Смейся, паяц! - Александр Каневский

Сначала он очень сдержанно отнёсся к моему предложению. Тогда я перечислил несколько очень известных фамилий членов нашего комитета, например, таких как поэт Юрий Рыбчинский, автор десятков популярных песен, которые исполняли самые известные вокалисты, и на эстрадах, и по радио, и по телевидению. В глазах у Владко зажёгся интерес. Потом он долго расспрашивал обо мне, о моих работах… Постепенно теплел всё больше и больше. И в итоге, заявил:

– Ваша организация – какая-то фантастическая, а я – писатель-фантаст, поэтому готов её возглавить.

За время его председательства мы очень подружились, часто я и Майя бывали у него, он с Мариной – у нас. На праздновании моего сорокалетия я читал стихи о каждом, кто сидел за столом. Сохранились строчки и о нём:

«Владко Владимир, бабник и эстет,Наверное, судьбе было угодно,Чтобы пройдя через десятки лет,Вы в жизнь мою вошли бесповоротно.Я поделюсь секретом тайных дум:Хочу дожить до ваших лет, не меньше,И сохранить Владковский ясный ум,И сохранить Владковский взгляд на женщин!..»

Ему очень нравились весёлые, хулиганские вечера, которые мы устраивали в помещении нашего комитета; обсуждения стихов, пьес, киносценариев, честные, иногда довольно резкие, но всегда доброжелательные, в отличие от подобных обсуждений в Союзе писателей, льстивых и лицемерных. Он любил присутствовать на совещаниях бюро, которые проходили легко, весело, по-семейному, иногда даже за рюмкой коньяка. При нём организация окрепла, выросла (в неё входили уже более ста человек), приобрела известность не только в Киеве, но и во всей республике.

Владко умер скоропостижно. Были пышные похороны, богатый гроб, прощальные речи секретарей Союза писателей, коих Владимир Николаевич при жизни терпеть не мог, и обилие, как всегда, вкуснейших яств, которые плачущая Клавдия Яковлевна приготовила на поминки своего зятя. Мы провели траурное собрание, посвящённое памяти Владко, и стали думать, как жить дальше. Все решили больше никого «на царствие» не приглашать и единогласно проголосовали за то, чтобы председателем киевского профессионального комитета драматургов был Александр Каневский. К тому времени моё имя уже было достаточно известно не только на Украине, но и в Москве, и в Ленинграде, и в других городах и республиках СССР. Издавались книги, ставились пьесы, на эстрадах исполнялось более 200 моих монологов, сценок, миниатюр и целых обозрений. Мои рассказы регулярно публиковало большинство центральных газет и журналов: «Труд». «Литературная газета», «Комсомольская правда», «Крокодил», «Юность», «Неделя», «Советская культура», «Московские новости» и даже самая-самая газета – «Правда». Я уже был членом Союза кинематографистов и Союза театральных деятелей СССР, лауреатом международной премии «Алеко».

Всё это вынудило наших непосредственных кураторов – союз писателей и горком профсоюзов примириться с мнением собрания, но, при одном условии: Каневский должен вступить в члены коммунистической партии. А я этого категорически не хотел. Но отказаться «в лоб» – навредить комитету. И я стал думать, как выкрутиться из этой ситуации.

Когда меня пригласили на заседание партбюро союза писателей, я уже чётко знал, как себя вести. Состоялся, приблизительно, такой диалог:

ПАРТОРГ (торжественно) – Александр Семёнович, партийное бюро решило рекомендовать вас в члены коммунистической партии Украины. Поздравляем!

Я (с виноватым выражением лица) – Спасибо, но я не могу.

ПАРТОРГ (удивлённо) – Это почему?

Я (с комсомольской прямотой) – Я ещё не созрел.

ПАРТОРГ (благодушно) – Не скромничайте – вы достойны звания коммуниста.

Я (с настойчивостью параноика) – Не достоин.

ПАРТОРГ (уже раздражённо) – Послушайте, мы вас давно знаем и уверенны в вас.

Я (с подкупающей искренностью) – А я в себе не уверен. Я неуправляем: могу такое отчудить, за что потом мне бывает очень стыдно. Я не хочу, чтобы за меня было стыдно партии.

ПАРТОРГ (в полной растерянности) – Н-да… Что ж… Спасибо за откровенность, но… В таком случае, мы будем рекомендовать на должность председателя – коммуниста. Должна быть пуповина, связывающая ваш комитет с партией!

