Чужой - Андрей Геннадьевич Кощиенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сабоним не стала настаивать на том, чтобы ничего не давать японским подлюкам. Про уже написанные книги, перечень которых я внёс в каждое письмо, предложив издать, — спросила: «где можно с ними ознакомиться?»
На вопрос честно ответил — не знаю, но где-то они должны быть. В смысле, в сети. НаБом кивнула и оставила письма у себя, пояснив, что вернёт их мне позже. Может, хочет с кем-то посоветоваться? Или желает ещё раз подумать, прежде чем дать окончательный старт авантюре? Посмотрим.
Начальница ничего не спросила про мои вчерашние заявления о «Billboard». Видимо, ещё не донесли. Я же, не стал торопить события, поскольку за ночь появились мысли, требующие повторного обдумывания. Когда и стихи ещё написать нужно, и спать уже хочется, и отбой скоро. Поэтому, не став открывать рот (всё равно узнает), молча почапал на литературу, где в данный момент и пропадаю. Одним ухом прислушиваюсь к учительнице, на случай, если она вдруг решит дёрнуть меня из-за парты и, одновременно, пытаюсь думать над тем, — какую мне песню выбрать для попадания в мировые чарты? Есть три засады, видимые на пути к успеху. Первая — нужна композиция, которая без всякой раскрутки и продвижения, сама покорит весь мир. Вроде истории с «Фристайл», когда «Bye Bye Bye», своими силами, вдруг взяла и вылезла на американское радио и не только. До сих пор никто не может объяснить, как такое могло случиться, само по себе. Не иначе, как уникальная флуктуация в системе произошла, другого варианта нет. Меня ведь тоже продвигать сейчас некому. Кто возьмётся раскручивать автора, отбывающего срок? Если только за большие деньги, а что у меня с ними — непонятно. Скоро новое заседание суда. Посмотрим, о чём там расскажут, может и прояснят.
Поэтому нужно исполнить нечто эдакое, после которого «душа сначала бы развернулась, а потом — свернулась". Что это может быть — пока не знаю. Понятно, — при отсутствии доступа к звукозаписывающей студии музыку придётся выбрать максимально простую, но мелодия обязана быть красивой и запоминающейся. И следует определиться с жанром. Баллада? Лирика? Рок? Последнее отпадает, так как для него нужна внятная звукозаписывающая аппаратура и музыкальные инструменты. Короче, пространство моего манёвра сужено. Хорошо, если только 'до компьютера и синтезатора», но ведь может оказаться, и до варианта «под микрофон и гитару». Но эта версия песни будет совсем грустной будет вообще грустной, поскольку выехать в таком случае можно на смысле стихов и голосе. И вот тут — последняя засада. Если со словами ещё туды-сюды, то с вокалом у меня то же самое, что и с деньгами — непонятно что. После «чуда монастыря Пэннён» я ведь в пении вообще не практиковался. Распевки — это так, техобслуживание, образно говоря. А по уму следовало заниматься новым голосом, заново привыкать к нему, учиться управлять. Но откуда было взять на это время, в ежедневном круговороте без конца и края? И, без преподавателя, браться за такую задачу не следует. В прошлой жизни я не был профессиональным певцом, чтобы, закатав рукава, смело броситься на решение проблемы.
Поэтому, в случае «гитара и микрофон» добавляется вокал — «тихо-тихесенько, низко-низесенько». Как летящий крокодил. Короче, — тухляк. Конечно, можно ещё подумать над решением проблемы, но, похоже, у меня не получится осуществить задумку и «срубить» ещё одну «Грэмми». Нужно вытрясать себе преподавателя вокала…
— ЮнМи, ты сегодня должна прочесть произведение собственного сочинения. Ты готова?
«Вот и мой черёд настал…» — думаю, вылезая из-за парты.
— Да, сонсенним. — встав на ноги, отвечаю я. — Готова!
— Тогда мы тебя слушаем.
Быстро оглядываю лица заинтересованно повернувшихся ко мне одноклассниц. Набираю в грудь воздуха, читаю:
Мы сидим впятером
И о жизни мечтаем.
Мы сидим впятером
Кипятим воду к чаю.
Мы сидим впятером
Мы одни во вселенной.
Мы сидим впятером
Мы сидим. Я и стены…
Пауза. Народ осмысливает услышанное. Я жду критики.
— Разве это сичжо? — удивляется учительница, среагировав первой.
