Меч на ладонях - Андрей Муравьев

В полночь на холме Колыбели расцвел необычайный цветок. Гигантский сгусток энергии выплеснулся из центра полукруглого центрального блока в темное ночное небо, стремясь достать до самых звезд и ехидной луны, слегка прикрытой одинокой тучкой. Вместе с гигантским цветком к небу взлетел и Храм Колыбели Перворожденных со всеми своими ангарами и отсеками, чтобы, чуть помедлив на высоте, доступной орлам, рухнуть на город тоннами песка, щебенки и кусками бетонных блоков.

Атланор спал, когда взрывная волна снесла его с лица земли в пучины океана. Спали жалкие смертные в своих халупках, спали высокорожденные посвященные в усадьбах и домах, отдыхали в капсулах или, как простые люди, в обычных кроватях Перворожденные из тех, кто не успел разъехаться после Совета.

Они все даже не поняли, что случилось с Городом Семи тысяч каналов. Не успели понять.

Только маленький старик в дорогой шелковой тоге на веранде своего дома смеялся, глядя на несущуюся на него волну песка и пыли и расцветающий в небе необычный цветок. Он был единственным человеком в доме. Он был стар и не хотел пропустить то, из-за чего его сейчас душил торжествующий смех. Он смеялся потому, что еще никогда смертные не бросали вызов Перворожденным… Богам, сошедшим с небес.

Глава 4

ИМПЕРАТОРСКИЙ ДВОР

Временная столица величайшей христианской империи из существующих обнаруживала себя постепенно. Прибрежные кусты сменились мазанками и землянками бедноты, потом появились купеческие лабазы, и уже после показались силуэты стен. После Любека и Гамбурга это было третье немецкое селение, достойное называться городом, – ров, башни, каменные стены высотой от десяти метров и выше, шпили костелов, выглядывающие тут и там, – все измученному дорогой путешественнику казалось величественным и грозным.

Новгородцы подплыли к пригороду вечером. До закрытия ворот еще оставалось время, но его было недостаточно, чтобы найти свободные мостки. Онисий Навкратович предпочел склад за пределами крепостных стен.

После получаса активной торговли для новгородского обоза был целиком снят небольшой лабаз местного купца. Здание находилось недалеко от реки и предназначалось для аренды целиком или по частям заезжим торговым гостям. Первый этаж занимали лавка, пристроенная конюшня, кухня и просторный крепкий амбар. На втором были три комнаты, в которых «с комфортом» и разместилось около тридцати новгородцев с примкнувшими гостями из двадцатого века. Все здания были сведены под общую крышу, а толщине здешних стен могли бы позавидовать и крепостные.

Из ближайшей харчевни доставили два бочонка с пивом. Трое дружинников начали разделывать и жарить свежее мясо. Нанятая стряпуха тушила капусту в большом чане. Поскольку Магдебург был конечной точкой путешествия, Сила Титович и Онисий Навкратович решили устроить маленький праздник для себя и дружины.

За час все сундуки и мешки с товаром были перенесены в амбар первого этажа, рассчитались и простились со шкипером и командой «Милой Эльзы». Те тоже спешили отметить окончание долгого пути.

Но не успели приволочь с кухни чан с капустой, как в двери постучали. Дружинники, усевшиеся за стол, как один повернули головы на стук.

В дверь боком протиснулись четверо богато одетых людей. Широкие накидки с норковой опушкой, парчовые кунтуши, расшитые золотыми и серебряными нитями, яркие яловые сапожки, в которые были заправлены крашеные суконные штанины, – все выдавало в незваных гостях если не рыцарей двора, то богатых представителей знати. Один из вошедших нес на плече двухведерный бочонок. Все они широко улыбались – возможно, желая скрасить неловкость от своего нежданного появления.

Пока дружина, набычившись, наблюдала за незнакомцами да ощупывала рукоятки мечей и секир, навстречу им поднялся Сила Титович.

Воевода вышел на середину залы и, подойдя ближе, земно поклонился:

– Здрав будь, Кондрат Будимирович.

Из уст седого воеводы такая чопорность в приветствии звучала немного фальшиво, но вошедшие не обратили на это внимания. Только их голова, высокий, нестарый крепыш с длинными вислыми усами на посеченном шрамами лице, расцвел в улыбке.

– Да уж порадовал-то ты меня, Силушка, как есть порадовал, – пробасил Кондрат Будимирович. – Я ж тут из наших краев уже полгода никого и не видел. А знакомых, почитай, и все два.

Двое русичей обнялись в центре залы и расцеловались.

– Кто это? – Костя Малышев толкнул своего соседа Венедима. Но тот только отмахнулся.

