Египетский манускрипт - Борис Батыршин

Нина Алексеевна, дачная приятельница тёти, писала, как хорошо теперь на берегу Яузы; пересказывала во всех подробностях новости загородного жития. Была приписка и от управляющего дачным посёлком: тот кланялся, и сообщал, что крыша дачи, которую Овчинниковы собирались снять, уже перекрыта. Так что господа жильцы могут заезжать когда им будет угодно – все-де готово, ждем дорогих гостей.

Так что – с самого утра, все то время, пока Николка носился по Москве за злодеями и бомбистами, семейство Овчинниковых готовилось к отъезду. Он был намечен на завтрашнее утро – так что времени и у тёти, и у Василия Петровича, да и у самого Николки было в обрез. Дворник Фомич был отослан сговориться на завтрашнее утро с ломовиком, а Василий Петрович самолично отбыл на вокзал, чтобы справиться о поездах с Ярославского (бывшего Троицкого) вокзала до Сергиева Посада. Решено было, что сам он с супругой и детьми поедет поездом – тогда как Марьяна с Фомичом будут сопровождать до поселка подводы со всем необходимым для дачной жизни скарбом. Вечером Фомичу предстояло вернуться на Гороховскую, а семейство Овчинниковых ожидали полтора безмятежных месяца дачной жизни.

Обыкновенно мальчик вместе с кузинами в августе ездил в Севастополь – погреться на крымском солнце, набраться сил перед слякотной московской осенью. Николку ждал дом его детства и отец – так что мальчик обычно был рад этой поездке. Но в этом году не заладилось – в севастопольском доме, еще в мае начали большой ремонт, который продолжался и по сей день; так что на половину июля и август решено было отправиться в Перловку, в дачный поселок, где Выбеговы и Овчинниковы провели уже не одно лето; дачи они обыкновенно снимали по соседству. Марина предвкушала веселые деньки в обществе Вари Русаковой, а вот Николка совсем забыл о даче: за появлением Никонова и развязанной злодеем ван дер Стрейкером войной, он и думать о ней перестал. И вот – нá тебе! Завтра! Николка совершенно не представлял, что делать – а потому подчинился тёте Оле и поплёлся к себе в комнату, собирать вещи.

Глава третья

Из путевых записок О. И. Семёнова.

Любому, кто возьмет в руки эти записки, знакомо понятие «Северная Пальмира» – порой репортеры и литераторы называют так Петербург. Знакомо оно и мне; но лишь попав в этот оазис посреди пустыни, я понял настоящий смысл этой аллегории.

Пальмира, (слово это произошло от арамейского Тадмор, «город пальм») некогда была цветущим городом. Слава ее гремела по Лаванту, Средиземноморью и Малой Азии, достигая на западе Геркулесовых столбов, а на Востоке – Колхиды[38]. Город лежит в оазисе, между Дамаском и Евфратом, в 140-ка километрах от последнего. И Библия и Иосиф Флавий уверяют, что основал Пальмиру царь Соломон; вам самим, мои читатели, решать, который из этих источников заслуживает доверия: по мне, так все едино, тем более, в этом вопросе они сходятся.

Поначалу Пальмира была аванпостом, оплотом против арамейских орд, покушавшихся на владения Соломона – простирались они тогда до самого Ефрата; позже город был разорен Навуходоносором, шедшим на Иepyсалим. Однако же, крайне выгодное положение Пальмиры – между Средиземным морем с одной стороны и цветущей долиной Евфрата с другой, не позволило ей долго пребывать в запустении. Город был отстроен, дав пристанище торговым караванам и разместив за своими стенами и богатые склады товаров, переправлявшихся по древнему тракту с Запада на Восток и обратно. Вскоре город стал столицей, государства Пальмирена; держава эта была устроена весьма разумно и управлялась, по уверениям Флавия, государями, сенатом и народным собранием. Римляне, воюя с парфянами, в 41-м году до Рождества Христова, покушались на Пальмиру, но приз этот не дался им в руки. Но при Траяне она была все-таки взята и разорена римскими войсками; император Адриан восстановил город и переименовал в Адрианополь – один из многих других, коих сей достойный муж наплодил что в Азии, что в Европе. Позже город то становился римской колонией, то восставал против империи, то переживал настоящий взлет. В 267-м году от Рождества Христова, некая Зеновия, чей супруг, правивший ранее Пальмирой, был злодейски убит собственным племянником, так расширила пределы государства, что вознамерилась соперничать с Римом. Кончилось это, как водится, печально – император Аврелиан пленил амбициозную дамочку и опустошил ее столицу, в очередной раз превратив Пальмирену в римскую провинцию. Позже Диоклетиана, а затем и Юстиниан пытались восстановить разорённый город, но не так и не сумели вернуть ему прежний блеск.

Вконец опустошённая арабами в 774-м году, Пальмира в наши дни день влачит жалкое существование; в XVII веке европейцы заново открыли миру ее великолепные руины, способные затмить сам Парфенон.

