Короли побежденных - Елена Первушина

И паническая мысль: «Не на тюфячок же мне ее нести! Решит, что собачья подстилка!»

Старая родительская кровать с сорванным пологом радостно вздыхает, принимая нас.

— Не сломается?

— Не должна. Пять поколений выдержала, наверное.

— Осторожно, крючок! Волосы дерешь.

— Кай, больно?

— Да нет, как обычно.

— Бедные, и как вы раздеваетесь каждый вечер?

— Служанки. А потом замуж выходим.

Бархатная, не знающая солнца, а все же смуглая кожа. Я выцеловываю, запоминаю губами каждую линию: плечи, грудь, живот. Ее ладони, мягкие, горячие. Она щекочет губами мою шею, шепчет: «Солоно!» — поднимает голову, целует и не отрывается, стерва, заноза, пока не превращает меня в одно большое раскаленное «Дай!». И лишь тогда медленно опускается на подушки, словно наслаждаясь тем, что так открыта, так беззащитна.

И потом — свет забытой масляной лампы и наши тени на стене — мгновенное неповторимое совершенство. Ни лиц, ни имен. Просто мужчина и женщина. И я люблю богов за то, что они сотворили нас такими. Я закрываю ладонью глаза Кайрен.

— Не смотри. Тень — это тело души. Не надо смотреть.

— Но… Ты такой красивый, Ивор.

Ночью пошел дождь.

Утром Кай выскальзывает из-под одеяла, натягивает исподнюю рубашку, открывает ставню, боязливо оглядывается — не видит ли кто, — ловит дождевые капли, вытирает глаза, лицо, улыбается.

— Куда ж мы вчера мой гребешок закинули?

Я говорю:

— Не знаю. Вон в том сундуке лежит один. Возьми.

— А можно?

— Конечно. Он давно тебя дожидается.

Я лежу и смотрю, как Кайрен, сидя перед тусклым зеркалом, расчесывает волосы гребнем моей матери. И говорю беззвучно, одними губами: «Я люблю тебя, Кай». Вслух почему-то не получается. Не могу. И вместо этого начинаю опять говорить гадости.

— Знаешь, я не сказал вчера… Я был в столице. Записался врачом в полк. Через два дня мы выходим. А там… Пойми, я сейчас ничего не могу тебе пообещать.

— Я и не жду ничего. Честное слово.

— Только разве что… Когда тарды будут здесь… Я не знаю, где будет безопаснее, в городе или в поместье. Но если будет нужда, ты и твой отец всегда можете приехать сюда.

— Конечно, конечно. Я присмотрю за домом, не беспокойся.

— И вот еще что. Дай мне в дорогу что-нибудь на память. Какую-нибудь свою вещицу. Чтобы я мог поговорить с тобой там.

— Ты в самом деле хочешь?

— Правда. Потому что… — И снова я ничего не могу сказать.

— Ладно. Держи.

Она поднимает что-то с пола, сдувает пыль и бросает мне. Я ловлю это в воздухе, потом разжимаю пальцы.

На моей ладони маленький кулон — серебряный фонарик с аметистами-стеклами.

Говорят, что внуком Кайрен и Ивора был Диант, Недопроклятый. Тот, кто вернул трон Лайи асенским королям.

А счастье не здесь, а счастье там,

Ну то есть не здесь, не там и не сям,

Ну то есть не им, не вам и не нам.

Но где же оно? Ах, если бы сам

Я мог это знать!

Часть вторая

МЭЙ, КОРОЛЕВА ОСЕНИ, или ИГРЫ ПОБЕЖДЕННЫХ

Гони, гони, гони коней -

Богатство, смерть и власть.

Но что на свете есть сильней,

Но что сильней, чем страсть?

Враги поймут, глупцы простят,

А кто заучит роль,

Тот страстотерпец, тот солдат,

Солдат, мертвец, король.

Пролог. ВЛАСТИТЕЛИ ЛАЙИ

Город на границе Лайи и Империи назывался Пер-Нокта, что означало «всю ночь». Когда-то, во времена Первой Войны, женщины, старики и дети всю ночь сражались на стенах города с прорвавшимся через асенские заслоны вражеским отрядом.

В тот раз город устоял. Однако все, что удалось защитить в Первую Войну, было потеряно спустя сто лет в битве при Хейде, когда тарды втоптали в осеннюю грязь маленькую и неорганизованную асенскую армию.

Во время Второй Войны тарды разрушили каменный мост через Фидес и после победы построили новый деревянный — узкий и тонкий, жалобно скрипящий под копытами лошадей, под колесами телег, а то и просто от ветра. Ныне горожане говорили, что нужно всю ночь молиться богам и оплакивать свои грехи, прежде чем проехать по тардскому мосту.

Однако ради ярмарки в Пер-Нокте не только тарды, но и асены готовы были рискнуть своей жизнью. Лишь один день в году и лишь на площади маленького пограничного городка побежденные могли на равных поторговаться с победителями. Асены продавали свой товар, а тарды покупали без посредничества Императора, не опасаясь ареста за нарушение имперских законов.

По утрам в день торгового перемирия у моста через Фидес бурлила толпа. Шли за подводами тардские крестьяне — мирные захватчики, год за годом неуклонно заселявшие землю асенов, ехала тардская знать второй руки, сверкая родовыми доспехами, покачивая султанами на шлемах, отчаянно ругаясь со всеми, кто не успевал уступить дорогу. В толпе мелькали лазоревые, алые и зеленые плащи асенов — шли фермеры, кожевники, ткачи, кузнецы, золотых дел мастера, жонглеры, воры и прочих достоинств данники Империи.

Иногда приезжали на ярмарку и асенские аристократы. Их всегда узнавали с первого взгляда — даже соблюдая все законы Императора против роскоши, они одевались с неповторимым изяществом. Они вовсе не тревожились о том, чтобы расчистить себе дорогу — каким-то чудом она освобождалась сама. Стройные всадники в парчовых, подбитых мехом плащах, хрупкие всадницы в бархатных платьях проплывали среди людей, тихо смеясь каким-то своим шуткам, и не было человека, который не посмотрел бы им вслед.

На другом конце моста, у городских ворот стояли два имперских сборщика налогов и играли в «ловись, рыбка» — за проезд по мосту полагалась пошлина, но собрать ее со всех было немыслимо. И тарды ловко выхватывали из толпы жертвы, которым предстояло расплатиться за свою нерасторопность. Смысл игры был в том, чтоб выловить асена — ему полагалось заплатить чуть ли не вдвое больше.

Неподалеку от моста, на зеленом пригорке остановились пятеро всадников-асенов. Видно, кто-то из не до конца еще обнищавших владельцев здешних поместий решил свозить семью на ярмарку. Они внимательно наблюдали за толпой, вливающейся в узкую горловину моста.

Глава семьи лет пятидесяти — настоящий фермер с упрямым подбородком, твердыми скулами, спокойным недоверчивым взглядом. Прямые каштановые волосы, окладистая борода и серые глаза выдают примесь тардской крови. Двое старших — то ли сыновья, то ли племянники, глядевшие на него во все глаза, и двое детей верхом на пони — светловолосая голубоглазая девочка лет семи-восьми и смуглый темноволосый мальчик года на два ее старше.