Когда молчат письмена. Загадки древней Эгеиды - Александр Кондратов

Таких примеров много. Они показывают, что образование имен в поздних языках было живым, действующим явлением. Имена образовывались с помощью хетто-лувийских суффиксов, от хетто-лувийских основ, по хетто-лувийскому образцу. Существует специальная наука — ономастика (т. е. наука об именах), которая занимается выяснением структуры имен, их языковой принадлежности, их классификацией. Образец ономастического анализа мы только что привели. Понадобится нам ономастика и в дальнейшем.

Можно только на основе анализа имен ликийцев (живших на юго-западной оконечности Малой Азии) в греческой передаче доказать, что их язык был также хетто-лувийским. Но делать это нет необходимости: на материале большого числа ликийских надписей ученые доказали, что ликийский язык был очень близок лувийскому и входил в группу хетто-лувийских языков индоевропейской семьи. Не только основы слов и суффиксы ликийского языка обнаруживают хетто-лувийский облик. Важно, что и окончания имен и глаголов здесь явно хетто-лувийские, а окончания очень устойчивы, они не заимствуются из языка в язык, как слова или собственные имена.

Было, правда, время, когда шли дискуссии о том, следует ли считать ликийский язык сильно изменившимся индоевропейским или же он должен быть отнесен к другой семье языков, например кавказской. Так продолжалось до 30-х годов нашего века; в эти годы итальянец Пьерро Мериджи доказал тезис о индоевропейском характере ликийского языка. И только в 1945 году, после выхода работы датского лингвиста Хольгера Педерсена «Ликийский и хеттский», чаша весов решительно склонилась в пользу первого предположения, и анатолийская ветвь пополнилась еще одним языком. Позднее было показано, что ликийский язык ближе к лувийскому, нежели к хеттскому языку.

Ликийские надписи были прочтены еще в конце прошлого века. Тогда еще молодой Педерсен и другие скандинавские ученые добились очень значительных успехов в исследовании ликийского языка. Ликийские надписи были записаны буквенным письмом, заимствованным у греков. Не все буквы были похожи на греческие, а некоторые похожие буквы имели совсем не то значение, что в греческом, но надписи все же были дешифрованы без труда. Как и во многих других случаях, на помощь пришли билингвы — двуязычные надписи на греческом и ликийском языках. В этих надписях имелись собственные имена — одни и те же в обоих текстах. После того как эти имена были обнаружены в ликийских надписях и прочитаны, не составляло труда прочесть и остальной ликийский текст.

И все же мы не имеем достаточных сведений о звуковых значениях многих ликийских букв, особенно редких. Вот, например, буква )(. Обозначает она звук, который мог заменяться глухим согласным звуком [т]. С другой стороны, есть данные, говорящие, что буква )( передавала звонкий согласный звук, но не [д], так как там для передачи [д] существовала другая буква. Возможно, эта буква передавала звонкий спирант (как английское [ð] в слове this). Но может быть, это было и не так.

Многие ликийские надписи не только читаются, но и переводятся без всякого труда. Многие, но не все. Как раз самые большие и интересные надписи понимать труднее всего. Дело в том, что большинство ликийских надписей — надгробные. Они похожи друг на друга (в них говорится обычно, что такой-то человек построил гробницу для себя, своей жены и детей; иногда добавляется, что никто не должен наносить гробнице ущерб, а тот, кто это сделает, будет наказан).

Те же несколько надписей, которые решительно отличаются по содержанию от обычных надгробий, понимаются с большим трудом. Лишь недавно удалось понять значительное число фраз. Зато довольно прозрачен грамматический костяк надписей. При анализе больших ликийских надписей мы сталкиваемся с чем-то вроде ликийского варианта «глокой куздры». В свое время академик Л. В. Щерба приводил такую фразу: «глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокренка». Здесь весь грамматический костяк фразы понятен, а о значении слов можно только догадываться.

Ликийский язык был условно разделен исследователями на два диалекта — А и Б. Первоначально было неизвестно, как сами ликийцы называли диалект Б, и ученые назвали его «милийский». Недавно удалось установить, что на самом деле правильно назвать его не «милийский», а «труйский», однако в науке уже укоренилось первое название.

Таким образом, в Ликии существовало по крайней мере два диалекта одного и того же языка, один из которых (диалект А) назывался трммили (термильский), другой (диалект Б) — труели (труйский). На тесную близость ликийского и милийского ученые обратили внимание давно. Между ликийским и милийским почти нет грамматических различий и очень незначительны звуковые различия (так, в милийском сохранялся древний с, а в ликийском он переходил в х; это был легкий придыхательный звук вроде немецкого h). Милийский был архаичным диалектом (т. е. диалектом, сохранившим весьма древние черты языка). В сущности, в эпоху ликийско-милийских надписей (V—IV вв. до н. э.) это был мертвый диалект, возведенный в ранг священного языка; на нем писались торжественные и религиозные тексты. Его положение в Ликии можно сравнить с положением латыни в средневековой Европе, старославянского в славянских странах или санскрита в Индии. Интересно, что очень многие нарицательные слова милийского в ликийском использовались как имена людей: в милийском были, например, два слова — муни и кллейма. Первое означает "царь" или "жрец", а второе же значило "сила", "мощь" или что-то в этом роде. И вот в ликийском находим имя человека Муникллейма — оно составлено из двух этих слов (такие составные имена были часты у ликийцев и других народов Малой Азии). Это понятно: ведь милийский сохранил древние слова со значениями «мощный, доблестный, священный» и т. д. В именах людей мы часто находим отголоски таких слов (ср. русские Владимир, Святослав и др.).

Если на ликийском языке А (иногда этот язык называют термильским) имеется 150 надписей (правда, в основном это стандартные эпитафии), то на милийском (или ликийском Б) имеется всего две надписи. Но очень важно, что одна из них — большая и хорошо сохранившаяся. Собственно, это часть большой ликийско-греческо-милийской надписи, находящейся на четырех сторонах колонны — так называемой стелы из Ксанфа. Стела эта воздвигнута по приказу ликийского царя, и находилась она в городе Арнна (греческое название — Ксанф), столице Ликии. Она должна была прославлять династию ликийских царей; ее венчала фигура властителя Ликии, восседавшего на троне, который поддерживался двумя каменными львами. Рядом со стелой, видимо, находились гробницы.

В самое последнее время установлена дата создания надписи. Это не 380 г. до н. э., как думали раньше, а, очевидно, конец предшествующего V в. до н. э., возможно, 410 г. Откуда мы знаем это с такой точностью? Дело в том, что в ликийской и милийской частях надписи говорится о персидском полководце Тиссаферне, который был поставлен персидским царем над Лидией и Ликией в качестве, так сказать, губернатора (причем Ликия оставалась весьма самостоятельной страной). Этот полководец сражался, в частности, против перса же — полководца Аморга (по-милийски — Умркка), отколовшегося от основных персидско-ликийских сил. Сражался Тиссаферн и против греков-ионийцев (они также выступали против основных сил Персии и Ликии, тогда как спартанцы выступали на стороне этих сил). Вообще, чтобы разобраться в сложных междоусобицах того времени (ликийцы тоже не были едины!), можно воспользоваться следующей грубой схемой. Имелись две группировки, сражавшиеся одна против другой:

1. Персия (основные силы), Ликия (основные силы), греки-спартанцы.

2. Часть персов (полководец Аморг и др.), часть Ликии (город Тлос и др.), греки-ионийцы.

Так вот, Тиссаферн в 412 г. захватил Аморга, которого взяли в плен спартанцы во главе с полководцем Агесилаем и передали персам. Это событие отражено в стеле из Ксанфа. Вообще в тексте говорится о победе ликийского полководца Кереи над мятежным Тлосом, о разгроме ионийцев и войска Аморга как о последних событиях, так что это уже позволяет датировать надпись примерно 410 г. до н. э. К тому же, хотя основателем ксанфского памятника (включающего нашу надпись) и был Кереи, по приказу которого была воздвигнута Ксанфская стела, он не был в то время царем (как предполагалось): в тексте надписи (мы об этом подробнее скажем ниже) в качестве царя и верховного жреца выступает Керига, а Кереи — в качестве военачальника (видимо, он был «принцем крови»). К тому же и царские монеты с надписью Керига, видимо, относятся ко времени не позже 410 г. и, наоборот, монеты с надписью Кереи стали чеканиться в 410 г.