Круги на воде - Яна Эдгаровна Ткачёва

– Милослава, верно? – я постарался добавить душевности в голос. Всё-таки она потеряла близкого человека.

– О… н-н-нет-нет, господин Комаров, – заикаясь, пробормотала девушка. – Милослава – это подруга Богдана.

Я недоуменно нахмурился. То ли дежурный что-то напутал, то ли ошибка в документах.

– А вы? – задал я наводящий вопрос.

– Мы с ним были партнерами по танцам, – выдавила девушка и вскинула на меня глаза.

Теперь-то я понял, что это точно была она. Но как сильно отличалась эта скромница от той, что величаво скользила по паркету танцевальной студии. Будто два разных человека. Мне это не понравилось. Притворяется? Есть что скрывать? Я внимательно осмотрел ее. Очевидно, девушка напугана. Глаза покрасневшие, словно от долгих слез. Кожа бледна, хотя рыжеволосые всегда бледны. Пальцы нервно цепляются за длинную юбку.

– Ваше имя? – я порадовался, что голос ровный. Не заметил, чтобы она узнала меня. Да и успела ли в горячке танца рассмотреть соглядатая сквозь залитое дождем стекло? По крайней мере, я не видел и проблеска горящего огнем взгляда, который мне почудился тем вечером. Лишь страдание и нервозность.

– Пава… – тихо ответила она, но потом, резко вздохнув, выровняла дыхание и добавила чуть увереннее: – Павлина Павлова.

Я замаскировал смешок кашлем. Вот откуда павлиний костюм. Очень образно. Я пролистал документы и наконец нашел запись следопыта, выезжавшего на сбор сведений о свидетелях. «Павлина Павлова – вместе занимаются в танцевальной студии. В день смерти убитый на занятиях не появился. П. П. в момент совершения преступления имеет доказательства невиновности. Допросить как свидетеля», – почерк у следопыта был корявым, я еле разобрал. Ну-ну, сразу, на первом же допросе, железные доказательства невиновности? Нигде подтверждения этим строчкам следопыта я не нашел. Что же, поверил ей на слово и не подкрепил никакими бумагами? Халтура! С другой стороны, как эта маленькая хрупкая девушка совершала бы те зверства? Они не каждому физически здоровому взрослому мужчине под силу. Многие жертвы были крупнее нее. Но, опять же, убийства совершались в группе. И она вполне могла быть ее частью. Я понимал, что следопыт провел опрос поверхностно. Конечно, никто не стал бы так подставляться и убивать человека из своего ближайшего окружения, так что всерьез я ее не подозревал. Но привычка отрабатывать все версии победила.

– Что ж, Пава, – я снова посмотрел в глаза девушке. – Почему же Богдан танцевал с вами, а не с Милославой?

– Она совершенно… – Павлина сбилась, но тут же продолжила: – Бодя говорил, что у Милы совершенно нет чувства ритма.

– И что же? – я прищурился. – Она совершенно не ревновала вас к жениху?

– Бог с вами! – хохотнула девушка, но нахмурилась, словно осознав всю неуместность веселья. – Простите, мне всё еще сложно поверить, что Боди нет… Мила приходила почти на каждое занятие. Мы с ней очень подружились. Не было никакой ревности.

Я сделал пометку, чтобы проверить эти слова. Значит, об убийстве из ревности и инсценировке речи не шло. Версия подражателя была очень слабой. Я задавал вопросы больше из принципа. Без сомнений, это была та же рука, что оборвала предыдущие шесть жизней. Некоторые подробности преступлений не были известны даже вездесущим газетчикам. Так что я почти облегченно отбросил версию случайного убийства и подражания ритуалу.

– Как часто проходили ваши танцы? – я продолжал задавать уточняющие вопросы по инерции; допрос должен быть проведен по всем правилам, независимо от моих личных суждений.

– Дважды в неделю, – ответила Павлина.

– В отчете указано, что в участок звонил некто Смирнов Владан Владимирович, – я нахмурился, вчитываясь в записи. – Богдан не явился на танцы всего раз, а вы подняли тревогу уже спустя два часа после занятий?.. И почему не сами? Зачем попросили это сделать прохожего? Поясните, будьте добры.

– Бодя никогда не пропускает танцы, – подробно начала Павлина, не замечая, что говорит о покойном так, словно он лишь отлучился на время. – И сначала я не слишком переживала. Встала в пару с новичком. Но под конец занятия появилась Мила. Оказалось, они договорились с Бодей встретиться ближе к окончанию занятий. В честь годовщины они планировали ужин на подворье. Это было слишком не похоже на его поведение: он никогда не забывал о важных событиях. Мила пыталась писать ему в разных болталках, но его наладонник не отвечал, а в сети Бодя был три часа назад. Это тоже не похоже на него. У Милы была настоящая истерика, она начала рыдать, и я заразилась ее тревогой. Мы сходили в несколько мест, где обычно бывал Богдан, а потом наладонник Милы разрядился. И пришлось воспользоваться… автоматом. Но у Милы была такая истерика, что она не могла позвонить сама. Пришлось попросить проходящего мимо мужчину.

– А почему не позвонили сами? – мне стало казаться, что я задаю абсолютно ненужные вопросы, лишь бы продлить беседу. Звук ее голоса и застенчивый взгляд зеленых глаз будили во мне странное чувство. Не то, что я испытал, глазея на нее во время танца. Совсем другое. Но следующие слова девушки настолько ошарашили, что я так и не нашел названия этому новому чувству.

– Я не умею, – просто сказала она.

– Простите? – глупо спросил я. Она не умеет пользоваться телефоном? Что за бред? Даже дети умеют. Понимаю, если бы такая новомодная штука, как наладонник, вызывала проблемы. Но старые телефонные автоматы, натыканные по всему городу и отживающие свой век в государственных учреждениях? Ими умели пользоваться все. Хотя… Моя подозрительность вернулась.

– Мои родители не одобряют этого, – тихо проговорила Павлина, вновь опустив глаза в пол.

А я начал внимательно ее разглядывать по второму разу. Прическа скромная, лицо без румян и других красок, которые часто обожают привлекательные женщины. Ногти на руках коротко подстрижены. Никаких украшений. Ну и, конечно, это строгое закрытое платье. Она из религиозных. Заворочалось нехорошее предчувствие. Как-то не вязался образ полуголой богини танцевальной студии с этой скромницей, нервно заламывающей пальцы.

– Как случилось, что девушка из религиозной семьи танцует в очень откровенном платье с сыном Верховного Судьи дважды в неделю?! – рявкнул я, пытаясь напугать ее.

И мне удалось. Глаза ее в страхе расширились, а подбородок затрясся. Но ответ Павлины немного сбил меня с толку.

– О-о-о, прошу вас! Не рассказывайте моим родителям о танцевальной студии! – в ее голосе слышались слезы. – Они отберут это, отберут – как и всё остальное!

– Сколько вам лет? – я сменил тон и направление расспросов.

– Двадцать пять, – пробормотала она, сокрушенно качая головой, словно ее жизнь рушилась.

– Разве, будучи совершеннолетней, вы не имеете право самостоятельно выбирать, как проводить свой досуг? – я добавил удивленных ноток в голос, хотя понимал уже, к чему она ведет.

– Только не в моей семье, – убитым голосом ответила она. Я судорожно пытался придумать, как узнать, ходит ли она в традиционную церковь или нет.