Смерть травы. Долгая зима. У края бездны - Джон Кристофер

К сыновьям Эндрю относился с непредубежденной, трезвой привязанностью. Старший, Робин, был агрессивным, непоседливым ребенком, способным на блестящие результаты в учебе при условии, что предмет ему интересен. Робин внешне был похож на отца: высокий, худой, слегка сутулый. Эндрю замечал, что Робин чувствует себя одиноким, однако не решался прийти к нему на помощь из опасения, что потерпит неудачу.

Джерими был совсем другим: широким в плечах, с замедленными движениями, целеустремленным, добродушным и немного вялым. У него были глаза и лоб Кэрол, а волосы каждое лето выгорали добела. Он нравился взрослым, а мальчишки его возраста автоматически признавали в нем лидера.

Оба учились в интернате. Эндрю всегда заранее предвкушал их возвращение домой в конце триместра, а потом на протяжении нескольких дней после их отъезда с трудом привыкал к порядку и тишине в доме; однако все остальное время он чувствовал себя вполне счастливым, погрузившись в обычную работу на телевидении и общение с друзьями. Кэрол писала детям каждую неделю; Эндрю иногда приписывал что–нибудь от себя.

Спустя неделю после отъезда мальчиков на Михайлов триместр[12] Мак–Кей, главный редактор, зашел в кабинет Эндрю, когда тот что–то диктовал секретарше. Мак–Кей был щуплым рыжеволосым человечком с личиком хорька и белесыми ресницами; у него была напористая манера разговора, призванная, по всей видимости, компенсировать недостатки внешности, в остальном же он был вполне приветлив. Эндрю легче работалось с ним, чем с прежним телевизионным начальством, так как он умел быстро принимать решения и в дальнейшем старался не вмешиваться в служебную деятельность подчиненных.

— Ничего, если я прерву вас? — спросил Мак–Кей. — Что–нибудь важное?

— История в Торпли, — ответил Эндрю.

Так называлась деревушка в графстве Суффолк, где разгорелся скандал с канализацией, которым собиралась заняться их программа: две тамошние коммунальные службы спихивали друг на друга ответственность и отказывались что–либо предпринимать. Тем временем некоторых местных жителей успели выселить в лачуги на окраине.

— Мы все равно не сможем воспользоваться этим материалом на текущей неделе — слишком мало прошло времени после Литтл–Шиптона. Ладно, Сью, думаю, ты можешь собирать манатки.

Они дождались, пока секретарша — спокойная, неглупая девушка, одевавшаяся с неизменным вкусом, — соберет бумаги и выйдет из кабинета.

— Мы приглашены в одно местечко, — сообщил Мак–Кей.

— Куда и насколько? — спросил Эндрю. — Если надолго, то мне надо позвонить домой. Этот вечер должен был быть у меня свободным, помнишь?

— «Уинстон и Пек», с пяти тридцати до семи, но ты можешь улизнуть и через полчаса.

Это было название издательства средней руки, специализировавшегося на документальной и научной литературе, хотя иногда грешившего и неплохой беллетристикой. Эндрю озадаченно наморщил лоб:

— Стоящее дело? Что–то не припомню, чтобы у них ожидалось что–нибудь завлекательное.

— Мемуары лорда Бенчитта.

— Нам там нечем поживиться?

— Я думал сперва поручить Керли поколдовать над этим, но потом решил, что даже плохая реклама — слишком щедрый подарок для этой старой бестии. Нет, просто там будет один тип, с которым я хотел тебя познакомить. Некто Картвелл из министерства внутренних дел.

Эндрю знал, что Мак–Кей считает его большим специалистом по части общения с разными людьми и выуживания из них ценной информации. Собственные способности в этом деле Мак–Кей не без основания считал весьма скромными и уже неоднократно выставлял вперед Эндрю. Надо бы выяснить, что он задумал на этот раз.

— Так, вообще или для чего–то конкретного?

— И то, и другое. Такой человек всегда может оказаться полезным. Для начала попробуй выведать, знает ли он что–нибудь вот об этом.

Мак–Кей протянул Эндрю вечернюю газету и указал пальцем на статью, вызвавшую у него интерес.

— Видел, — кивнул Эндрю. — Нас ждет холодная зима. Разве Картвелл может располагать какими–то особенными сведениями?

— Солнце выделяет меньше тепла. Чем не сенсация?

— Различие весьма невелико, его улавливают только особо чувствительные приборы.

— Важна идея. Мы полностью зависим от солнца. Может получиться любопытный материал.

— И нам требуется мнение министерства внутренних дел?

— Вдруг им известно что–то еще? — Мак–Кей посмотрел на Эндрю и пожал плечами. — А может, и нет. Но тебе все равно не мешает познакомиться с Картвеллом. Теперь, после ухода Прайса в промышленность, у нас не осталось своего человека в министерстве внутренних дел.