Мы с Иваном побывали и в Афинах и в Риме; видели храм Ники Самофракийской и Колизей – но куда там этим вылизанным на потребу туристам, еврокорректным памятникам до седой древности забытой Пальмиры! Туристы здесь – явление столь же редкое, как и дождь с градом; в развалинах античных колоннад пасутся козы и верблюды, и неповторимый налет древности, который в Европе XXI века сохранился разве в каком-нибудь альпийском монастыре, ощущается здесь всей кожей. Сухая, выгоревшая трава, выбивающаяся из-под обрушенных мраморных капителей, старик-араб, привязавший ледащего верблюда к расколотой колонне, помнящей Адриана… в общем, я умолкаю. Слова не могут передать этих чар времени и… забвения.

Римские руины тянутся с юго-востока на северо-запад непрерывно на протяжении примерно 3-х километров. Это – остатки сооружений двух разных эпох: древность одних, образующих собой бесформенную груду, восходит до времен Навуходоносора; другие, еще не совсем развалившиеся, относятся трем первым векам христианской эры, когда в почете был коринфский стиль. На восточной оконечности развалин, высится храм солнца (Ваала-Гелиоса) – величественный комплекс длиной в полсотни с лишним метров, со множеством колонн. Многие из них еще стоят. Внутри храма сохранилась роскошная лепная орнаментация фризов и стен, в виде листьев и плодов.

Против северо-западного угла храма располагались некогда главные врата, напоминающие триумфальную арку Константина в Риме; от них, через весь город тянулась дорога, вдоль которой шли четыре ряда колонн. Колоннады разделяли дорогу на три части: средняя, широкая, служила некогда для проезда экипажей и всадников; две боковые, поуже – для пешеходов.

Из этого множества колонн до настоящего времени устояло не больше полутора сотен; но перспектива образуемых ими аллей производит грандиозное, неизгладимое впечатление. Почва повсюду покрыта обломками капителей, фризов и иных архитектурных фрагментов; за развалившейся городской стеной, возведенной в при Юстиниане, в небольшой долине лежит некрополь; на соседнем холме высится арабская крепость поздней постройки.

Мы задержались в Пальмире на сутки – чтобы хоть ненадолго ощутить себя беззаботными туристами, а не беглецами, за которыми по пятам идут неведомые злодеи. Антип пока возился с лошадьми и подбивал меня купить еще пару заводных – благо в оазисе остановился караван, и на продажу имелось несколько отличных кобылок. Я отказался – до Дейр-эз-Зора оставалось всего 2 дня пути, а там лошадей все равно придется продать – далее нам предстояло сменить седла на лодочные банки, а пыль караванной тропы – на мутные воды Евфрата.

Дневка принесла долгожданный отдых; все же четырехдневный переход дался нам непросто. Лошадям она тоже пошла на пользу; в благословенном оазисе хватало и свежей воды и ячменя на фураж. На ночь мы устроились под навесами из пальмовых листьев, близ коновязей; проснувшись в предрассветный час, я долго не мог уснуть, не отводя взгляда от древней колоннады, черные силуэты которой прорисовывались на фоне сереющего небосклона…

Мимо бортов лодки пятый день подряд неторопливо проплывали низкие берега великой реки. То тут, то там стояли группки финиковых пальм, лимонных и померанцевых деревьев; порой река разделялась на рукава – и текла вокруг низменных островов. Арабы-лодочники, ловко орудуя длиннющими, похожими на шесты веслами, безошибочно выбирали нужное русло, и Евфрат упорно нес судёнышки к цели.

На Месопотамской равнине река текла спокойно, не быстрее четырех километров в час; к силе течения добавлялась мускульная энергия гребцов. Раз в день лодки ненадолго приставали к берегу; после этого плавание продолжалось, пока позволяло солнце. За день удавалось пройти около семидесяти километров; предстояло плыть еще не меньше 4-х дней, до городка Эль-Фаллуджа, откуда было рукой подать до Багдада.

Стоило отцу упомянуть об Эль-Фаллудже, как Ваня немедленно оживился. Он повторял – любой из сколько-нибудь заметных населенных пунктов, которые приходилось миновать путешественникам, так или иначе связан с кровавыми событиями либо Иракской войны, либо гражданской войны в Сирии. Маалюля? Захват монахинь сирийскими повстанцами в 2013-м году. Эль-Фаллуджа? Резня, которую в 2004-м году устроили американским морпехам повстанцы-шииты. Багдад? Басра? Комментарии, как говорится, излишни. А когда кто-то из лодочников упомянул городишко Тикрит, на Ваню напал смех пополам с икотой – старый араб понятия не имел, что всего через полвека там предстоит появиться на свет такой легендарной личности, как Саддам Хуссейн[39]. Вот и теперь, озирая низкие берега Евфрата, Иван возвращался к излюбленной теме: