Чай из трилистника - Киаран Карсон

Когда он очнулся во второй раз, то снова был в Компостеле, в соборе Сантьяго, на безмолвном полу, лежал и бился в конвульсиях в свете оплывающих свечей.

Отец Браун помолчал. Это был один из самых важных моментов в нашей истории, сказал он.

С того времени ван Эйк совершенно преобразился; а через него, через его видение мира, преобразились и мы.

Ван Эйк вернулся во Фландрию точно на Рождество 1429 года. 15 января 14 30-го празднества по случаю бракосочетания Филиппа Доброго завершились учреждением рыцарского ордена Золотого руна. Случилось это в день Павла Фивейского, святого-покровителя ткачей, и ирландской монахини св. Иты, прославившейся беззаветным служением Пресвятой Троице. Связь с Ирландией здесь очень важна, поскольку орден Золотого руна был не чем иным, как ответвлением Древнего ордена гибернийцев. Среди посвященных в рыцари был и сам ван Эйк, а также Джованни Арнольфини, итальянский торговец, давно обосновавшийся в Брюгге.

90. ДРАКОНЬЯ ЗЕЛЕНЬ

Ни одно из ныне существующих человеческих сообществ не обладает столь блестящей и достоверной родословной, как Древний орден гибернийцев. Франкмасоны весьма неубедительно возводят историю своего Братства к зодчим Вавилонской башни, египетских пирамид и соломонова Храма; тамплиеры указывают на мифическое происхождение от крестоносцев; а различным объединениям, утверждающим, что они основаны в «темные», или Средние, века, несть числа. Ни одно из этих притязаний не подкреплено историческими документами, и выдвигаются они единственно из стремления скрыть сравнительно недавнее происхождение этих организаций под покровом мнимой старины.

Анналы Древнего ордена гибернийцев являются частью истории Ирландии с 1 331 года до Рождества Христова, что неопровержимо установлено самыми уважаемыми исследователями, и благородный дух братства неугасимым огнем пылает на алтаре ордена с тех самых пор, как Мугмедон, самодержец всей Ирландии, основал орден Золотой цепи. На темном ландшафте ирландской истории неизменно сверкали сомкнутые ряды копий Древнего ордена гибернийцев, в авангарде каждой приливной волны патриотизма. Фингал, Кухулин, Оссиан, Конн Ста Битв, Ниалл Девяти Заложников — все принадлежали к славному ордену; среди его святых членов были Колман, Бригитта[68], Киаран и Брендан, и первым из них — сам св. Патрик.

Упоминание братства Золотой цепи в ирландских летописях — наиболее раннее из свидетельств о рыцарских орденах всех времен и народов. Именно ирландцы привнесли эту традицию в Галлию, а позже — в регион, соответствующий нынешней Фландрии. Внимательные древнеримские историки Тацит, Страбон и Ливий — упоминают витые ожерелья и цепи из золота, используемые в гражданских и военных церемониях, и окрашенные в шафрановый цвет одеяния, что в точности соответствует описанию, приводимому ирландскими авторами. Еще одним доказательством того, что сей орден рыцарства был первым из учрежденных в этом мире, является использование в нем конных колесниц за несколько столетий до появления их у римлян.

Филипп Добрый жаловал своим рыцарям золотые цепи с подвеской в виде золотого барана, символизировавшего Золотое руно, цель странствий аргонавтов, и богатство Фландрии, основой которого была торговля шерстью и сукном. Вы помните, что античное Руно висело на дубе; Eyck означает «дуб», поэтому посвящение ван Эйка в кавалеры ордена Золотого руна с лингвистической точки зрения было неизбежным. Ян ван Эйк — это некое подобие Иоанна Крестителя, эмблемой которого был ягненок, что воспето в ванэйковском шедевре "Поклонение Агнцу".

Более того, Золотое руно охранял дракон, которого Ясон усыпил приготовленным Медеей травяным зельем. В числе его ингредиентов был аконит, присутствующий также и в Чае из трилистника. Овидий, описывая данный эпизод, говорит, что Медея взнуздала крылатых драконов и девять дней и ночей из колесницы "озирала равнины", дабы собрать чудодейственные травы. Можно не сомневаться, что путь ее пролегал и через Ирландию. Проводить дальнейшие параллели, пожалуй, ни к чему.

Отец Браун указал на "Двойной портрет Арнольфини".

Обратите внимание на висящую на стене нитку янтаря с зелеными кистями. Это, разумеется, четки. Кроме того, она символизирует золотую цепь, соединяющую историю Ирландии и Фландрии, и ее бусины — столетия. Теперь мы имеем возможность истолковать картину в таком свете.

