По ту сторону рассвета - Ольга Чигиринская

— Но ты же знаешь, что я не хотел, Берен! Я не думал, что ты уйдешь. Ты должен был испугаться проклятия…

— Кому должен? — обронил Берен.

— Кому? Проклятие! Я думал, что знаю тебя хоть немножко — ведь ты любишь Дортонион, он тебе дороже жизни!

— Это так. Твое проклятие ударило меня в самое сердце — но оно же и отсекло дорогу назад. Я благодарен тебе, Роуэн: без тебя я бы мог и не решиться. Не будь я проклят тобой — мне было бы куда возвращаться… и я бы не коснулся Сильмарилла.

— Это прикосновение лишило тебя руки.

— Оно того стоило.

— Что может этого стоить?

— Свобода, — улыбнулся Берен. — Лорд Маэдрос тоже получил свободу такой ценой — вот только не сумел ее сохранить, бедняга… а впрочем, кто знает…

— О чем ты, Берен? О какой свободе ты тут толкуешь? Разве ты не был свободен до того как ушел туда?

— Свободен? Да я был самый жалкий невольник из всех. Скованный по рукам и ногам — вина, стыд, похоть, жалость к самому себе — и страх, Роуэн, страх…

— А сейчас ты… совсем ничего не боишься?

— Сейчас… Видишь ли, Роуэн, otorno, есть это тело, которому очень не хочется страдать и умирать. Есть разум, который знает, что страдания и смерть неизбежны. И есть душа, которая бессмертна, но будет это бессмертие в страдании или в покое — выбор только за нами. Я боюсь только одного: умереть таким, чтобы и в вечности страдать в неволе. А больше ничего бояться не надо. То есть, ты, конечно, не запретишь своему сердцу биться чаще, а мышцам — дрожать перед лицом опасности, но это ведь никогда не заставляло тебя бежать от опасности, верно? Ты принимаешь ее — и это делает тебя свободным.

— Но чего же ты от меня хочешь?

— Того же самого. Роуэн — избавить тебя от страха. Если ты будешь продолжать бояться — то что ты будешь за князь? Ты говоришь, что не понимаешь меня — а я вот никак не могу понять тебя. Как можно одновременно бояться, что я отберу княжество — и желать вернуть мне власть? Как можно одновременно верить и не верить мне? Гортон старый дурак, но он хотя бы верен себе. Он считает меня лжецом — и он прав, когда говорит мне это в лицо и желает моей смерти. Нельзя считать сказанное мной ложью и слушать ее со спокойным сердцем. И нельзя считать сказанное мной правдой — и думать, будто я хочу сделать тебе подлость. Если я такой подлец — как я держал Сильмарилл и не сгорел на месте? А если я не держал Сильмарилл — то вот моя голова, сними ее с плеч, потому что моей лжи нет прощения. Но не стой чурбаном, Роуэн, не жди, что все решится само собой, без тебя. Или убей меня, чтобы не бояться больше — или перестань меня бояться и скажи вслух: Сильмарилл освобожден из короны Моргота, а значит, власть Моргота не вечна!

— Берен, я готов признать это и сказать перед всем народом, но какое это имеет значение для меня? Ведь не мне же обещана в жены эльфийская дева.

— Тебе доверено княжество, Роуэн. И право вести мужей Дортониона на войну, которая принесет победу или смерть. И ты не сможешь вынести это с раздвоенной душой.

— Но что я должен сделать, Берен? Что ты от меня хочешь сейчас — я никак не пойму! Освободить Нимроса? Он сейчас будет свободен. Отпустить Фритура? Он сам себе хозяин. Что еще?

— Ты знаешь, Роуэн.

— Клянусь, нет!

