Блудный сын - Колин Маккалоу

— С Максом, конечно. Джим написал обе книги, пока жил в Чикаго, я сам лично переманивал его к нам в издательство — уже тогда ходили слухи о возможной Нобелевской премии. Вторая книга вышла в свет как раз когда он приехал в Чабб.

— И потом он засел за «Бога спирали». Из вашего рассказа выходит, что прежде он не знал Давину?

— Если он и встречался с ней, то мельком, на каком — нибудь званом обеде. Но «Бог спирали» — здесь Давина оказалась в своей стихии! Вместо необходимости изображать графики и диаграммы ей пришлось придумывать, как изобразить строение и жизнь клетки для обывателя, а чтобы получить подобные знания, ей пришлось тесно общаться с Джимом. И как они общались! Понимали друг друга моментально, с полуслова.

— Как любовники?

Доктор Картер в удивлении моргнул, потом усмехнулся.

— Она хотела бы! Я хорошо знаю эту леди, капитан, но Джима — еще лучше. Не думаю, что здесь она добилась успеха. К тому же Давина может позволить мужчине все, кроме постели, она не нимфоманка. Держу пари, только у Макса есть ключ от ее пояса верности.

— Понимаю. Расскажите мне о несанкционированном тираже.

— Думаю, это хорошая уловка, особенно когда приходилось иметь дело с Томом Тинкерманом. Ах! Какой позер! Я уже говорил вам, что маленькие университетские издательства работают преимущественно с неизвестными учеными, но сейчас, в 1969‑м, ни одно издательство не может игнорировать научные исследования. А именно это Тинкерман и намеревался делать. Он был столь беспринципным лжецом, что даже убедил Роджера Парсонса — младшего, будто бы ИЧ никогда не публиковало научных трудов по малоизвестным философским системам и по средневековому христианству; хотя я сам лично давал добро на такие издания, и часто! Я могу простить человеку некоторую ложь во имя жажды открыть путь для своих любимых проектов, капитан, но никогда не прощу того, кто врет, чтобы навсегда отринуть все иные источники знаний. Но таков Тинкерман. По своей сути он, подобно Гитлеру, был сжигателем книг и знаний. — Доктор Картер нахмурился. — Тем не менее он снискал благосклонность Парсонсов, всю без остатка.

— Так что с несанкционированным тиражом, сэр? — напомнил Кармайн.

— Как я уже сказал, хорошая уловка. Тинкерман не стал бы предъявлять иск, он слишком заботился о своем имидже, а я вскользь при нем упоминал, как легко пресса может окрестить ханжой. Я бы и сам посоветовал Максу пустить книгу в печать.

— И вы ему сказали?

— Нет!

Кармайн поднялся.

— Спасибо за все, доктор Картер.

— О, еще один момент, — спохватился доктор, пока Кармайн надевал пальто. — Очень важный момент.

— Да?

— Поговорите с Эдит Тинкерман. Вдове позволительно быть гораздо честнее, чем жене.

Кармайн завел свой любимый рабочий «Форд Ферлейн», но не сразу двинулся в путь. Записная книжка… Вдова миссис Эдит Тинкерман, не имеющая на руках тела мужа, чтобы похоронить его, пока коронер не соизволит дать разрешение… Да, вот она. Улица Довер в Басквоше. Конечно, не на первой прибрежной линии полуострова и не на холме, но тем не менее в очень приличном квартале.

Дом оказался именно таким, какого и следовало ожидать от жилища Томаса Тинкермана: среднего размера и умеренный по цене, с серо — голубой алюминиевой облицовкой под доску, которая позволяет сохранить тепло внутри зимой и не пускать его снаружи летом. В нем расположилось три спальни, гостиная, столовая, кухня и общая комната, которая, несомненно, использовалась в качестве большого кабинета для доктора Тинкермана.

Эдит Тинкерман все свое время проводила на кухне, которую милосердный архитектор сделал достаточно большой, дабы там вместились обеденный стол и обычные стулья — безраздельно принадлежащее ей пространство, заваленное тканями и катушками, с электрической швейной машинкой в центре.

— Я занимаюсь пошивом одежды, — пояснила она. Сейчас, когда Кармайн предпочел совершенно нежилой на вид гостиной ее рабочую территорию, Эдит выглядела более спокойной и уверенной.

— Для удовольствия или ради денег, миссис Тинкерман?

— Ради денег, — тотчас ответила она. — Том был весьма скуп, если только затраты не касались упрочения его положения.

«Господи! — подумал Кармайн. — Сколько же в этом деле бедных женщин, которыми пренебрегают мужья ради своей карьеры! Неужели эти ребята не понимают, что, отодвигая жену на задний план и отказывая ей в заслуженной доле семейного дохода, они ущемляют себя же, словно лишаясь второго глаза?»

— Он оставил завещание? — спросил капитан.

