Смерть за стеклом - Бен Элтон

Неизвестный пересек кухню и вынул нож из ящика стола.

– Это мне не нравится, – буркнула Джеральдина. – Совсем не смешно.

Фигура двинулась к туалету.

– Они слишком на взводе, – забеспокоилась Тюремщица. – Надо срочно сделать объявление. Скажите этому хмырю в простыне, кто бы он там ни был, чтобы бросил дурить и вернул нож на кухню. Не то он нас подставит под запрет долбаной Комиссии по стандартам. Сэм ушла. Давай ты, Пру. Быстро врубай связь!

Но времени на это уже не хватило.

Закутанная в ткань фигура неожиданно распахнула дверь в туалет и юркнула внутрь.

Келли, видимо, разглядела лицо убийцы, но она оказалась единственным видевшим его человеком. Все обитатели прекрасно знали расположение объективов в доме, и тот, кто ворвался в туалет, был уверен, что единственная камера в этом помещении висела над дверью. Проникнув внутрь, неизвестный поднял высоко над головой ткань. Он сжимал ее обеими руками, но в одной из них по-прежнему держал нож Келли, вероятно, удивленно вскинула голову. Однако растянутая над головой неизвестного ткань мешала обзору и не позволила увидеть его движения.

Джеральдина и ее команда продолжали смотреть на экран, и в этот момент ткань обрушилась на сидящую. Как обнаружилось позднее, таким образом убийца нанес свой первый удар – проткнул Келли шею.

В аппаратной все еще считали, что это шутка. Для других мыслей не было никаких оснований.

– Чем занимается этот мудила? – спросила Джеральдина.

Ткань взмыла верх и опять опустилась на Келли.

День двадцать девятый 8.30 вечера

– Я полагаю, он намеревался нанести всего один удар, – заметил Колридж. – Ведь убийца ни в коем случае не мог допустить, чтобы на него попала кровь.

– Нелегкое дело, если режешь человека ножом.

– Сильный удар в мозг, после чего моментальная смерть.

– И никаких фонтанов крови.

– Именно. Однако девушка, должно быть, дернула головой, и он задел шею.

– Но, на свое счастье, промазал мимо яремной вены. Иначе непременно бы запачкался.

– Везучий, гаденыш.

Инспектор признал, что убийце в самом деле везло.

– Я по-прежнему утверждаю, что для такого дела требуется мужская сила, – проговорил Хупер.

– Вовсе нет, – возразила Триша с оттенком нетерпения. – Мы же все доказали. – Она провела несколько неприятных часов в лавке мясника, протыкая ножами свиные черепа.

– Согласен, женщина могла это сделать, – не сдавался сержант. – Но с каким риском? А если бы лезвие натолкнулось на кость – как, кстати, случалось с половиной поросячьих черепов? Требовался сильный удар, а у кухонного ножа рукоять без защиты. Ты была в перчатках, а помнишь, как однажды соскользнула ладонь? Если бы убивала женщина и с ней бы случилось такое, она бы порезала пальцы. Келли бы дернула за полотно, и все бы сорвалось. Очень мало шансов, что именно женщина нанесла подобный удар.

– Если не считать Сэлли, – возразил Колридж. – Большой, мускулистой Сэлли. Главного кандидата на роль убийцы согласно результату опроса по Интернету.

– Какого дьявола Сэлли убивать Келли? – спросила Триша немного поспешнее, чем требовалось.

– А какого дьявола другим ее убивать? – парировал Колридж. – Наверняка известно только одно: преступление мог совершить любой из них. Убийца – правша. И все участники шоу – тоже. Хотя я считаю, что это сделал тот, кто сильнее. Вероятнее, мужчина.

Все снова повернулись к экрану. Неизвестный проник в дверь в одиннадцать часов сорок четыре минуты и двадцать одну секунду. Через две с половиной секунды нанес первый удар. А еще через две – второй, и последний. И к этому времени находился в туалете значительно меньше десяти секунд.

– Если бы он не был таким расчетливым, я бы решил, что преступник ненормален, – заметил Колридж.

Пленка крутилась дальше. Оказывается, убийца прихватил из парилки еще одно полотно. Распрямляясь после второго удара, он набросил его на жертву. А в другое продолжал кутаться, когда выходил из туалета.

– Ведь это вы разговаривали с дежурным оператором, констебль? – спросил инспектор.