В его голосе звучало раздражение. Эндрю усмехнулся:

— Очень неосмотрительный поступок. Всего–то удвоенная зарплата, сколько угодно денег на расходы, самая высокая пенсия. Какая ерунда!

Мак–Кей тоже улыбнулся.

— Ерунда, — подтвердил он.

— В любом случае я буду рад туда зайти, — сказал Эндрю. — В последний раз «Уинстон и Пек» порадовали хорошей выпивкой.

— Как всегда. Хотя Бенчитту стоило бы поднести яду.

Фирма «Уинстон и Пек», подобно многим своим конкурентам, долго путешествовала по разным адресам, пока не осела окончательно в новом офисе в Мейфэре, на одинаковом расстоянии от Керзон–стрит и от Гайд–парка. У двери поблескивала скромная медная табличка, служившая единственным указанием на то, что это не жилой дом. Аналогичные таблички висели и на всех окрестных зданиях; поблизости практически не было жилья. Напитки ждали гостей на втором этаже, в комнате, имевшей форму буквы «L». Когда–то здесь была гостиная, а теперь благодаря передвижным перегородкам размещались три директора. Из помещения временно удалили всю мебель, и взору посетителей предстала дюжина стульев в стиле регентства и два дивана. Эндрю и Мак–Кей застали почти всех гостей в сборе. Большинство напоминали пишущую братию, и поспешность, с какой они опрокидывали спиртное, свидетельствовала о солидной доле неудачников и алкоголиков среди приглашенных.

— А, это вы, Картвелл! — обрадовался Мак–Кей. — Вот, познакомьтесь: Эндрю Лидон, составитель программы.

Процедура представления в его нервозном исполнении свидетельствовала о полном отсутствии уверенности в собственных способностях по части цивилизованного общения.

— Рад познакомиться, — улыбнулся Картвелл. — Я уже говорил Мак–Кею, что всегда смотрю ваши передачи, когда выпадает такая возможность. Это одна из трех телевизионных программ, нечасто вызывающих рвотный рефлекс. Я бы даже сказал, лучшая из трех.

Во всех движениях этого невысокого улыбчивого брюнета сквозила природная живость. Костюм на нем был добротный, но, на взгляд Эндрю, чересчур светлый; на шее красовался галстук–бабочка, что тоже не вызвало у Эндрю одобрения.

Представив их друг другу, Мак–Кей воспользовался первой возможностью, чтобы улизнуть. Он поступал так и раньше — Эндрю находил это трогательным и в то же время слегка действующим на нервы.

— Иэн говорит, что вы служите в министерстве внутренних дел…

— Стоит ли уточнять? Разве грубая внешность не выдает государственного чиновника?

Эндрю улыбнулся:

— Не сказал бы.

— Слава богу! — Картвелл схватил бокалы с подноса у проходящего мимо официанта. — А то я уже встаю в оборонительную стойку. Надо будет за собой последить.

— Значит ли это, что вы не любите свою работу или считаете, что ее не следует любить?

— Скорее и то, и другое, но только понемножку. — Он заинтересованно взглянул на Эндрю. — Но вы верно мыслите.

Вместо того чтобы кружить в толчее, они проговорили, не отходя друг от друга, до конца приема. Дэвид Картвелл оказался, на взгляд Эндрю, хорошим собеседником, умеющим внимательно слушать. Что еще более ценно, он был наделен даром задушевности, не переходящей в навязчивость.

Когда пришло время расставаться, Эндрю сказал:

— Надо будет встретиться как–нибудь еще.

Картвелл кивнул:

— Знаете что, приходите пропустить рюмочку в воскресенье. Часиков в одиннадцать устроит? С женой. Денхэм–Кресент, семнадцать — знаете, где это?

— За угол от станции метро «Саут–Кенсингтон»?

— Вот–вот.

— Что ж, благодарю. С радостью придем.

Лишь когда они распрощались и Эндрю шагал по Парк–Лейн к автобусной остановке, он припомнил, что Мак–Кей поручал ему выведать у Картвелла что–нибудь насчет уменьшения солнечной активности, предвещавшего холодную зиму. Он слегка разозлился на себя за забывчивость. Единственным утешением служила явная пустячность поручения.

Кэрол попыталась было возразить против визита на основании шапочного знакомства. Она не любила входить в контакт, не имея возможности оценить, что за люди новые знакомые. В воскресенье она еще поговаривала о том, чтобы уклониться от встречи и заставить Эндрю принести за нее извинения. Однако, как следовало из откровенного признания Кэрол, прежние аргументы отошли в тень благодаря неприкрытому восхищению, которое всегда вызывали у нее дома на Денхэм–Кресент — стиль регентства, белая штукатурка и итальянские портики: ей не терпелось взглянуть, каковы они изнутри.