— По-моему, — похоже. — вяло отбояриваюсь в ответ, поскольку это действительно нечто, внезапно пришедшее мне в голову, когда я её мучал, пытаясь сделать перевод, как казалось, — подходящих стихов. Поскольку времени было мало, решил — и так сойдёт! Жрите, что дают! Честно, даже не знаю, — кто автор этих слов. Или, может, я сам их придумал?
— Нет, это совсем непохоже. — настаивает литераторша на фоне вдруг зашумевшего класса и, в качестве примера, декламирует:
Излучину, что у Сонэ, я славлю! Какой здесь восхитительный закат!
Здесь очертанья гор замысловатых
Причудливо купаются в воде.
Чем лес дремучей, тем родник прозрачней,
Тем более бываю счастлив я.
— Знаешь, чьи это стихи? — закончив читать, спрашивает у меня учительница.
— Без понятия. — пожимая плечами, признаюсь я.
— Это поэзия несравненного Ли И, воспевшего каждый уголок нашей любимой Кореи. Его стихи — пример настоящего сичжо. Я ожидала услышать от тебя что-нибудь подобное.
«Местный поэтический Пришвин, что ли?» — думаю я о Ли И, однако продолжаю отставать своё творение.
— Но ведь у меня тоже неплохо вышло. И смысл есть. И рифма.
— Всё так, но ты не выполнила задание, ЮнМи. Это не сичжо. А действительно, — что это? Почему ты это написала?
— В голову пришло. — снова пожимаю я в ответ плечами. — Сидела одна, сочиняла и подумала — никого нет, только я и стены. А с этой мысли, строчки и потянулись одна за одной. Кажется, очень подходит к моей ситуации. Да, сонсенним?
Наступает тишина. Народ, видно, понял о чём стихи, лишь после того, как ему объяснили.
— А ты больше ничего не сочинила? — не ответив на вопрос, спрашивает училка. Вздыхаю в ответ и признаюсь.
— Есть ещё одно. Но оно короткое и также не совсем сичжо.
— Слушаем тебя. — тоном, не терпящим возражений, требуют от меня.
Не отказываюсь, читаю:
Порою нужен сбой в системе
И шаг на ощупь в темноте
А иногда — побыть не с теми
Чтоб наконец, понять, кто — те.
Народ молчит, опять чего-то там себе думает, а я, воспользовавшись наступившей тишиной, — заявляю, что это всё! Больше у меня ничего нет. И так время от сна оторвал, занимаясь сочинительством.
— Хорошо. — не настаивает учительница. — Вижу, что работала, но моё задание не выполнила. Поэтому сделаешь его в следующий раз. Напишешь сичжо.
Какой ещё «следующий раз» ⁈ Снова мозги ломать? Нафиг оно мне нужно!
(несколько позже. Перемена сразу после урока литературы)
— Классные стихи! — нависая надо мной, восклицает БонСу. — Сама сочинила?
— Нет, взаймы взяла. — недовольно ёрничаю я.
До окончания урока литературы меня посетила ещё одна светлая мысль о том, как можно прославиться. А именно — сдать сунын на четыреста баллов. Ну или стать новым чемпионом, если не получится набрать максимальное значение. Думаю, эффект от такого достижения был бы круче, чем «Грэмми», но сколько же всякой чухни мне придётся для этого запомнить! А тут жизнерадостная БонСу. Без забот и без хлопот, как говорится.
— У кого, — «взяла»?
— У музы. Умру — отдам. Пусть ещё кому передарит.
— Ха! — восклицает БонСу. — Кому она их отдаст, если они уже у тебя?
— Миров много. — наклонив голову, смотрю я на неё из-под бровей. — Всяких разных. Вот там и… пристроит!
— Откуда знаешь? — заинтересованно придвигаются ко мне. — Что их много?
— В «Учении о ГуаньИнь» написано. Сорок две тысячи миров, по одному на каждую пару рук бодхисатвы.
— А-а… — разочарованно произносят, но не отодвигаются и задают вопрос. — Ты уже подумала о новых движениях?
Это насчёт вчерашнего дня, когда я щедро бросался обещаниями. БонСу, вместе с подругами, после хореографии «тормознули» меня, потребовав показать, ну или хотя бы рассказать, какой новый танец для них придуман. Отбоярился, объяснив, что проект находится в стадии разработки и до его завершения говорить о чём-либо преждевременно. От меня отстали, поскольку пришло время расползаться по камерам, но пообещали — напомнить завтра. Вот, напоминают.
— Да. — говорю я. — Только есть небольшая проблема. Я, когда проснулась, сразу зачеркала. Однако не до конца уверена. Возможно, — это был просто
