Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920 - Хадлстон Уильямсон

Холмен и Звягинцев сидели среди офицеров вокруг костра и с облегчением встретили меня, потому что уже начали беспокоиться, куда я мог запропаститься. Было уже 11 часов ночи, и все мы мертвецки устали, так что, когда меня проводили к моей лошади, я рухнул и заснул на полу деревянной избы, где спали вперемежку самые разные незнакомые офицеры и солдаты. Кто-то шаркал ногами, кто-то бормотал на иностранных диалектах, и стоял запах коней, кожи и ружейного масла, которым они чистили свое оружие. Никаких часовых не было выставлено, и даже мало-мальские шаги не были сделаны для обеспечения безопасности – так что красный бронепоезд, который отстал от своих войск, находился на станции полчаса после того, как мы подошли к ней, и совершенно безнаказанно ускользнул от нас!

Однако к этому времени меня это не волновало. Я устал и был в восторге от того, что, по крайней мере, добрался до фронта.

Глава 7

На следующее утро мы встали рано, намереваясь на всех парах рваться вперед, чтобы к наступлению ночи взять станцию Сельщина. Ночью в избе обнаружили прятавшегося там какого-то большевистского офицера, и до того, как мы ушли, его судили под барабаны военным судом – на основании свидетельства крестьян он был приговорен к смерти и расстрелян. Это был храбрый человек, но для командиров в Гражданскую войну пощады не было, и перед смертью он с завидным хладнокровием выкопал собственную могилу.

Во вчерашнем наступлении погибла моя лошадь, так что на короткое время мне пришлось спешиться, но потом удалось заполучить место в маленькой повозке командира батареи, поддерживавшей гвардейский полк.

Такой способ наступления действовал весьма освежающе, как будто я очутился во временах Мальборо, поскольку сидел в коляске, в которую были впряжены две несущиеся рысью низкорослые лошадки, бок о бок с русским командиром, чей флаг – колоссальных размеров! – развевался с древка на козлах.

Авангард состоял всего лишь из одной роты пехоты да нескольких конных разведчиков, но без какой-либо артиллерии. Тем не менее в основные силы входили две 18-фунтовые пушки и одна батарея гаубиц калибра 4,5, а остальные орудия были приданы другой колонне.

Мост за Карловкой еще не был починен и все еще представлял собой искривленную, покоробившуюся массу поломанных и разорванных балок, провисающих до воды или плавающих посреди камыша, так что нам пришлось наступать без поддержки бронепоезда. Я решил, что по этой причине красные поезда, возможно, будут действовать дерзко, если получат хоть какой-то шанс, и сдержат наше наступление, подойдя поближе. Похоже, была возможность преподнести им сюрприз, если мы только сможем незаметно выдвинуть значительно вперед свои полевые орудия. Поскольку авангард, находившийся уже в миле впереди нас, тоже не имел близкой артиллерийской поддержки, казалось, можно было убить одним выстрелом двух зайцев.

Холмен, ехавший верхом во главе колонны, разговаривал с полковником Саксом, артиллерийским командиром, поэтому я одолжил коня, подскакал к нему и повернул беседу к отправке части 18-фунтовиков для подкрепления передового охранения. После долгой дискуссии через переводчиков он повернулся ко мне:

– Достаточно ли будет одного орудия и подводы с боеприпасами?

– Я думаю, да, сэр.

– Давайте попробуйте!

В сопровождении офицера в деревенской подводе отряд был готов двигаться вперед без эскорта и присоединиться к авангарду. Естественно, я счел необходимым отправиться с отрядом и вскочил на передок орудия.

К тому времени, когда мы нагнали авангард, его люди направлялись к окраине небольшой деревни, стоявшей в тени вишен и ив в низине возле линии железной дороги, которая уходила еще на пару миль к горизонту.

– Если б мы смогли укрыть пушку где-нибудь рядом с деревней, – старательно объяснял я, – мы были бы удобно расположены, чтобы встретить красный бронепоезд, когда он будет подходить. Он просто должен попытаться помешать нашей пехоте пройти через деревню.

Я изложил свой план на жутком французском младшему русскому офицеру, командовавшему на месте, и, взобравшись на передок, позволил ему установить его орудие на позиции и устроить наблюдательный пост, организовать связь. Командир остановил своих людей на гребне и наблюдал в бинокль, как его разведчики входили в деревню, видимо не встречая сопротивления.

Какое-то время я оставался с авангардом, сидя и куря вместе с солдатами, а когда потом огляделся в поисках орудия, к своему ужасу, обнаружил, что оно расположено, как на ладони, на переднем склоне холма. Позади него мирно паслись тягловые и верховые кони, а рядом стояла маленькая офицерская повозка, и все они были на виду у высоты напротив, занятой красными. Я заматерился, в бешенстве вскочил, отчаянно жестикулируя, отвел лошадей в укрытие и заставил передвинуть орудие чуть вперед, где оно было частично укрыто за складкой местности. Потом мы украсили повозку копнами из кукурузных стеблей и превратили ее во вполне приличный наблюдательный пост. Мы находились примерно в 1800 милях от изгиба линии, по которому вражеский бронепоезд должен был пройти (если вообще пройдет). Полагая, что все сделано нормально, я отправился на поиски Холмена, который находился в авангарде, чтобы доложить ему, что происходило.

Прошло едва ли десять минут, пока я пробирался сквозь высокую, с пряным запахом траву и низкорослый кустарник, когда вполне отчетливо увидел, как над кромкой уступа холма появился большевистский бронепоезд и стал медленно спускаться по склону перед нами на расстоянии около 4500 миль. Он только раз остановился, чтобы сделать несколько выстрелов по деревне. Мы ждали, пока он не окажется в нужной для нас точке. Я ждал в напряженном молчании, внимательно следя, как он опять остановился, а в это время стволы его пушек медленно поворачивались в поисках цели. В неподвижном воздухе я даже слышал звяканье орудийных портов, когда еще одно орудие стало готовиться к бою. На борту бронепоезда было написано какое-то русское слово на кириллице, возможно, его имя – у них у всех были звучные и воинственные имена, – и я чуть ли не ощущал запах металла, чуть ли не видел глаза, нервно вперившиеся взором сквозь орудийные щели.

– Давай, давай! – шептал я, все еще ожидая треска возмущенного 18-фунтовика.

Но ничего не происходило. Что случилось? В бешенстве я бросился назад к орудийной позиции.

Колонна дожидалась обеда, а канониры спали на солнышке!

Я растолкал их, кипя от злости:

– Заряжайте же эту проклятую пушку!

Я бушевал, пока они стремительно разбегались по своим местам. В ярости я пошел на наблюдательный пост, где офицер, которому сообщили, что бешеный англичанин ищет его, медленно потягивался после дневного сна. Он украсил свою телегу снопами и, довольный, спал под ними, спрятавшись от солнца.