Исцеление - Борис Мишарин

— Не в шесть, в пять или раньше приедет, я его знаю, сам все посмотрит, с больными поговорит. Уверен, и помещение получше найдет, пока клиника строится, умнейший мужик, не дают ему развернуться…

— Хорошо бы помог, — вздохнул Михайлов.

— Поможет, доктор, поможет. Он кровно заинтересован, выборы через год. Он уже сейчас наверняка понимает, что ты его можешь в кресле оставить или пнуть под зад коленом. Для Москвы он очень несподручный, а за тебя зацепится — никто его не свернет.

— Я не собираюсь в политику лезть, зачем мне это? Косвенно, правда, придется…

— Ни хрена себе косвенно, — удивился Александр, — ты перед выборами скажешь по телевизору, что не помогает тебе губернатор и кранты ему, не проголосует народ. Скажешь, что благодаря ему у тебя новая клиника и помощь оказывает всяческую — и будет он единственным губернатором России, кто смог такое огромное количество голосов набрать. У тебя уже сейчас народный рейтинг самый высокий в области, а что через год станет?

— Непривычно как-то, — пожал плечами Михайлов.

— Девочкам твоим тоже непривычно в шубах ходить и с охраной ездить. Ничего — ходят, ездят.

Они рассмеялись оба.

— Повезло мне с ними, хорошие они, настрадались в свое время до соплей. Очень они мне дороги — и жена и теща, а ты почему, Саша, не женишься, не мальчик уже, давно пора?

Николай Петрович почувствовал, что задел больную тему, Александр задумался, потом нехотя заговорил:

— Нравится мне одна и я ей вроде бы. Иногда мне кажется, что любит она меня, иногда, что мои деньги. Страдаю, мучаюсь и заговорить не решаюсь — она знает, что я раньше с другими спал и с ней в том числе. Боюсь получить отказ или жену по расчету, — он вздохнул тяжело и скис совсем.

— Знаю, о ком говоришь, видел, как она на тебя смотрит. Верь — любит она тебя по-настоящему, и попрекать никогда не станет. Ты же их не только для домашних работ брал и они знали, на что шли. Так, что здесь другая история с пересыпкой, — он улыбнулся, — а других потом уволишь, она себе сама горничных найдет.

— Ну, доктор, с тобой вообще находиться рядом опасно, — Саша приободрился, — все видишь, все подмечаешь и убедился уже — всегда твоя правда. Слова твои, как ее признание в любви для меня, снял с души камень, спасибо.

Александр протянул руку, и Николай Петрович крепко пожал ее. Они попрощались и Граф, уже выходя из машины, бросил напоследок о том, что дом строить лучше такой же, как у него — проектная документация есть вся полностью, намного дешевле обойдется.

Танцор сел за руль и они тронулись. Михайлов задумался над последними словами Александра. Готовая проектная документация как раз компенсирует зимние наценки строительства и можно успеть выстроить коттедж к августу. Дело за отводом земли — губернатор переговорит с мэром, тот с соответствующими людьми и все в порядке. Подрядчика подскажет Александр и можно начинать, вначале он поможет с деньгами, а потом Михайлов и сам справится. Брома нет и лишние деньги платить не надо, никто более не будет крышевать доктора, прошли времена первого становления.

Михайлов посмотрел на Танцора.

— Я слышал — все твое отделение здесь? — спросил Николай Петрович его.

— Так точно, доктор, все здесь, — по-военному ответил он.

— Не жалеешь, что от Графа ко мне ушел?

— Я этому рад.

Танцор отвечал сухо и кратко, Михайлов попросил:

— Говори откровенно, не стесняйся.

— Не по душе мне такая работа, хотя Граф и лучше других, беспределом не занимался, людей не убивал, как некоторые за деньги, исключительно при самообороне, не пытал никого утюгом или паяльником. Сам из бывших солдат, но все равно не по душе работенка. Выбора не было. Пришел из армии — куда идти, где устроиться на работу? Везде требуются специалисты с опытом работы, словно они уже рождаются таковыми. Блат нужен, а где его взять? — Он замолчал, объезжая брошенную или вывалившуюся на дорогу коробку. — А в армии меня уважали, костяк отделения собрался сам — случай. Других подбирали, все спортсмены, ниже третьего дана никто не имел. В отделении никакой дедовщины и в роте нас не трогали, знали, что отпор дадим — мало не покажется. Договорились после армии держаться вместе, а получилось вот как… отдали долг России, Родине и никому не нужны, — он вздохнул и замолчал.