— Да, оно лежало в его рабочем столе, под замком. Когда подтвердили его смерть, я сломала замок и нашла там завещание. — Эдит казалась довольной собой. — Я получаю три четвертых всего его состояния. Хотя думаю, Том считал свое завещание неким временным документом. Он полагал жить вечно, и я тоже так думала.

— У вас есть дети?

— Две девочки, одной — двадцать, второй — двадцать два. Том был очень этим расстроен, но наш семейный бюджет не позволял иметь больше детей, и потому ему пришлось обойтись без сына. С другой стороны, — продолжила она несколько мечтательно, — именно наличие девочек благотворно складывалось для его бумажника. «Высшее образование — только для мужчин», — говорил он, поэтому девочки закончили секретарский колледж и сейчас работают.

— А у вас есть высшее образование, мадам?

— О нет! Хотя и я могла бы поспорить с мужем. Я тоже была секретарем, его секретарем. И эти двадцать четыре года замужества научили меня множеству заумных слов и фраз, которые я могла бы вставить при необходимости.

— Ваш брак был счастливым?

— Нет, но я никогда на это и не рассчитывала. Брак с Томом — это лучше, чем остаться старой девой — такова уж участь недостаточно образованной девушки, капитан. У меня был муж, который подарил мне двух замечательных девочек, и мне удавалось пополнять семейный бюджет шитьем. Том же мог любить только одного человека — себя.

Простое лицо Эдит озарило выражение чрезвычайного удовлетворения.

— Сама я безумно хотела иметь девочек. И я никоим образом не могла подарить ему сына, дабы разрушить устоявшееся положение вещей.

— Вы довольно откровенны, — не мог не сказать Кармайн.

— Почему бы и нет? Том мертв, теперь он никак не сможет навредить мне. Как только его завещание вступит в силу, я продам его имущество, ценные бумаги и акции и поделю все поровну между Кэтрин, Энн и мной.

— А куда отойдет еще одна четвертая его состояний?

— Он завещал ее факультету богословия Чабба.

— Вы можете мне озвучить примерный размер его состояния?

— Около миллиона долларов.

— Больше, чем я мог себе представить, — заметил Кармайн.

— Капитан, Том все время получал свои первые пять центов за каждые опубликованные труды. К тому же этот дом не отягощен никакими закладными, а был куплен за наличные.

— Сколько раз вы контактировали с ним в течение того банкета?

Кармайн обратил внимание, что ее волосы с проседью явно завивались дома и Эдит выглядела совсем не привлекательно. «Даже в девятнадцать, — подумал он, — ее наверняка нельзя было назвать красоткой, зато именно такая и требуется будущему доктору богословия: домохозяйка, не привлекающая внимания других мужчин».

После недолгого молчания она ответила:

— За исключением того момента, когда мы вошли в банкетный зал, я контактировала с ним лишь один раз. Как типично для Тома! Моя еда за это время остыла. Мне пришлось сделать ему укол бэ — двенадцать.

Кармайн так резко выпрямился, что в шее что — то хрустнуло — куркуму явно следует употреблять и дальше.

— Укол бэ — двенадцать?

— Да. У Тома была нехватка желудочной кислоты, что делало его ужасным едоком — того нельзя, этого нельзя и все в таком роде! Мясо и моллюски слишком тяжелы для него, масло и жиры тоже. На самом деле он был рад питаться одними бутербродами с фруктовым желе и тостами. И он слабел, потому что не мог усвоить витамин бэ — двенадцать. Приходилось колоть его внутримышечно.

— Ахлоргидрия, — медленно произнес Кармайн. — Да, я знаю о таком.

— Укол бэ — двенадцать возвращал его в норму, — продолжила вдова. — У меня он в пузырьках, но также есть и ампулы на одну дозу, чтобы я могла кинуть одну в сумочку вместе с небольшим шприцем. Он нервничал, то событие было для него очень значимым, я знала, а укол бэ — двенадцать, как… думаю, как глоток водки для алкоголика. Я не удивилась, когда он подал мне знак сделать укол. Том встал, чтобы отправиться в мужскую комнату, и я вышла вслед за ним. Зайдя в дамскую комнату, я надломила ампулу, заправила бэ — двенадцать в шприц, надела колпачок на иголку и убрала пустую ампулу обратно в сумочку.

— И вас никто не видел? — с недоверием спросил Кармайн.

— Никто. Дамская комната была пуста, ведь только что подали основное блюдо. Как я уже сказала, мое за это время остыло. Том ждал меня в конце коридора в углу, он был очень раздражен, потому что укол делать было практически некуда. Чем больше он рычал на меня, тем сильнее я расстраивалась. В итоге, когда он рявкнул, чтобы я сделала укол сзади в шею — все остальное закрывали мантия, рубашка и манжеты, — я уже была вся в слезах. Он повернулся ко мне спиной, наклонился вперед, и я уколола его сзади в шею, как он и сказал. Через минуту он уже возвращался за стол, пока я прятала шприц в сумочку и приводила лицо в порядок.