Вопросы снял сам Сила Титович. Повернувшись к замершей дружине, он торжественно произнес:

– Приветствуйте все друга моего Кондрата Будимировича, сотника киевского, да соратников его, на сей пир зашедших.

Дружина провозгласила здравицу. Прерывая нестройный хор приветствий, Кондрат Будимирович пробасил:

– И я рад видеть таких славных мужей в краю, в который я уж и забыл, когда прибыл с земель пращуров наших. – Он махнул рукой за спину на своего то ли телохранителя, то ли просто спутника, тянущего бочонок. – Да только и мы не с пустыми руками к столу-то. Чай, пиво местное, что корчмари габрейские к столу подают, не чета тому, что я принес.

Приветствия стали громче. Кондрат Будимирович продолжил:

– А чтобы не говорили мне, что я по кубку гостям принес да съел больше, – он хлопнул себя по обширным, но еще вполне крепким телесам, – так во дворе еще телега таких пузанков стоит.

Хор приветствий превратился в рев, способный перекрыть шум океана в бурю. Не было теперь родней для сидящих в зале людей, чем сотник киевский и его люди.

Пир набирал обороты.

Уже потянулись на двор первые «уставшие», попадали под стол первые «перестаравшиеся». Жареные свиньи стали грудой костей в углу помещения, а чан был вылизан до дна. Пять бочонков доброго пива Кондрата Будимировича пустыми валялись в углу, да и шестой готовился повторить путь собратьев.

Костя подвинулся к захмелевшему Сомохову, сидевшему за столом рядом со старшими дружинниками.

– Скажи-ка, товарищ, – начал Костя заплетающимся языком. Попав в эпоху отсутствия других развлечений, кроме дружеских, а то и бытовых попоек, Малышев начинал понимать, почему у большинства здешних успешных людей нос к закату жизни приобретал нездоровый фиолетовый оттенок. – А не кажется ли тебе, что киевский сотник как-то очень быстро нашел только что прибыевав… тьфу ты, приехавшего новгородского сотника?

Сомохов подумал и согласился:

– Да, что-то быстро они встретились. – Ученый кивнул головой, не удержался и поехал локтем по столу. К чести российского научного сообщества, он быстро собрался, а случайную потерю равновесия выдал за желание придвинуть к себе блюдо с тушеной капустой. Хотя у его носа уже стояло такое же.

– Вот-вот. И я говорю, что-то быстро они снашлися. – Костя перевел взгляд на стол. Тупо уставился, насторожился, поводил взглядом с одного блюда капусты на другое. Задумался… Сосредоточился… Блюд оставалось два.

«Пора, пора уже баиньки. И ведь не думал, что пиво тут такое крепкое», – пронеслось в затуманенных мозгах.

– Ты, кстати, не слышал, о чем они шептались? – задал, наконец, Костя вопрос, с которым и подходил к археологу. – Вроде поближе сидишь…

Улугбек покачал головой и икнул.

– Нет. – Он честно старался вспомнить то, что удалось услышать из разговора. – Киевский сотник с дочерью князя Всеволода сюда приехал… Кем-то вроде посла… Они еще лет десять назад с нашим познакомились. Все истории вспоминали… А потом, на завтра Силу и Онисия ко двору императрица через него приглашает… Новости послушать. Может, купить чего пожелает…

Костя аж подобрался.

– Слушай, – глаза фотографа заблестели, а в голове будто ветер пронесся, – как думаешь, нам с новгородцами ко двору можно? Хоть позырить чуток? А?

Сомохов почесал голову.

В углу под мотив «Барыни», отстукиваемой Пригодько на деревянных ложках, Горовой лихо топтал земляной пол, подпрыгивая и с коленцами, вызывая одобрительный гвалт обступивших его дружинников.

– Да. – Археолог мечтательно закатил глаза. – Самый императорский двор в империи. Тьфу… Священный императорский… Да. – Он подумал. – В общем, было бы неплохо.

Когда пьяные Сомохов и Малышев подошли к сидящим поодаль Кондрату Будимировичу и Силе Титовичу и изложили свою просьбу, те только рукой махнули: «Ладно. Чего там».

Мол, для хороших людей – что ж такого. Только новгородский воевода с трудом произнес условие:

– Вонючки свои колдовские здесь оставите. – Он посмотрел на посла киевского князя, но тот уже слабо улавливал смысл речи и только кивнул. Мнению своего друга Кондрат доверял в эту минуту, как собственному.

На том и порешили.

Пир по случаю приезда в конечную точку маршрута прекратился далеко за полночь.

Утро начиналось хмуро.