«Действительно, — подумал Михайлов, — демократия в России сейчас переживает сложный, труднейший этап своего развития, правильнее сказать становления. За бортом оказалась масса людей не готовых к демократии, тем более в ее худшем проявлении, не готовы целые социальные слои общества — работники образования, культуры, здравоохранения, бытовой сферы, пенсионеры, влачащие нищенское существование. Время парадоксов — не может общество, например, без учителей и не нужны они ни кому, время крайней нищеты и богатства, беззакония и огромного количества нормативных документов… Не конкретный человек, а общество, его социальные условия толкнули Михаила на путь в мафию, но, то же самое общество и отвергает мафию. Сколько людей сейчас вернулись бы в социальные отношения 70 — 80 годов, а сколько осталось бы в настоящем времени? На этот вопрос не ответит Президент, правительство, депутаты. НИИ, как всегда наврут, но статистики, наверное, могли бы сказать, ответить на этот вопрос. На сложные вопросы есть простые ответы — люди получающие зарплату, на которую можно жить, остаются в больной демократии, остальные бы вернулись назад. Прост ответ и не прост — большинство не всегда право».

Михайлов вдруг широко улыбнулся, ему вспомнилась реклама: «Надежная бытовая техника существует — доказано «Занусси». А в народе своя реклама: «Надежной бытовой техники не существует — доказано кувалдой». Все просто и непонятно.

— А как твои однополчане, которые сейчас у меня работают, как они считают, жалеют, что ушли от Графа? — спросил Николай Петрович Михаила.

— Стратегия у нас одна. Пусть у вас, доктор, нет острых ощущений, хотя они возможны, обычная плановая работа. За то ребята знают, что их уважают, ценят и платят, криминала нет ни какого, а рейтинг их взлетел так высоко, что им и не снилось. Многие бы хотели к вам попасть на работу. Я разговаривал с ними, они за ваших жен…

Он запнулся и по-настоящему испугался, испугался впервые в жизни, которой и не особо до настоящего времени дорожил. Испугался, что обидел особо уважаемого им человека.

Михайлов приказал остановиться. Танцор, тормозя, свернул на обочину дороги, Николай Петрович внимательно смотрел на него.

Михаил прекрасно знал, как доктор может расправиться с ним, испуг в его глазах перешел в печаль, печаль о совершенном проступке, которого нельзя исправить. Он не молил о пощаде, не извинялся, а тоскливо и обреченно ждал своей участи. Сожаление о вылетевших случайно словах — больше ничего не увидел Михайлов на лице Танцора.

— Миша, — начал Михайлов, — то, что Алла Борисовна любит меня — я и сам знаю. Но она теща, а не жена. Помни это всегда. Ляпни такое в другом месте — не носить бы тебе больше своей буйной головушки. Поехали.

Николаю Петровичу понравилось, что кроме мужского уважения он не почувствовал ни льстивой угодливости, ни показного раскаивания. «Этот крепкий мужик теперь со мной до конца», — подумал Михайлов и вслух сказал:

— И что там ребята за мою жену и Аллу Борисовну?

— Я хотел сказать, что они оторвут голову любому, потому что у вашей жены и тещи нет высокомерия и надменности с простыми людьми. Некоторыми, доктор, это ценится больше, чем деньги.

— Некоторых тоже больше ценят, — Николай Петрович засмеялся, в тоже время удивляясь способностям своего главного телохранителя.

Михаил улыбнулся на ответ доктора и сосредоточился на дороге. Некоторое время они ехали молча, думая друг о друге. Михаил считал, что не ошибся в докторе, честном и порядочном человеке, а главное добром. Сбывалась его мечта — уйти из криминала и иметь работу. У него не было профессии и он, кроме физической силы и умения защитить себя и других, не мог предложить ничего. Такие люди если и не были в мафии, то служили охранниками у бизнесменов, чаще зарабатывающих свои деньги не честным путем. Отсутствие эффективных правовых норм, их большое количество и противоречивость позволяли бизнесменам прикарманивать денежки у народа, ничего не производя для него. Фирмы «купи — продай» приносили гораздо больший доход, чем производители и не уважал таких людей Танцор, считая их глистами в чреве России.

Доктор тоже ничего не производил из материальных благ, но он давал людям самое дорогое — здоровье, нет, он давал больше, многих он возвращал к жизни, для многих неизлечимых становился второй матерью, дарующей новую жизнь. И радовался Танцор, что служит у человека, нужного всем, даже «глистам».

Доктор тоже радовался, что смог помочь еще одному россиянину, вытащил его из лап мафии и направил по верному пути, что можно на него положиться. Надо помочь и его друзьям, наверное, стоит намекнуть об этом.