АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

— Ну, сейчас и мы пойдём, — сказал кто-то.

Зина привычно поправила платок на Кате и воротник пальто у Дима.

— Ну вот, папа сейчас на собрание пойдёт, а мы погуляем.

На последних словах голос у неё дрогнул. Тим внимательно посмотрел на неё, улыбнулся.

— Мы пойдём вместе. Они и одни погуляют.

— Да-а? — Дим хитро сощурил глаза. — А Алиску вон берут. И Никитку с Витькой.

— Ага, — немедленно подтвердила Катя.

Алиса, тихо державшаяся за руки Эркина и Жени, надеялась, что она вот так, само собой, пойдёт с ними, но, услышав Дима, возмутилась:

— А я уже большая, понял? Вот!!!

— Будешь так себя вести, никуда не пойдёшь, — строго сказала Женя.

— Ну, пап, — переключился Дим на отца. — Ну, мы будем тихо-тихо, ну, как мышки.

— Ага, — кивнула Катя.

Зина посмотрела Тима.

— Зашумят, я с ними выйду, Тима.

— Хорошо, — помедлив, кивнул Тим.

Он уже заметил, что многие идут с детьми. Да и в самом деле, что тут такого, ведь не комендант приказал, чтоб шли без детей, а сами вроде как поговорили, так что… сойдёт.

Чолли в толпе пробился к Эркину. Настороженно покосился на Женю.

— Слушай, — заговорил он по-английски, чуть громче камерного шёпота. — По-русски ведь всё будет?

— А как иначе? — удивился Эркин, проталкивая Женю и Алису впереди себя.

Чолли встал вплотную за ним.

— Я рядом сяду, я ж не понимаю.

— Ладно, — кивнул Эркин.

Сидя за столом, поставленным перед рядами стульев, Бурлаков смотрел, как входили и рассаживались мужчины и женщины, многие с детьми, в тёмно-синих куртках трудовой повинности — это угнанные, вон и чёрные — рабские — мелькают, в старых потёртых обтрёпанных пальто, перешитых шинелях, женщины в платках… Худые бледные дети… Рано постаревшие лица взрослых… Ну что, ваш выход, председатель Комитета. Бурлаков встал и улыбнулся.

— Здравствуйте.

Зал ответил неровным, но, в общем, доброжелательным гулом. Бурлаков вдохнул, выдохнул и начал говорить.

И сразу наступила тишина, которой не мешал тихий шёпот, когда переводили непонимающим…

Перед тем, как лечь спать — они заночевали в лагере — Бурлаков смог наконец выйти, даже не пройтись, а постоять в одиночестве, подышать и подумать.

Было уже совсем темно, вдоль ограды и у входов в бараки горели фонари, откуда-то доносился гул мужских голосов. Там, скорее всего, обсуждались сегодняшние события. Бурлаков с минуту постоял на крыльце административного корпуса, с наслаждением дыша ночной прохладой, подумал, что надо бы отойти в тень и не светиться попусту и тут же одёрнул себя: не от кого и незачем ему прятаться. Да, денёк выдался… что надо! С фруктами получилось очень удачно. Как раз пришли деньги и их надо было быстренько сбросить, до возникновения вопросов и предположений. А с другой стороны, в региональных лагерях жаловались, что от безделья люди изнывают, особенно семейные мужчины, привыкшие работать на семью. Этого никто не предусмотрел. Так что… может, имеет смысл хотя бы часть работ по благоустройству лагерей снять с комендантских взводов и передать людям? Вот же сегодня… он только и успел сказать, что о фруктах договорённость оформлена, но возникли сложности с доставкой, как сразу объявились и шофёры, и грузчики. С каким напором этот негр отстаивал своё право первенства. Тимофей Чернов. И этот индеец. Тоже встал первым. Что ж, и понятно, и объяснимо. Но никогда не мог подумать, что безжалостный киллер обладает такой психологической проницательностью. Хотя при такой работе… тоже необходимо. Да, Трейси предупреждал, что индеец не возьмёт денег, и объяснял это гордостью. И такое неожиданное подтверждение…

…Снова и снова он медленно, короткими фразами, чтобы все поняли, объясняет:

— Итак, безвозвратная ссуда не возвращается. А беспроцентная возвращается без увеличения. И срок возврата оговаривается, когда вы берёте ссуду.

Гул голосов, переводящих, пересказывающих друг другу. И вдруг встаёт высокий красивый, несмотря на перечеркнувший щёку шрам, индеец.

— А когда надо будет возвращать эти деньги?

— Какие? — переспрашивает он, уже догадываясь.

— За житьё здесь. Мы живём, едим, пьём, сигареты получаем. Это всё стоит денег. Сколько лет мы будем их возвращать?

Зал взрывается.

— Да кто тебя за язык дёргал?!

— И чего вылез?!

— Так бы, может, и забыли про них!

Индеец молча пережидает этот шум и, неотрывно глядя на него, бросает остальным:

— Когда надо взять, то не забывают. А я хочу знать. Сколько я должен.

Он невольно улыбается: ну, золотой же парень! — и подчёркнуто спокойно отвечает:

— Нисколько. Это безвозвратные траты.

Зал снова гудит, уже успокаиваясь. Помедлив, индеец садится, сохраняя на лице настороженно-недоверчивое выражение. Он видит, как с разных рядов о чём-то спрашивают, и слышит его ответ:

— Я не шакал, работать могу, мне халявы не надо…

…Бурлаков улыбнулся. Первый такой вопрос. Ни в одном лагере, ни разу никто не задавался этой проблемой. Принимали всё, как должное, видимо, всерьёз считая, что если не напоминать, то так и обойдётся. Нет, в чём в чём, а в определённой смелости парню не откажешь. И на работу вызвался одним из первых, да, встал сразу, практически одновременно с Черновым. Золотой парень. Но подходить к нему сейчас с вопросом о том лагернике нельзя. Это однозначно. К сожалению. За спокойствием парня чувствуется, в каком он напряжении. Да. Пусть осядет на место, обживётся, успокоится. И уже тогда. Спешить ведь уже некуда. Мёртвые не воскресают. Глупая детская надежда на чудо. Чудес не бывает, но как горько это понимать.

— Игорь Александрович…

Он невольно вздрогнул, беззвучно ругая себя и сжимая пистолет в кармане, и повернулся к тихо подошедшей золотоволосой женщине в светлом плаще.

— Слушаю вас.

— Вы, — она улыбнулась, — вы узнаёте меня?

— Вера… Вера Алова, так?

— Да. Извините, я помешала вам, но я хотела сказать, хотела, чтобы вы знали.

— Да?

— Я ни о чём не жалею.

Бурлаков понимающе кивнул.

— Да, вам нелегко.

Она пожала плечами.

— Я пошла на это вполне сознательно. В конце концов, жизнь дороже. Там у меня оставалось слишком мало шансов, — она улыбнулась. — Всё-таки хочется не только жить хорошо, но и просто жить.

— Да, разумеется, вы правы, Вера. Вы уже решили, куда уедете?

— Какой-нибудь большой город, — Вера улыбнулась уже веселее. — Среди множества легче затеряться. Вы же знаете это. Найду себе работу попроще и жильё поскромнее и стану тихой незаметной горожанкой, одной из миллионов.