Командир Марсо - Жан Лаффит

— Господин Лусто! Господин Лусто!

— Что случилось, Мелани?

— Не ездите дальше, там путь закрыт.

— Откуда вы знаете?

— Я еду оттуда. Немцы остановили меня у Пон-дю-Лу. Мост был минирован. Немцы задержали на дороге двух молодых парней и заставили разминировать его. Оба подорвались на минах. Такой ужас!

— Вы их знаете?

— Мне показалось, что я узнала одного: сын Шалабера, из долины.

Если действительно так, то это еще удачно, думает Лусто. Этот молодой прохвост собирался вступить в вишистскую милицию по примеру своего приятеля Борденава. А теперь он умер, как патриот. Для семьи его так даже лучше. Но вот как мне теперь попасть в Палиссак?…

— А немцев было много?

— Четверо или пятеро. Они сидели в машине. Когда мост и двое парней взорвались от мины, они поехали на Бержерак, а я стояла все на том же месте, словно остолбенела. Так ужасно!…

— Не ужаснее, чем было в Мюссидане. Там было посерьезнее, — сказал Лусто. — Я поехал дальше…

В Палиссаке жизнь течет обычным порядком.

В комнате за лавкой, которая служит мастерской, бакалейщик Булен с приказчиком возятся со старой шиной, прилаживая к ней заплату. Мясник Мерло по обыкновению спустил над витринами своей лавки большие в красных полосах маркизы для защиты от солнца. Толстяк Тайфер, с засученными рукавами, держит, судя по его жестикуляции, большую речь перед единственным посетителем кафе, сидящим за столиком на веранде. Пейроль, голый по пояс, в испачканном мукой переднике, стоит у входа в пекарню. Парикмахер Александр из-за жары закрыл у себя ставни. Нарушают тишину только пение петуха и стук молота кузнеца по наковальне.

Мотоцикл Лусто, объезжая зазевавшуюся курицу, делает резкий поворот, почти ложась на бок, и останавливается перед булочной Пейроля. Какой-то жандарм, держа хлеб под мышкой, болтает на пороге с булочницей.

— А, Лажони! Как удачно…

— Проходите, пожалуйста, в кухню, — говорит Фернанда Пейроль и тотчас же спрашивает: — Не знаете ли, как Поль?

— Жив-здоров, подробно расскажу все после.

— Действительно, мы очень удачно встретились, — замечает Лажони. — Вы хотели меня видеть?

— Да, а заходить к вам в часть я не очень-то люблю. Ваш ефрейтор не внушает мне доверия.

— Он становится все менее и менее надежен. После событий в Мюссидане он, мне кажется, готов на все, чтобы поладить с немцами. И если бы не страх перед партизанами, давно переметнулся бы на другую сторону. Только он ужасный трус и знает, что население его недолюбливает.

Лусто чуть заметно усмехается, припомнив одну старую историю. Он вспоминает, как проучил Бастид этого самого ефрейтора. Это было в начале 1943 года. Ефрейтор по вечерам бродил по Палиссаку, останавливался у домов и подслушивал под дверями, чтобы узнать, кто ловит лондонское радио или, еще важнее, радио из Москвы. Однажды ночью, прикрыв лицо шейным платком, Бастид дождался его около жандармерии, и между ними произошел примерно такой разговор:

— Руки вверх!

— Что такое?

— Надо кончать с этим!

— С чем?

— Сам знаешь.

— А что?

— Если не перестанешь, будешь иметь дело с ним…

«Он» — это был револьвер в руках Бастида. С тех пор ефрейтор держался тихо… Бедный Жаку!

— Как тут у вас идут дела? — спрашивает Лусто у Лажони.

— Все еще под впечатлением Мюссидана. Только и говорят, что о подвиге маленького Эмилио, смерти Бастида, расстрелах жителей…

— Кто-нибудь навещал жену Бастида?