— Не спеши клясться. Я тоже долго не мог понять, чего желает от меня государь Финрод. Почему он возится со мной. Порой я чувствовал себя как железо между молотом и наковальней — из меня делали то, чего я не понимал, и чем не желал быть… Но проходило время — и я догадывался, что он просто выколачивал из меня всякое дерьмо, как сталь выколачивают из крицы — и остается только чистое железо. Но прежде крица должна пройти сквозь огонь и вынести не один удар. Я еще щажу тебя, Роуэн. Я еще слабо тебя бью.

— Но что тебе нужно?

— Мне нужно, чтобы ты перестал бояться меня. Чтобы ты понял: я держал в руке свет, бывший прежде начала мира, и ничто меньшее, чем этот свет — не Камень, в коем он заключен, а сам свет, Хардинг — ничто меньшее мне не нужно. Зачем бы я стал покушаться на власть в Дортонионе?

— Лорд Берен! — окликнули сзади. Берен оглянулся. Нимрос верхом на коне подъехал к ним — но остановился на почтительном расстоянии, не решаясь подъехать поближе. Юноша слегка осунулся, но по нем не было видно, что в заключении он подвергался сильным лишениям. Роуэн был не такой дурак, чтоб набиваться на кровную вражду с домом Броганов.

— Я иду! — Берен махнул ему рукой и повернулся к Роуэну: — Ты ничего не хочешь сказать мне на прощание?

— Я… — Хардинг запнулся. — Желаю тебя счастья с ней.

— Спасибо. — Берен помрачнел. — Что ж, Роуэн, прощай.

— Не в последний раз видимся, — виноватым голосом сказал Хардинг.

Берен вскочил в седло, развернул коня и почти через плечо бросил:

— Нет, Роуэн, мой брат от груди моей матери. В последний. Прощай.

Он тронул коня с места и, поравнявшись с Лютиэн, поцеловал ее. Потом хлопнул Нимроса по плечу и поехал вместе с юношей и Фритуром через расступающуюся толпу. Кто-то подсадил ребенка к нему на седло, и он, продержав мальчика перед собой немного, перебросился шуткой или просто добрым словом с его матерью. Потом отдал малыша, маленький поезд разошелся с толпой и расстояние между ними начало увеличиваться. Лошади ускорили ход и скоро фигурки всадников сделались ростом с наперсток — когда Роуэн наконец решился: вскочил в седло и понесся следом за ними во весь опор.

— Эй! — заорал он, когда ему показалось, что расстояние между ними не сокращается и не увеличивается. — Эла! Берен! Стой! Я еще не все сказал!

Он услышал — и остановился. Его маленький отряд проскакал еще немного и хотел было вернуться к предводителю, но Берен поднял руку и они остались там, где стояли.

Роуэн, запыхавшись, натянул поводья и остановил коня, вздернув его на дыбы. Берен спокойно ждал, пока он отдышится.

— Сыновья Феанора, — выдохнул Роуэн наконец. — Будут ждать тебя по ту сторону перевала Анах. Не езди туда, Берен, спустись в Нижний Белерианд Тесниной Сириона.

— Спасибо, Роуэн. Вот этого-то я от тебя и ждал.

— Ты… знал?

Берен улыбнулся и не ответил ни «да», ни «нет». Вместо этого сказал:

— Сбереги всех, кого сможешь сберечь. Ты будешь хорошим князем.

Аксанир Дортониона Фритур Мар-Кейрн много чего повидал в жизни. Как законнику, ему приходилось постоянно иметь дело с людьми, которые переступали и через честь, и через совесть, и через кровные узы. И приходилось иметь дело с людьми, которые скорее умрут, чем переступят через совесть, честь и родство. Но вот таких людей, каким сделался лорд Берен по возвращении из Ангбанда (у Кейрна не было сомнений в том, что он там был, с того мига, как он заглянул в глаза Берена) — таких людей он не видел вовсе. Это был тот же самый Берен — насмешник и зубоскал, подтрунивающий над всеми и над собой в первую голову. И это был другой Берен. Такой, что однажды ночью во время стоянки Фритур сказал Нимросу: