Семирамида. Золотая чаша - Михаил Ишков

Шум сразу стих Начальник караула, на которого на эту ночь была возложена обязанность обеспечить охрану лагеря, подскочил к лежавшему скифу — теперь, когда факелы сгустились в кольцо вокруг царя и незнакомца, стал различим его варварский колпак, — и замахнулся мечом. Однако, услышав предостерегающий окрик Салманасара, ударить лежачего не отважился.

Салманасар приблизился к скифу, пнул его ногой.

— Ты кто?

— Великий царь не признал меня?

Салманасар вырвал факел у одного из охранников и осветил лицо скифа.

— Ты — вавилонянин, посланный с этим продажным евнухом в Дамаск.

— Так точно, великий царь. Я прибыл к тебе по поручению Сарсехима. Мне было приказано встретиться с тобой один на один.

— Кем приказано? — поинтересовался Салманасар и вновь уже с куда большей силой ударил ногой поднявшегося на колени пленника. Этот жест стража восприняла как приказ немедленно добить наглеца, ловкость и смелость которого выставила охрану в самом неприглядном свете. За все время, пока на Бурю сыпались побои, он не сказал ни слова.

Салманасару движением пальца утихомирил стражников.

— Как ты сумел пробраться ко мне?

— У восточных ворот я закричал, что сирийцы близко, а когда все хлынули в ту сторону, объехал лагерь и перепрыгнул на коне через изгородь. Там с внешней стороны не прокопан ров.

— Быть того не может! — заявил командир, отвечавший за охрану лагеря.

— Я никогда не лгу! — гордо заявил Буря.

— Ага, — подтвердил царь царей. — Скифы, самые хитроумные обманщики в мире, никогда не лгут.

— Мы не врем… — начал Буря.

Салманасар жестом остановил его.

— Тебя следует наказать за дерзость. Спасти тебя может только, если ты в моем присутствии одолеешь изгородь.

— Я готов.

— Веди, — приказал царь.

Они пошли рядом — великий царь и Буря, который вел под уздцы своего Верного. Позади рабы тащили роскошный паланкин. В свете факелов загадочно и нелепо выглядела его пустота, особенно принимая во внимание многочисленную охрану, сопровождавшую носилки.

Вскоре царь и варвар добрались до плетня, служившего оградой лагерю. Изгородь была повыше человеческого роста, однако Буря, разогнавшись, сумел преодолеть высокое препятствие. Царь поспешил к ближайшим воротам, через которые поджидавшие снаружи караульные тащили связанного, с тряпкой, закрывавшей лицо, Бурю. Процессию возглавлял Шурдан. Он обратился к отцу.

— Великий царь, прикажешь жечь его огнем, чтобы он сказал правду?

Салманасар удивился.

— Зачем? Он и так все скажет, не так ли?

Буря что-то промычал в ответ. Царь спросил.

— Кто приказал его связать?

— Я, государь, — ответил Шурдан.

— Зачем? Развяжите, откройте лицо.

— Я полагал, что лазутчику незачем знать расположение нашего лагеря.

— Пустое. Он уже доказал, что не является лазутчиком.

Шурдан удивился.

— Кем же он является?

— Это я должен был бы узнать у тебя. Ничего, скоро узнаем, — пообещал царь.

Когда они вернулись к шатру, царь остановил сына, попытавшегося вслед за пленником пройти внутрь.

— Без тебя. Ты лучше займись оградой. К утру ее необходимо сделать неприступной даже для таких удальцов, как этот скиф.

Эти слова пришлись очень не по душе Шурдану. Он зыркнул разгневанным взглядом по освобожденному от пут Буре и вышел из шатра.

Через несколько минут в шатер прибежали два евнуха, умолявших царя сообщить, какие блюда он хотел бы отведать на ужин, какие напитки приготовить великому царю напитки, какую женщину?

С этими Салманасар не церемонился — ткнул в них указательным пальцем, и охрана пинками выгнала их вон.

Оставшись один на один, царь подозвал Бурю и ласково — тихо спросил.

— Зачем ты хотел видеть меня?

— Меня послал Бен-Хадад. Он просил передать тебе, государь, что он согласен.

— Это все? — удивился Салманасар.

— Да, великий. Он настоятельно потребовал членораздельно выговорить в твоем присутствии — «я согласен».

— Слишком хитро, чтобы поверить тебе. Почему Бен-Хадад не передал грамоту или какой-нибудь приметный знак?

— Царь опасался, что грамота вряд ли дойдет до тебя о, великий. В присутствии Сарсехима Бен-Хадад предупредил, что уже трижды посылал к тебе гонцов и не получил ответа.

Салманасар на мгновение задумался, потом переспросил.

— Ты утверждаешь, что Бен-Хадад трижды посылал гонцов. Где же они?

— Не знаю, господин.

— Ты утверждаешь, что Бен-Хадад готов смириться?

— Не знаю, господин. Я передал слово в слово то, что мне было приказано сирийцем и этим противным евнухом, более я ничего не могу добавить.

— Как насчет сведений, что Бен-Хадад спешно укрепляет городские стены? Ты можешь их подтвердить?

— Да, великий царь. Я сам наблюдал, с каким усердием трудятся дамаскинцы. Если меня спросят, будут ли они защищаться до последнего, я отвечу — будут, но все они уверены, что илу их царя сумеет отвести угрозу и Бен-Хадад сумеет договориться с тобой, великий царь.

Салманасар молча направился к громадному, с высоченной спинкой, широкому креслу. Там устроился как обычно в полулежачем положении, подоткнул под себя подушку. Он подозвал Бурю поближе, затем приказал кликнуть Иблу.

Буря-Партатуи вдруг посмел обратиться к нему с вопросом.

— Великий царь, где Нинурта-тукульти-Ашшур?

— Зачем тебе знать?

— Он в лагере?

— Нет.

— Государь, прикажи немедленно вернуть его. Его хотят заманить в ловушку.

— Вот как, — заинтересовался Салманасар. — Да ты у нас знатный сочинитель. Если Бен-Хадад решился просить о мире, с какой стати он стал бы заманивать в ловушку начальника моей конницы?

— Государь поверит мне на слово? — спросил скиф.

— Попробую. Итак?..

Молодой скиф рассказал, что слышал и видел в горном замке. Заканчивал рассказ он уже в присутствии Иблу.

Салманасар и Иблу — оба люди пожилые — переглянулись.

— Пошли гонца, — приказал царь туртану, — пусть отзовут Нинурту.

— Пошлите меня, — предложил Буря.

— Нет, пошлите меня, — раздался голос у входа в шатер.

Там стояла Шаммурамат. Она кусала губы.

— Только я знаю, где искать Нинурту, — заявила женщина. — Он все объяснил перед отъездом.

— Выехать следует спешно, — предупредил царь.

— Конь со мной, государь.

Буря выступил вперед.

— Я буду сопровождать ее.

Иблу не смог скрыть гнев.

— Пускать козла в огород… — начал он.

Салманасар поморщился.

— О каком огороде ты толкуешь! Идет война.

Однако Иблу продолжал настаивать.

— Что скажут воины, — воскликнул туртан, — если этот бесноватый вновь окажется возле моей снохи?!

— Отец… — Шами сделала шаг по направлению к Иблу.

Буря решительно встал между ней и стариками.

— Великий царь, туртан, — он обратился к обоим, — вам мало, что вы можете потерять Нинурту-тукульти-Ашшура? Вы готовы погубить и любимицу Иштар? Никто не сможет удержать ее в лагере. Если с Нинуртой что-нибудь случится, она покончит с собой.

Ассирийцы переглянулись.

Салманасар кивнул.

— Он прав, — подтвердил царь. — Идет война, и нам не до сантиментов. Что касается чести твоей семьи и чести армии, здесь все просто — спасем Нинурту, сохраним честь. Не спасем — бесполезно оправдываться.

Затем он приказал туртану.

— Прикажи выделить два конных кисира. Пусть эта непоседливая передаст приказ. Скиф пусть приглядывает за ней.

Иблу склонил голову.

Обсудив с Иблу слова, сказанные Бурей от имени Бен-Хадада, Салманасар этой же ночью лично, в сопровождении многочисленной охраны, отправился к сыну.

Шурдан беседовал о чем-то с начальником подчиненной ему конной разведки. Появление царя привело всех, находившихся в шатре, в замешательство, однако старик не обратил никакого внимания на сына и сразу приступил к допросу начальника разведки. Царская охрана заняла места у входа и позади ложа, на котором лежал наследник престола. Все были в роскошно расшитых кожаных жилетах и шальварах. Только у двух или трех человек были надеты шлемы.

— Скажи, лубутум[17], твои люди за эти месяцы захватывали людей с той стороны, которые называли себя гонцами Бен-Хадада?

Этот вопрос привел высокого бородатого воина в смущение. Он задумался, пытаясь выиграть время, однако старик не дал ему спрятаться за молчание.

— Ты не можешь ответить? Значит, ты не справляешься со своими обязанностями.

Офицер умоляюще глянул в сторону наследного принца. Тот пожал плечами, как бы показывая, что он здесь ни при чем.

— Где твой заместитель? — поинтересовался царь.

— Здесь, в лагере, — с трудом выговорил командир.