Заколдованная - Элизабет Лоуэлл

Внезапно, без предупреждения, наслаждение взорвалось экстазом, подавив все чувства Эмбер. Ее дрожащий крик и горячая влага, оросившая пальцы Дункана, ясно сказали ему, насколько желанны были ей его ласки.

Несмотря на жестокие страдания, причиняемые ему неудовлетворенным желанием, Дункан улыбнулся. Даже когда последние судороги наслаждения перестали сотрясать Эмбер, ему все еще не хотелось выпускать из рук цветок, который он ласками только что заставил раскрыться.

Но он знал, что должен остановиться.

Если он будет продолжать, то может и не совладать с собой, и тогда отринет клятву и погрузит свою алчущую плоть в это вместилище, которое готово и жаждет принять ее. Ценой большого усилия — что само по себе было ему предупреждением — он заставил себя освободить нежный цветок.

Но и тогда не смог отстраниться совсем — это было выше его сил. Рука его осталась у Эмбер между ног, достаточно близко, чтобы ощущать ее тепло, но не прикасаясь к ней.

Эмбер открыла глаза и увидела, что лежит нагая перед Дунканом, а его рука покоится у нее между ног. Она вспыхнула и схватилась за плащ, чтобы закрыться.

— Не надо. — Слова давались Дункану с трудом.

— Не прячься. В полном цвету ты еще краше, чем когда была нераспустившимся бутоном.

При этих словах он кончиком пальца чуть коснулся ее все еще возбужденной плоти. Она вскрикнула, ощутив силу его желания и сдержанности, которая потрясла ее.

— Этого недостаточно! Тебе больно, ты страдаешь!

— Да. А это, — сказал Дункан, медленно лаская ее кончиком пальца, — соль на свежую рану моего желания.

Он произнес какое-то резкое слово и закрыл глаза.

В наступившей тишине стали слышны шелест и глухой рокот, шепот ветра и трав и отдаленный голос зимы. Эти звуки все усиливались, пока не заглушили собой звук дыхания, с трудом вырывавшегося из измученной груди Дункана.

Каким-то дальним уголком сознания Эмбер уловила этот таинственный, приближающийся звук, но не задержала на нем внимания. На всем белом свете ее заботил один лишь Дункан.

И именно ему она причинила боль, сама того не зная.

— Дункан, — позвала она сдавленным голосом. Когда пальцы Эмбер коснулись его обнаженной кожи, он вздрогнул, словно она хлестнула его кнутом.

— Не надо, — голос Дункана прозвучал резко. — Не трогай меня.

— Я хочу облегчить твои страдания.

— Мне не станет легче, если я нарушу клятву. Эмбер глубоко, порывисто вздохнула. В том, что она собиралась сделать, таилась опасность: уже два условия, упоминавшиеся в том зловещем пророчестве, оказывались выполненными. Но боль Дункана стали ей невыносима, особенно потому, что болеутоляющее средство было заключено в ней самой.

— Я освобождаю тебя от клятвы, — прошептала Эмбер.

Дункан вскочил на ноги.

— Не искушай меня, золотая колдунья. Я уже вдохнул аромат твоей страсти. Это все равно что вдохнуть огня. Еще немного, и я этого не выдержу.

Молчание, наступившее после слов Дункана, наполнилось отдаленным шелестом и бормотанием и странными криками, которые становились все громче, пока не обрушились целой волной звуков на болото. Воздух загремел от взмахов тысяч и тысяч крыльев, когда стаи диких гусей устремились к земле. Их крики звучали по-осеннему тревожно, неся весть о раннем приходе зимы.

Смерть непременно потоком прольется.

Смерть непременно.

Прольется.

Смерть.

Непременно.

Эмбер зажала уши руками, чтобы не слышать звуков ужасного пророчества, которое сбывалось.

Глава 9

Эрик ждал возвращения Дункана и Эмбер, сидя в кресле из тесаного дуба, на сиденье которого была положена подушка. Несмотря на роскошные драпировки на стенах и жарко пылавший в центральном очаге огонь, в большом зале Морского Дома было холодно. С каждым сильным порывом ветра струйки ледяного воздуха влетали внутрь сквозь щели в толстых деревянных стенах, и драпировки шевелились. Хотя несколько резных деревянных ширм были расставлены так, чтобы мешать распространению сквозняков от главной двери замка, пламя факелов вспыхивало и колебалось, когда дверь открывали, как произошло и сейчас.

Языки огня в центральном очаге метнулись в сторону и затрепетали на сквозняке. Их танец многократно отразился в зрачках у грубошерстных волкодавов, лежавших у ног Эрика, в немигающем взгляде сокола, сидевшего на жердочке позади дубового кресла, в глазах самого Эрика… и на старинном серебряном кинжале, который он медленно вертел в руках.

Стукнул вставший на место дверной засов, когда входную дверь снова закрыли. Через несколько мгновений вспыхнувшее пламя уменьшилось до своих обычных размеров. Послышались торопливые шаги, сопровождаемые негромким укоризненным бормотанием Эрикова рыцаря Альфреда, приближавшегося к большому залу.

Без единого слова Эрик пристально смотрел на трех человек, которые едва успели вернуться в замок до восхода луны. У Эгберта был виноватый вид. Эмбер казалась раскрасневшейся не только от поднявшегося холодного ветра. Дункан выглядел так, как назвала его Эмбер, — темным воином.

В надолго затянувшемся молчании Эрик разглядывал эту троицу, не обращая ни малейшего внимания на Альфреда. Вопреки своим обычным хорошим манерам Эрик никому не предложил сесть на стулья, которые для тепла и удобства были придвинуты к огню.

Эмбер стало ясно, что Эрик с величайшим трудом сохраняет хладнокровие.

— Похоже, что вы принесли с собой зиму, — сказал он.

Несмотря на то что гнев Эрика был почти осязаем, голос его звучал мягко. Контраст между его голосом и кинжалом, недобро сверкавшим у него в руках, внушал тревогу.

— Это гуси, — поспешила ответить Эмбер. — Они только что прилетели на Шепчущее Болото.

Эта новость ничуть не смягчила выражение лица Эрика. Но тон его голоса остался таким же, как и был, — спокойным, едва ли не скучающим.

— Ах, гуси, — пробормотал Эрик. — Кассандра будет довольна.

— Довольна, что так рано пришла зима? — спросил Дункан.

— Должно быть, это очень приятно знать, что каждое твое слово оборачивается истиной, — продолжал Эрик, не отводя взгляда от лица Эмбер, — в то время как простые смертные должны хвататься за такие тонкие тростинки, как доверие и честь.

Кровь отлила от лица Эмбер. Она знала Эрика всю свою жизнь, но ей никогда еще не приходилось видеть его в таком состоянии. Да, она видела его взбешенным, ибо характер у него был вспыльчивый. Она видела его и в припадке холодной ярости.

Но его гнев никогда еще не был направлен на нее.

И никогда еще от него не веяло таким ледяным холодом.

— Ты можешь идти, Альфред, — сказал Эрик.

— Благодарю тебя, лорд.