91. АПЕЛЬСИНОВЫЙ ЧАЙ

Панель, на которой выполнена картина, составлена из трех досок ирландского дуба.

На задней стене имеется надпись: "Johannes de Eyck fuit hic" — и под нею год: 1434. Сложите эти цифры, и вы получите двенадцать, а это трижды четыре. Четверка означает четвертое измерение, время.

"Johannes de Eyck fuit hic" можно перевести трояко: "Ян ван Эйк был здесь", "Ян ван Эйк был этим человеком" и "Ян ван Эйк был этим", то есть, дубовой панелью картины или самой картиной.

Не считая отраженной в зеркале пары, на «Портрете» видны три фигуры: мужчина, женщина и собака.

Косматый пес в зеркале не отражается. Но если представить его развернутым относительно головы, то мы увидим, что своими контурами его тело напоминает карту Ирландии, составленную из бесконечно запутанных волокон.

Мужчина — это Арнольфини, на французском также известный как Arnoul le Fin, то есть Арнуль Изощренный. Он купец, переводчик, специалист по тканям, что подтверждает роскошная накидка, ниспадающая непрерывными складками бездонной глубины. Изображенный ван Эйком, он вполне может быть и самим ван Эйком.

Еще настойчивее о складках пространства и времени напоминает зеленое платье женщины. Взгляните на отороченный мехом разрез огромного рукава, изгиб которого украшен вертикальными полосками материи, собранными в похожие на четырехлистный шамрок мальтийские кресты. Непосредственно под манжетой полоски располагаются тремя набегающими друг на друга ярусами, каждый в три креста шириною, вторя сборкам самого рукава. Здесь всё складки, рюши, прорезы — троится в собственном единстве.

Пять слоев покрывал на голове дамы, на самом деле — одно покрывало, пятикратно сложенное. Эти пять пятых — пять провинций Ирландии. Итак, женщина — тоже карта Ирландии. А еще она св. Димпна, покровительница лунатиков — и тех, кому являются видения.

Рама зеркала имеет зубчатую форму, словно шестерня в часах. Две виднеющиеся в нем фигуры готовы войти в нарисованную комнату из другого пространства-времени. Они — кто угодно и откуда угодно. Это можете быть вы или я.

У окна шесть ставен, у канделябра — шесть лучей.

В одном из подсвечников горит одна-единственная свеча.

Один апельсин покоится на подоконнике.

Три апельсина лежат на дубовом сундуке у окна.

Если сложить все эти обстоятельства, то суть будет ясна: "Двойной портрет" — это врата, открывающиеся в обе стороны. Картина, ныне выставленная в Национальной галерее в Лондоне, была написана первой, и с ее помощью ван Эйк перенесся в Ирландию, где создал ту, что сейчас перед вами. В результате рыцарские ордена Золотого руна и Золотой цепи слились воедино. Лондонский образ, на протяжении столетий оторванный от изначального местоположения и открытый взорам миллионов неверующих, уже давно утратил свою силу. И только наш сохранил истинное видение ван Эйка.

У нас в архиве хранится памятная записка ван Эйка с рассказом о том, как он создал эти картины. Затем следует отчет о его пребывании в Геле. В постскриптуме он добавляет, что в три апельсина на дубовом сундуке впрыснут концентрат Чая из трилистника, которого хватило бы на все население Брюгге с округой и местечками, умноженное на три. А это количество, как оказалось, с весьма точным приближением соответствует современному населению шести графств Северной Ирландии.

Все, что вам остается сделать, это войти в картину, встретиться с ван Эйком и вернуться с апельсинами. Но прежде чем вы отправитесь, есть ли какие-нибудь вопросы?

92. МАРЕНОВЫЙ

Я поднял руку. Всё время, пока говорил отец Браун, у меня было чувство смутной тревоги, которая теперь обрела ясность.

Я вас правильно понял — мы отправимся в Брюгге XV века?

Совершенно верно, ответил отец Браун, хотя в какую именно точку в пространственно-временном континууме, мы точно сказать не можем. Однако мы можем с полным основанием предположить, что картина сама вас сфокусирует и что вы появитесь в мастерской ван Эйка около того времени, когда он закончил лондонскую картину, в день св. Евангелиста Луки в 1434 году.

Простите за любопытство, сказал я, но когда мы с Береникой в первый раз вошли в картину, местность, где мы очутились, выглядела как графство Даун в наши дни, и, кроме того, мы, по-видимому, утратили контроль над своими перемещениями. Как знать, не случится ли подобное опять?