Через два дня было созвано перевыборное собрание. Все наши уже знали, в чём дело и твёрдо решили не уступать. На собрании присутствовал представитель партбюро, драматург Алексей Коломиец, и какой-то мрачный, бритоголовый человек, в пенсне, очень похожий на Берию – он и должен был стать пуповиной. Коломиец сказал несколько добрых слов обо мне, объяснил, почему надо выбрать другого председателя, и приступили к голосованию. Голосование было тайным. Когда открыли бюллетени, на каждом была дописана моя фамилия. Раздражённый Коломиец ещё раз объяснил ситуацию и потребовал переголосовать. Результат оказался таким же. Коломиец психанул, выкрикнул какие-то угрозы, ушёл и увёл «пуповину». Мы стали ждать репрессий, но их не последовало: во-первых, как я уже писал, мы были уже очень известны и прочно связаны с Московским комитетом – закрытие нашего комитета вызвало бы скандал; а, во-вторых, я думаю, что сам Коломиец и пустил дело на тормозах. Он был талантливым человеком, на мой взгляд, в то время – лучшим драматургом в Украине. Мы иногда пересекались в доме творчества под Киевом, случалось беседовать один на один, и тогда он часто высказывал отнюдь не верноподданные мысли. Словом, это был умный, ироничный человек, который всё видел, всё понимал, но выбрал себе удобную роль в пьесе своей жизни.

НАГАДАЛА МНЕ ЦЫГАНКА

Помню с раннего детства, как к бабушке и дедушке, а потом, к маме и папе – приходила гадалка Ксения. Большая, грузная, с бородавкой на щеке, она обслуживала не только нашу семью – у неё было много постоянных клиентов, поэтому она появлялась у нас не чаще, чем раза три в году. Её предсказания бывали настолько точными, что иногда становилось жутко.

Однажды, когда наши встречи с Майей затянулись, мама, в моё отсутствие, пригласила Ксению. Как всякая будущая свекровь, она была более осторожна, чем папа, который с первой встречи полюбил Майю; мама же, хотя Майя и ей очень нравилась, всё равно не была до конца уверена, что эта женщина достойна её любимого сына.

Как проходил Ксенин визит, мне сразу же, тайком от мамы, рассказал папа, а спустя недели две, тайком от папы, поведала мама. Ксения никогда Майю не видела, но, раскинув карты, сразу заявила:

– Эта женщина для него. Он женится, и будет жить с ней до конца жизни.

– Но он очень непостоянный, – заметила мама, – у него много других женщин.

Ксения твёрдо повторила:

– Он будет жить с ней. – Потом добавила. – Они будут друзьями, больше, чем любовниками. Самыми большими друзьями, какие могут быть на Свете. Он будет зарабатывать много денег, но у них никогда не будет постоянного благополучия: или тысячи, или ничего, деньги будут появляться и сразу исчезать…

Как часто я и Майя вспоминали это пророчество!.. Я получал большие гонорары, за киносценарий, за пьесу, за эстрадное обозрение, приходило много отчислений за исполнение моих пьес, рассказов, миниатюр по всему Советскому Союзу… После каждого крупного гонорара нам казалось, что мы обеспечены, минимум, на полгода. И вдруг, через пару недель, деньги таяли – мы начинали считать и вспоминать: где, куда, сколько?..

Я патетически восклицал:

– Но почему так быстро?!

И Майя спокойно отвечала:

– Шуронька, против Ксении не попрёшь.

Я ещё какое-то время пытался изображать строгого главу семьи:

– Конечно! А как может быть иначе, если в доме никто не экономит!

Этот упрёк, конечно, адресовался Майе, хотя главным транжиром в семье был я.

Очень хорошо о наших финансовых разборках, уже будучи взрослой, рассказывала наша дочка Маша:

– Сидят, считают, расстраиваются, призывают друг друга к экономии. Потом куда-то уходят на весь день – возвращаются весёлые, пахнущие дорогим коньяком, с французской косметикой, импортными рубашками, галстуками, коробками шоколадных конфет. «Отэкономив» последние деньги, остаются в хорошем настроении до следующего большого гонорара – и всё повторяется с начала.

Папа пытался меня перевоспитать:

– Шурик, у тебя семья, ты должен думать вперёд. Тебя завтра, не дай Бог, объявят космополитом, и ты останешься без работы и без денег. Ты столько получил за фильм – отложи хотя бы тысячу, ты обязан иметь сберегательную книжку!

И тут я наносил ему удар «под дых»:

– Папа, ты можешь убедить меня только личным примером: покажи свою сберкнижку.

– Что ты с дурака берёшь пример! Лучше учись на моих ошибках.

– Во-первых, я такой же дурак. А во-вторых, меня твои ошибки не устраивают – я должен наделать своих ошибок и завещать их своим детям. – И с самонадеянностью молодости, успокаивал. – Не волнуйся, я всегда смогу заработать.