Серебряный воробей. Лгут тем, кого любят - Тайари Джонс

* * *

Это было не лучшее лето в моей жизни, но терпимое, пока на маму не напали возле почтовых ящиков нашего жилого комплекса. Грабитель украл письма и мамину сумочку. Что еще хуже, он вытащил нож с оплетенной кожей рукояткой и отрезал клок волос. Залысина, прямо над левым ухом, была размером с монетку в пятьдесят центов с профилем Кеннеди. Маме легко удавалось ее прятать под густыми лоснящимися волосами, но пальцы постоянно касались этого места, и от этого она казалась нервной и старой.

– Наш район летит ко всем чертям, – говорила мама. – Семнадцать лет назад это было хорошее местечко. Я не боялась проверять почту, могла без страха пройти по району в два или три часа ночи.

– Я знаю.

– Надеюсь, когда ты поедешь в Маунт-Холиок, то познакомишься с достойным мужчиной. Я не призываю тебя искать Рокфеллера или звезду футбола. Просто человека, который поймет, что у тебя есть обязательства, и будет не против немного помочь. Я не могу жить здесь одна.

Когда у мамы украли волосы, я смотрела «Шоу Косби» и попивала виноградную газировку из алюминиевой банки. Она спокойно открыла дверь, заперла ее за собой и прошла к дивану, где сидела я, обмахиваясь журналом. Потом упала на колени, отобрала у меня журнал и прижала мои пальцы к своим волосам.

– Джеймс может помочь нам найти другое место? – спросила я.

– Отец обещал дать тебе деньги на образование, – объяснила мама. – Это все, что в его силах. Двоеженство – дорогое удовольствие.

Я ожидала, что последует вознаграждение за шутку сухим, злым смешком, однако она лишь держала мою ладонь, прижимая пальцы к залысине.

– Не забудь обо мне, – попросила мама, когда я покачивала ее, омытая соленой смесью вины и благодарности.

Но в последующие недели я начала уставать от ее несчастного вида, от непомерной тяжести неудовольствия.

– Они отрастут, – утешала я. Схватила в горсть собственные локоны, так похожие на мамины, и сказала: – Я отдала бы тебе свои, если бы могла.

– Не притворяйся, будто не понимаешь, в чем дело, – раздражалась мама.

Я старалась как можно меньше времени проводить дома. Меня тошнило от ее навязчивой любви к порядку, словно в любой момент должны нагрянуть гости. Я хотела жить в доме, где стены выкрашены в разные оттенки синего и зеленого, а не в этот бледно-желтый цвет, который так и вопил: «Вы здесь квартиранты!» Часть летней «стипендии» я потратила на проездной, чтобы можно было сколько угодно ездить на автобусе № 66 «Линнхерст». Маркус был дома, но уже собирал вещи, потому что переезжал в Чапел-Хилл, в университет Северной Каролины. Рут Николь Элизабет все так же была его девушкой, но мы проводили с ним время по утрам. К обеду прощались, и я шла в дом напротив, к Рональде.

Иногда просила ее убрать засосы, которые Маркус ставил мне на шее и груди. Подруга называла его графом Засосулой и аккуратно прижимала зубцы расчески к пятну, распределяя кровь, которая собиралась под кожей. Когда она не могла ничего сделать, я замазывала отметины тональным кремом и говорила: «Хочешь поиграть в телефон?»

Я хранила визитку Лаверн в сумочке, хотя мы давно выучили номер наизусть. Блестящее покрытие растрескалось из-за моих грязных, жирных пальцев. Карточку я взяла из стопки, которую мама прятала на кухне, за банкой с мукой. Мне нравился логотип: вальяжная лиса, лениво растянувшаяся поверх надписи «Владелица Миссис Лаверн Уизерспун». «Поиграть в телефон» значило позвонить туда и притвориться потенциальными клиентками. Рональда спрашивала, сколько стоит выпрямление и завивка локонов. Шорисс (во всяком случае, мы думали, что это она) отвечала, что со стрижкой двадцать восемь долларов. Подруга говорила «спасибо» и вешала трубку.

– Для меня дороговато, – замечала она.

Однажды я позвонила сама из школы.

– Скажите, пожалуйста, сколько стоит химзавивка?

Я была почти уверена, что в тот раз мне ответила Лаверн:

– Смотря какая. Может, хотите прийти на консультацию?

Рональда отключила телефон в комнате родителей, принесла его и воткнула в пустую розетку в кабинете мачехи. Мы повадились звонить несколько раз в неделю: изменяли голос и спрашивали о разных необычных услугах. «Сколько стоит выпрямить волосы без завивки?» «Какие у вас расценки на выпрямление, если я раньше никогда не выпрямляла и не красила волосы?» «А как насчет холодной завивки?» «Вы обслуживаете без предварительной записи?»

– Вот что надо сделать, – сказала Рональда. – Надо как-нибудь просто взять и зайти к ней.

– Нет, – отрезала я. – Ни за что. Если меня там поймают, моей семье придет конец.

* * *

В середине того тоскливого лета Роли выиграл в местном конкурсе фотографии и получил приз в четыреста долларов. Снимок, благодаря которому он победил, был сделан через пару дней после смерти мисс Банни. В течение двух месяцев он выставлялся в торговом центре «Гринбрайар». На снимке Лаверн готовилась сделать мисс Банни последнюю прическу. Лицо у Лаверн дряблое от скорби. Расческа для выпрямления волос исходила паром на электроплите в похоронном бюро. На заднем плане Шорисс в пластиковом фартуке стояла и смотрела через плечо туда, где за кадром лежала мисс Банни, безжизненная и пока еще не причесанная. Мама пришла посмотреть на фотографию, заслужившую приз. Она встала так близко, что от ее дыхания запотело стекло.

– Есть в этом что-то прекрасное, – заметила она. – Я не особенно люблю Лаверн, но никто не может сказать, что она не выполнила свой долг.

Я тоже посмотрела на снимок, но мое внимание было приковано к сестре. С возрастом она делалась симпатичнее, будто черты ее лица начали становиться на положенные места.

– А что будет со мной, если ты умрешь? – спросила я.

– Тебе почти восемнадцать. Можешь не беспокоиться.

– Но что, если ты умрешь завтра?

– Завтра я не умру.

Мы купили мороженое в «Баскин Роббинс» и, пока ели, наблюдали за людьми, рассматривавшими снимок Роли. На табличке было написано «Уходя на тот свет», так что зрители не знали, как ее понять. «Поверить не могу, что за это ему дали четыреста долларов», – такова была самая распространенная реакция. Некоторые задерживались на секунду, молча смотрели на фотографию, а потом уходили с ощущением смутной тревоги.

– Думаю, это не лучшая идея, – сказала я.

Она очень задорно улыбнулась.

– Ты что, мои мысли читаешь?

Я улыбнулась в ответ, чувствуя удовольствие от нашей связи, и встала, чтобы уйти. Она последовала за мной, бросив остаток мороженого в урну. Потом подошла к победившему в конкурсе снимку, который висел на стене между кабинетом окулиста и бюро, где