Оружие великих держав. От копья до атомной бомбы - Джек Коггинс

В своей книге «Новый лик войны» Ференбах писал: «Ни один американец не смеет насмехаться над ними или над тем, что они сделали. То, что случилось с ними, могло случиться с любым американцем летом 1950 года.

Поскольку они представляли именно тот тип изнеженной, недисциплинированной, эгалитарной армии, о которой их общество давно мечтало и наконец-то получило. Обстановка, в которой они росли, сначала приучила их верить, что в окружающем мире нет тигров, а потом бросила лицом к лицу с этими самыми тиграми, вооружив одной только палкой. Вина целиком лежит на нашем обществе».

Но бежали перед врагом не все. Многие сражались и многие погибали – и среди них было много офицеров. Среди старших офицеров процент убитых и раненых был гораздо выше, чем в каких бы то ни было сражениях со времен Гражданской войны. Многие из них пали, делая работу сержантов, стараясь собрать воедино разбитые части, либо, схватив базуку или гранаты, в последней попытке лично остановить наступающего врага. Разумеется, это было продиктовано отчаянием, но сделать это было необходимо.

Тем временем пресса занималась своей обычной работой, пичкая своих важных клиентов тем, что им хотелось услышать, приукрашивая то, что должно было бы страшить страну и наполнять сердца людей гневом, представляя героизмом отступления и арьергардные бои якобы в соотношении двадцать к одному. Ни пресса, ни Пентагон не могли позволить себе сообщить американской общественности, что регулярные части были выбиты с подготовленных позиций врагом, у которого не было никакой авиационной поддержки, очень мало артиллерийских орудий, а численно они превосходили американских солдат менее чем вдвое.

Не осмеливались сказать они и о том, что, в противоположность всем публичным заявлениям, армия во многих случаях была оснащена устаревшим снаряжением времен Второй мировой войны – рациями, которые не работали, 60-мм базуками, чьи гранаты бессильно рикошетили от мощной брони танков Т-34. Некоторые автомобили, отправляемые в Пусан, приходилось втягивать на борт судна тягачами – моторы находились в нерабочем состоянии.

Командир одного из полков докладывал, что полк получил лишь 60 процентов необходимого числа полевых раций, к тому же четыре пятых из них не функционировали. Батальон другого полка имел на вооружении только одно безоткатное орудие, притом что большая часть его минометов, винтовок и карабинов находилась в отвратительном состоянии. Когда начал готовиться к переброске в Корею 1-й полк морской пехоты, 67 процентов винтовок были признаны негодными. Не хватало даже гранат, имелось лишь незначительное количество совершенно необходимых осветительных мин для 60-мм минометов. К тому же половина из имевшихся была признана непригодной.

Новые 89-мм гранатометы не поступили на вооружение из-за проблем с боеприпасами. Проблемы эти были решены и выпуск гранат для них налажен лишь за две недели до начала корейской войны. Новые гранатометы начали поступать в войска и с успехом были применены в сражении под Тиджоном 20 июля.

Первыми танками, примененными в Корее, были М-24 («Чаффи») – скорее бронированные разведывательные машины, легкие танки с 30-мм броней, имевшие ограниченную боевую ценность. Лишь 31 июля на поле боя появились три средних танка «Першинг» М-26 (которые в войсковом арсенале в Японии были признаны находящимися в плохом состоянии и наскоро отремонтированные). Вообще же применение бронетанковых сил в Корее было в значительной степени затруднено, поскольку большая часть страны представляла собой доступную для танков местность. Крутые холмы, глубокие ущелья, залитые водой рисовые чеки позволяли даже гусеничным машинам двигаться только по немногочисленным узким дорогам, на которых удачная засада или взорванный мост могли остановить целую колонну. Такое время от времени и случалось, а впоследствии стало одной из причин того, что американское превосходство в бронетехнике и колесном транспорте было сведено на нет.

Вполне понятно почти полное отсутствие каких бы то ни было упоминаний о том, что министр обороны (этот новый пост в правительстве был создан в 1947 году) в чиновничьей заботе об экономии сократил армейский бюджет на один миллиард семьсот тысяч долларов; это потребовало уменьшить состав полков до двух батальонов вместо трех, убрав еще по стрелковой роте из оставшихся полков, и сократить дивизионную артиллерию на одну батарею. Эта малоприятная процедура осталась неизвестной широкой общественности. Вместо этого ее продолжали пичкать информацией, что все идет хорошо, что боевой дух и действенность личного состава превосходны, а воюют они самым лучшим оружием. Американцы довели дело самообмана до уровня высокого искусства.

