Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

— На самом деле есть еще одна важная причина, — с улыбкой продолжил Мо Жань.

— Хм?

— Прекрасные костяные бабочки — лишь наполовину демоны. Пока не открылись врата в Демоническое Царство, мы не смогли бы использовать подобный метод перерождения. Все это только потому, что, впитав в себя демоническую энергию, мы смогли обрести демоническую силу. Если бы не это, то мы по-прежнему оставались бы обычными смертными людьми из плоти и крови. К тому же на тот момент сердце моего тела было разрушено. Получив демоническое дыхание, я ощутил огромную мощь в духовном ядре и почувствовал, что, возможно, смогу не только перевернуть небо и землю, но и использовать эту мощь для своего исцеления.

— Значит, когда ты сказал мне уходить, на самом деле ты не был уверен в том, что сможешь возродиться… — сказал Чу Ваньнин.

Взглянув в чуть прищуренные глаза человека напротив, Мо Жань сообразил, что сказал что-то не то, и невольно запаниковал. Слегка откашлявшись, он попытался сменить тему разговора:

— О, а эта рыба весьма недурна на вкус.

Но разве мог он так легко одрурачить Чу Ваньнина? Глядя на него в упор, он сказал:

— Если бы ты в итоге не смог вернуться, то, добравшись до горы Наньпин, я увидел бы все то же холодное мертвое тело.

Услышав его мрачный тон, Мо Жань не смог этого вынести и низко опустил голову. Закусив губу, он какое-то время молчал, прежде чем поднять голову и честно ответить:

— Да.

— …

— Я не хочу, чтобы ты умирал. Неважно, жив я или нет.

Глядя на покрасневшие уголки глаз Чу Ваньнина, было видно, что ему сейчас очень больно, но при этом он хотел скрыть это за злостью. Мо Жань протянул руку и, накрыв его ладонь, нежно потер ее.

В мерцающем свете фонаря он хрипло сказал:

— Я знал, что, возможно, лгу тебе, но даже если бы ты затаил обиду и винил меня за это, я все равно не мог просто смотреть, как ты умираешь.

После этих слов он вдруг закрыл глаза и его ресницы задрожали.

— Я уже видел это в двух жизнях.

Напряженная спина Чу Ваньнина медленно расслабилась, сжатые в кулак пальцы тоже постепенно потеряли свою силу, и только лишь уголки глаз оставались красными и немного влажными.

От котелка с кипящим на жаровне прозрачным супом поднимался ароматный пар. Среди праздничных огней и фейерверков с таким трудом отвоеванного грешного мира Мо Жань держал Чу Ваньнина за руку. Их пальцы переплелись.

— В то время я подумал, что если действительно проиграю, — сказал Мо Жань, — то я могу ждать тебя… десять лет, десятки лет, а если ты станешь небожителем, я смогу ждать сотни и тысячи лет.

— …

— Этот мир слишком хорош. Ваньнин, я не хочу, чтобы ты жертвовал собой ради меня.

Внезапно в кипящем котелке один из пузырей лопнул и несколько капель кипятка выплеснулись прямо на запястье Чу Ваньнина. Конечно, подобная мелочь не могла причинить ему особого вреда, но он рефлекторно отдернул свою руку и низко опустил голову.

После этого он почувствовал, что должен продемонстрировать больше выдержки, поэтому скрепя сердце снова поднял голову и в упор уставился на этого безрассудного бунтаря, который не мог отличить хорошее от плохого.

Мо Жаня весьма позабавили его действия:

— В чем дело? То глаз с меня не сводишь, то таращишься на стол.

Чу Ваньнин собирался что-то ответить, но в этот момент зазвенел вечерний колокол Пагоды Тунтянь. Спустившись с вершины Пика Сышэн, эхо этого звона прокатилось по ночному рынку городка Учан.

— Плохо дело.

Подсчитав часы, Чу Ваньнин слегка переменился в лице.

Пришло время чередования…

Он уставился на сидящего напротив мужчину. Заметив, что улыбавшийся Мо Жань вдруг закрыл глаза, он почувствовал тревогу…

С момента воскрешения Мо Жаня каждые три дня сознание Тасянь-Цзюня вновь занимало это тело на сутки и не уходило до глубокой ночи.

Вероятно, причиной этого явления стало то, что та нить разумной души, что оставалась в теле Тасянь-Цзюня, была слишком долго отделена от двух других разумных душ и семи животных духов, вследствии чего ей оказалось слишком трудно слиться с ними в единое сознание. Поэтому теперь, даже когда все души уже соединились, через определенные промежутки времени в полночный час[311.15] одна его личность сменялась на другую.

И впрямь, когда Мо Жань вновь открыл глаза, их блеск стал совсем иным.

Тасянь-Цзюнь медленно поднял голову. Несомненно, это был один и тот же человек и тело осталось тем же, но во всех его манерах и облике теперь не хватало праведности, зато появилось что-то опасное и злое с налетом искушающей сердце таинственности.

Тасянь-Цзюнь растянул свои чувственные губы в яркой и распутной ухмылке:

— Хм… три дня тебя не видел. Ваньнин, ты скучал по этому достопочтенному?

— …

Опустив взгляд, он увидел перед собой палочки для еды и тарелку с недоеденным супом. Бывший император мира смертных брезгливо обвел взглядом стоявшие прямо посреди улицы обшарпанные деревянные стулья и слишком маленький засаленный стол.

…Все эти вещи были привычной частью мира образцового наставника Мо, но для него…

— Эй, обслуга! Быстро метнулся к этому достопочтенному!

— Мо Жань, сядь!

Этот переполох привлек внимание других посетителей. Люди один за другим начали поворачивать головы, и вдруг кто-то воскликнул:

— О! Разве это не образцовый наставник Чу?

— Ого! А это не тот человек по фамилии Мо? Неужели господин бессмертный Мо тоже здесь? Разве он не умер?.. Кто-нибудь, протрите мне глаза, неужели я ослеп…

— Ты не ослеп, я тоже их вижу.

Какая-то совсем юная девушка звонко закричала:

— О! Это и правда бессмертный Мо!

Чрезмерная суматоха привлекла внимание прохожих. Они притягивали все больше любопытных взглядов, некоторые даже узнали их. Потемнев лицом, Чу Ваньнин потянул за собой Тасянь-Цзюня, громко выговаривая ему:

— Ты разгромил весь стол, как теперь тут есть? Как ты мог такое сотворить?!

Прежде чем набежало еще больше народа, в этой суматохе Тасянь-Цзюнь призвал свой меч, чтобы поспешно ретироваться.

Только когда они поднялись в небо, Чу Ваньнин вздохнул с облегчением.

Луна пережившего бедствие мира одарила их своим чистым и ясным серебристым светом.

Все было бы просто прекрасно, если бы не раздраженное ворчание Тасянь-Цзюня за его спиной:

— Что хорошего