Махавира - Александр Поехавший
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В налоговой инспекции города Сызрань трудилась одна женщина, дальняя родственница нашей семьи. Она шепнула, что идёт набор на завидные должности. Я порассудил, что такая чрезвычайно серьёзная организация неизбежно означает, что я буду очень высокопоставленной и уважаемой персоной, что у меня будет необычайно высокая зарплата, сидячая, ненапряжная работёнка за пекарней. Меня приняли вместо сотрудницы в декрете на должность старшего налогового инспектора камеральных проверок по начислению налогов физическим лицам за землю, транспорт и имущество (жильё). Это был наихудший вариант, потому что надо было активно беседовать с народом, а они все очень сильно любили тех, кто требует постоянно платить. Мне выдали зелёную форму с погонами. Я расфуфырился и нарядился, крутился перед зеркалом и так и сяк: сразу после самого престижного вуза на кресло старшего налоговика.
При странном словосочетании: собирать налоги — зараз представлялось изобилие, достаток, богатство. Но когда я вошёл в свой кабинет и увидел эти лица коллег, я в один присест протрезвел. Коллектив на 100 % женский, замученные, грустные физиономии у всех без исключения.
Здание располагалось в старом городе, в самом центре, где все структуры бок о бок, а толку никакого. Сызрань всегда была слишком быдляцкой, пацана можно было вызволить из Сызрани, но Сызрань из пацана никаким образом не вытравишь. Я не мог постигнуть, как в Сызрани люди как-то знакомились, женились, как им это удавалось. Трудно вообразить, как гопник знакомился с девушкой. Если я видел пару, то это были гопники, если видел свадьбу — это брак между гопниками. Любовь между гопником и гопницей. Гопников в Сызрани было очень много, вся Сызрань из них всецело состояла. Трудно было вообразить нечто жутче, чем нужное знакомство с гопником. Сызранская гопота очень любила дружиться друг с дружкой и так они наверно и находили из своих, кто поближе и, женившись, далеко не ходили.
Гопники блистали всеми безусловными навыками простейших приматов: зависть, ревность, гнев, подражание и собственничество и тепловозная тяга к сколачиванию кажущихся ценностей. Гопота размножилась, чтобы их детям удалось не стать гопотой. Уж наши-то дети не должны повторить нашу быдляцкую непростую судьбу. Они бессознательно стремились все в Самару, отравляли облик достопочтенного городишка своим наличием. Они все бессознательно стремились купить там машинку, прекрасно видя, что дороги перегружены. Они батрачили день и ночь на кусок металлического дерьма, чтобы какая-нибудь Советской армии забилась под завязку всем этим кредитным дерьмом ещё сытнее. На рулевой машинке можно было побольше успеть, побольше как-то заработать наличности, чтобы обратно эту наличность спустить через выхлопную трубу. Это быдло всовывало и мониторы и колонки и басы в зад, чтобы в многокилометровый пробке другие могли их любопытно заметить. Они всё всегда делали ради толпы. Чтобы остальные реально оценили такой изысканный музыкальный вкус состоятельного владельца такой крутой тачки. Для самарчанок мужчина без автомобильчика даже не человек. Они смекали, раз у него хватало денег на машину, значит хватит и на меня и мой раздражённый желудок, ну или на карман для самых честных.
Домашние золотые девочки — самарчанки полдня сидели дома, наводили марафет, чтобы под вечер пойти в священный поход к торговому центру. Приезжее быдло из Сызрани главным образом и наезжало ради большущего количества торговых центров, их было больше, чем жилых домов. Сызранское быдло пугалось тому, как неплохо выглядят самарчанки. Сызранская гопота не знала другого вида одежды, чем санный спорт с дикого базара. Самарские девочки не любили ни сызранских, ни даже святых тольяттинских, которые просто наведывались на пару дней. Ведь так живого товара становилось больше, а межвидовая конкуренция высока и большинство парней просто не выходили даже на улицу от слова совсем.
Давайте больше не будем обижать наших младших сестрёнок, пусть они дальше верят в сказки, не будем им мешать, даже не смотреть на них или не делать всего того, от чего нормально кормится их эго и ненасытная утроба. Мечта всей жизни россиянки, да и любой выходки из СНГ — олений хоровод, из которого можно выбирать и распределять роли согласно внешности и материального состояния. Главное человеческое достоинство мужчины в России — общая платёжеспособность. Внёс деньги — надёжный компаньон по жизни, можно продолжать; зажал — лох по жизни, отшвартуйся.
У девушек одна мировоззренческая установка — любыми путями выкарабкаться из глубокой нищеты за счёт остальных. Они торговали своим замученным телом налево и направо, чтобы до тридцатки успеть накопить хотя бы на свою квартиру. Россиянки не знали, как выглядят мужчины. Мужская красота была неразрывно связана лишь с материальными вещами, которыми он владел. Если мужчина обладал счётным множеством, тогда она на него могла соблаговолить посмотреть краем глаза, если не имел — заведомо невыгодный вариант. В этой стране были потенциально возможны жизненные перемены, лишь когда на женщин не будут обращать внимания, но недоразвитые и тупорылые олени и маменькины сынки никогда не переведутся на Руси.
Я вышел на остервенелую работу. Поначалу было прикольно, как и у всех и везде на новом месте. Знать особо много ничего не надо было: ставки, льготы и самое отвратительное: рабочая программа на тормозной пекарне с дохлым железом. База не только была засрана и медлительна, но она просто-напросто зависала наглухо у всех отделов. Кадастр, гайцы, бти и прочие злачные организации присылали данные, они могли не лечь на физлиц совсем, а могли лечь, но криво.
Я уже с первых дней остро осознавал насколько огромна была нагрузка. Нас было человек семь на такой исполинский район, включающий не только одну Сызрань, но и всякие сёла там, Шигоны, мой Октябрьск. Немыслимо, просто невообразимо при такой мизерной штатной численности отдела максимально удовлетворить почти полумиллионное народонаселение и всё успеть. С коллегами очень повезло: женщины были просто кремень, если б не они, не видать бы бюджету ни копейки. Они оставались допоздна, ковырялись в этой запутанной ахинее. В это время я активно подсел на пост-рок. Деревья умирали стоя, пыль прогоняли прочь, Босх со мной.
Меня стали сажать на приёмку в окно, когда до улицы очередь и тебе при глючащей программе суют в лицо уведомления об уплате и требуют доскональных объяснений. Эти люди ненавидели меня и