– Да, сэр, – отозвалась Триша. – Довольно долго. Его зовут Ларри Карлайл. Он видел, как завернутая в материю фигура входила в туалет, а через несколько секунд снова появилась в коридоре. – Триша порылась в деле и процитировала фрагмент протокола: – «Я видел, как неизвестный человек вошел вслед за жертвой в туалет примерно без двадцати двенадцать. Вскоре появился опять и, пройдя через гостиную, вернулся в мужскую спальню. Я его не снимал, так как получил указание дежурить у туалета и дожидаться Келли, чтобы сделать еще несколько кадров обнаженной натуры. И оставался у двери до тех пор, пока не поднялась тревога. Я подумал, что она слишком долго находилась в туалете. Смена кончалась через двадцать минут, и я в итоге решил, что девушкой придется заниматься напарнику. Но минуты через четыре-пять все бросились из бункера в дом. Остальное вы знаете».

– Минуты через четыре-пять? – переспросил инспектор.

– Так он заявил, – ответила Триша.

– Но согласно утверждениям других «арестантов» и судя по часам на экране, прошло не более двух минут.

– Если вы стоите и безотрывно смотрите на дверь, полагаю, очень просто ошибиться во времени.

– А сколько минут, по его мнению, прошло между тем, как из спальни вышла Келли, а потом за ней последовал убийца?

– Он сказал, что две. Но это тоже неверно. На самом деле пять.

Колридж взял большую красную записную книжку, в которую заносил записи по делу об убийстве Келли, отметил в ней фамилию Карлайла и противоречия в его показаниях. Слово «Карлайл» он выводил печатными буквами, и его подчиненным показалось, что он сто лет не мог закончить предложение.

День двадцать седьмой. 7.00 вечера

Свидетельские показания Джеральдины подошли непосредственно к моменту преступления. Она рассказала примерно то же, что и остальные.

– Я увидела, как из парилки вышел некий тип в простыне, пересек гостиную, вошел в туалет и убил Келли.

– Как долго Келли оставалась в туалете перед тем, как появился преступник? – спросил Колридж.

– Думаю, четыре-пять минут.

– Вы видели само убийство?

– Само нет. Мешала простыня. Мы видели, как она дважды всколыхнулась вверх и вниз, и не поняли, что это было. Затем тип отвалил из туалета и вернулся в парилку, оставив накрытую материей Келли.

– Вы видели, как завернутый в ткань человек возвратился в парилку и вошел внутрь?

– Да.

– А что случилось потом? – задал вопрос инспектор.

– Мы сидели и смотрели. Келли оставалась на толчке под простыней.

– Вам не показалось это странным?

– Еще бы. Чертовски странным. Мы не понимали, что происходило. Какая-то ерунда с простынями. Понимаете, инспектор, мы не могли себе представить, что совершилось убийство. Решили, что Келли вроде как уснула. Они все порядком набухались, и это было бы в порядке вещей, если бы остальное не казалось бы таким странным.

– А потом?

– Потом мы увидели лужицу.

– Сколько времени прошло с тех пор, как человек в простыне ушел из туалета?

– Не знаю. Пять минут максимум.

– Оператор в зеркальном коридоре заявил то же самое.

– Это имеет значение?

– Редактор и его помощница считают, что не больше двух.

– Может быть, мне показалось, пять. Время, знаете ли, тянется, когда торчишь перед экраном и смотришь на сидящую на толчке накрытую простыней девицу. Что показывают часы на видеозаписи?

– Две минуты восемь секунд.

– Ну вот, вы же знаете, зачем спрашиваете?

– Итак, вы увидели лужицу?

– Да. Заметили, что по полу растекалось что-то темное, блестящее.

– Кровь?

– Откуда нам было знать?

– Могли бы к тому времени догадаться.

– Могли бы. Но это казалось абсолютно невероятным.

– Простыня насквозь пропиталась кровью. Почему вы не заметили?

– Понимаете, простыня была темно-синей. Ночная камера не различила на ней пятна. У нас все простыни темные. Наши психологи считают, что на темном белье заманчивее заниматься любовью.

– И что потом?

– К стыду своему признаюсь, что я закричала.

День двадцать седьмой. 10.00 вечера

Они уже несколько минут находились в парилке и ждали, когда глаза привыкнут к темноте. Но напрасно напрягали зрение: чернота казалась абсолютной.

– Давайте поиграем в «Правду и вызов»,[32] – послышался голос Мун.

– Вызов? – откликнулась Дервла. – Господи помилуй, какой еще вызов? Мы и так разделись догола!

– Есть кое-какие мысли, – хохотнул Газза.

– Оставь их при себе, Газза. – Дервла изо всех сил старалась напустить на себя строгость, что в ее ситуации оказалось совсем не легко. – Я не собираюсь ни с кем из вас трахаться. – В каждом слоге и во всех ее интонациях отчетливее проявился дублинский акцент. Дервла всегда прибегала к говору детства, когда чувствовала себя незащищенной. – Боже, моя мать меня убьет!