Но в этом самообмане принимали участие далеко не все. Ансон У. Балдуин, уважаемый военный обозреватель «Нью-Йорк тайме», заметил в одной из своих статей, что Пентагон «слишком часто изливает успокоительный сироп восхищения происходящим и легкости войны». Но к началу августа любой американец, имеющий достаточно мозгов, чтобы читать карту, мог видеть, что ситуация осложняется. Американские части и оставшиеся южнокорейские дивизии в тот момент удерживали относительно небольшое пространство на юго-восточной оконечности полуострова. Правда, в поступавших оттуда сообщениях постоянно говорилось об «ордах» и «массированных атаках» северокорейских частей, но многие люди в Штатах прекрасно понимали, что авиация США господствует в небе Кореи, не встречая никакого сопротивления, и что новые части, танки, артиллерия, боеприпасы и снаряжение всех видов изливается в Корею через Пусан. Они были бы еще больше обеспокоены, если бы знали, что атакующие северокорейцы насчитывают едва ли половину численности обороняющихся, а количество танков у них раз в пять меньше, чем у них.

Приведем одно высказывание из книги Роя Э. Эпплмана «От Нактонга до Ялу»: «Создание Пусанского плацдарма можно рассматривать как поворотный пункт в характере боевых действий американских солдат в корейской войне. В ходе его создания впервые в этой войне была установлена более или менее непрерывная линия фронта. Имея соседей справа и слева, а также определенные резервы в тылу, наши солдаты стали демонстрировать более уверенное желание сражаться… Раньше, когда поддержка находилась чаще всего где-то далеко, американские солдаты, осознав, что они занимают изолированную позицию, часто не желали ввязываться в заранее проигранную битву. В июле 1959 года мало кто считал, что есть веские причины сражаться и умереть в Корее; при отсутствии весомого стимула для борьбы доминирующим фактором становился инстинкт самосохранения».

Но и противник находился не в лучшем состоянии. Южнокорейские части в большинстве случаев сражались очень хорошо (за первые шесть недель их потери составили 70 000 убитых и раненых по сравнению с 6000 американцев). К августу потери северокорейцев достигли примерно 60 000 человек, большая часть которых пала в сражениях с частями Южной Кореи. Авиация флота, морской пехоты и сухопутных сил постоянно обрушивала свой смертоносный груз на противника, громя как его фронтовые части, так и коммуникации, по которым производилось снабжение. К концу июля только авиация дальневосточной группировки совершила около 8600 боевых вылетов.

Но самым важным было то, что армия училась сражаться. Американские парни, более чем неприспособленные (зачем тащиться пешком в магазинчик на углу, если можно подъехать?) для карабканья по крутым склонам корейских холмов и неспособные переносить лучи южного солнца, постепенно приобретали боевую закалку. Стабилизация границ Пусанского плацдарма и прибытие новых войск сделали возможным обеспечить безопасность флангов группировки. И подобно большинству американцев, они уже выбрали лимит на то, чтобы тыкаться повсюду подобно слепым щенкам. На собственном трудном опыте они научились тому, что им следовало постичь в тренировочном лагере, научились надеяться на себя и свое оружие, на своих сослуживцев и своих офицеров. С каждым новым днем, проведенным ими среди крови и в грохоте войны, они все больше и больше забывали глупости, которыми их пичкали прежде, что, мол, это всего только «полицейская операция» и что «через месяц-другой все вернутся в Японию», и начинали понимать, что все они участвуют в большой «взаправдашней» войне. И что единственный способ остаться в живых – это стать такими же умелыми и сильными, как и их враги.

Кое-кому из них довелось отважно сражаться неделями во время отступления, действуя в отрыве от других. Теперь им предстояло сражаться вместе. Им не дано было стать солдатами регулярной армии в старом армейском смысле этого слова. Не дано им было и приобрести то чувство армейской кастовости, каким отличались морские пехотинцы. Но они продолжали учиться.

А помощь уже была не за горами. Макартур прекрасно знал все возможности командования на море, и его десантная операция под Инчхоном, гораздо дальше к северу, была спланирована с целью отрезать части корейской народной армии, углубившиеся далеко к югу, затем одним ударом освободить Сеул и снять давление на Пусанский плацдарм. Высадка этого десанта, как и множество других десантных операций в «старой» войне, была осуществлена морскими пехотинцами, и именно морские пехотинцы снискали лавры в трудных сражениях, в результате которых они вступили в разрушенный Сеул. Морские же пехотинцы были брошены и в огонь сражения на Пусанском плацдарме.