— Я ходил к ней сам, но еще раньше ее посетили товарищи мужа. Нужно будет помочь ей.

— А как бойцы «Тайной армии»?

— В надежном месте.

— А Бертон?

— Прячется все у того же крестьянина.

— В день высадки нетрудно было щеголять в мундире!

— Он активно работает в комитете освобождения.

— По-моему, он слишком активно болтает, но недостаточно активно сражается. Не люблю тыловых краснобаев.

— Прошу меня извинить, — говорит Фернанда Пейроль, — я должна пойти разогреть обед. Вы пообедаете с нами, господин Лусто?

— Не откажусь, если только не задержите… Я спешу.

— Муж закладывает в печь хлеб и освободится через десять минут. Сегодня он делает четыре закладки. Завтра, сами знаете, придется отвозить людей в Мюссидан на торжественные похороны жертв… Ах, какое несчастье, господин Лусто! А Поль-то ведь находился там! Расскажите нам, пожалуйста, как было дело…

«Какая же она красавица!» — думает Лусто. Сидя на берегу Дордони, он любуется рекой, вдоль которой уже много тысяч лет назад жили люди. Проходили века, и на ее крутых берегах, как вехи, возникали могучие замки, возведенные на вершинах скал. И теперь все так же, прежде чем разлиться по равнине, которая приводит ее к горным потокам Жиронды, Дордонь течет по долинам, среди дубовых лесов. Ее украсили еще несколько плотин, пересекли мосты, вдоль нее побежали дороги, и в ее воды смотрятся теперь деревни и города, выросшие на прибрежных холмах или там, где в реку впадают притоки.

Внизу, под ногами Лусто, следуя за изгибом реки, тянется песчаный пляж с редкими кустами калины. Другой, холмистый берег, до самого горизонта зарос лесом. Предки Лусто воспевали Дордонь на своем местном наречии; вся его собственная жизнь тоже связана с этой рекой. Родители Лусто были слугами в огромной усадьбе, принадлежащей теперь Борденавам. Совсем малышом он приходил на берег Дордони пасти стадо; здесь резвился на лугу или глядел в воду, выслеживая крупную рыбу, скрывающуюся в глубине. Позднее Дордонь связана в его памяти с полевыми работами; ему вспоминается и купание после сенокоса, и отдых в тени деревьев перед началом жатвы, и завтрак у реки среди виноградных лоз во время сбора винограда — с каким аппетитом съедался ломоть хлеба и крупные черные виноградины!… С Дордонью связаны и его первые увлечения, любовь… Девушки, которых он целовал на берегу реки, возвращаясь с вечеринок в дни деревенских праздников, цветы, сорванные на память, обещания, клятвы, мечты о будущем… Его жена Луизетта, лежавшая летней ночью на мягкой, душистой траве, ее лицо, озаренное лунным светом… От Дордони неотделим и его дом, который ему удалось приобрести после двадцати лет тяжелого труда, и маленький клочок земли, столько раз орошенный его потом, и долгие воскресные прогулки с ружьем за плечами — взглянуть, не созрел ли виноград, а в глубине души с вечной надеждой «поднять» зайца… Дордонь, Дордонь, о мой родной край! Нет, никогда врагу не владеть тобой!…

Но Лусто пришел сюда не затем, чтобы расчувствоваться, отдаваясь воспоминаниям. В ответ на его свист в лодке, отчалившей с того берега, поднимается высокая фигура Кулондра. Лусто возвращается к действительности: сегодня вечером будет собрание у Распиньяка. День оказался заполнен до отказа. Утром — Мюссидан, свидание с Марсо, Палиссак; днем — встречи то с тем, то с другим: приходят крестьяне, желающие «покончить со всем этим»; рабочие, требующие оружия, мельник, нуждающийся в зерне, учитель Бертон. Этот Бертон, как ни в чем не бывало, проводит время за рыбной ловлей недалеко от мельницы. И еще называет себя социалистом…