Артур-полководец - Роберт Асприн

Он молча затянулся, изучая, по-видимому, какие-то только ему видимые геометрические фигуры, после чего сказал:

– Но нет, не сомнения в собственных песнях так удручают тебя. Тут есть что-то еще. Как ее имя?

– Ч-чье? – ошарашенно переспросил бард.

– Той женщины, чья поступь тебе послышалась в моих шагах.

У юноши засосало под ложечкой. Он в испуге отодвинулся подальше от Меровия.

– Значит.., это правда! – прошептал он. – Ты воистину полубог, и читаешь в сердцах людских, так как мы, простые смертные, в книгах!

– Про меня говорят, что я полурыба, а не полубог. Но я не полудурок, и о твоих мыслях очень легко догадаться. А особенно – после беседы с супругой твоего повелителя, у которой имеется одна багряноволосая вышивальщица, и эта вышивальщица страшно раздражена «всем бардовским отродьем, а особенно – одним бардом».

– О… – обескураженно выдавил Корс Кант, радуясь тому, что темно, и король не может разглядеть его пылающих щек. – Государь, и ты тоже их такими считаешь?

– Их?

– Ее волосы. Ты сказал – «багряные», государь. Но они алые, не правда ли?

Меровий на миг задумался.

– Дитя, а сама она как их зовет?

– Гм-м-м. Если ты полурыба, государь, то та рыба, которая составляет эту половину, – самая мудрая рыба.

– Кое-кто так и говорит. Корс Кант покачал головой.

– Она что-то еще скрывает. Вера… Я знаю, что здесь и спрятан ключик, но как его подобрать… Я не в силах, государь…

Меровий улыбнулся, вытянул длинные ноги и положил их на спину каменного дракона.

– Правду говоря, Корс Кант Эвин, не жди, что она явится к тебе – она не явится. Они, женщины.., гордячки, и не любят уступать.

– Так что же мне делать? Преследовать ее? Что?

– Умоляй, льсти, обещай, а главное – увлекай ее.

– Чем? Во мне нет ничего увлекательного! Меровий запрокинул голову, и его пышные черные волосы стали похожими на львиную гриву. Если бы не волосы, он бы походил на римлянина больше, чем Артус.

«Так ведь и римского в нем больше», – напомнил себе Корс Кант. Губернатор Меровий был избран королем Сикамбрии и народа Лангедока императором Валентинианом из рода Флавиев, когда римские легионы навсегда покинули западные провинции. Бард изловил надоедливую блоху, попытался раздавить ее между пальцами. «Пора снова помыться», – решил он.

– Так-таки ничего занятного и нет в придворном барде? – хмыкнул Меровий и покачал головой, отчего чешуя его кольчуги заскрипела, как пригоршня морских раковин. – А разве ты сам только что не поведал мне о своих песнях – таких еретических, что ты даже не осмеливаешься петь их при короле Артусе? Так спой их Анлодде! Этого достаточно, чтобы заинтересовать любую девицу. А еще.., сочини песнь, восхваляющую ее багряные волосы, бард.

Корс Кант улыбнулся – замысел пришелся ему по душе. Странный геометрический орнамент начал таять. Юноша уже собрался попросить короля снова дать ему затянуться трубкой, но тот сказал:

– Ну, а теперь расскажи мне о том, что тебя воистину тревожит, бард. То, что ты прячешь глубоко-глубоко и скрываешь даже от себя самого.

Корсу Канту вдруг стало не по себе. Он встал и отошел подальше от круга света, распространяемого факелом. Взгляд Меровия колол его спину подобно острой игле.

– Не знаю, о чем ты говоришь, государь, – солгал юноша. Его слова повисли в воздухе, словно дым персидского гашиша, – потаенные, но в то же время озаренные светом. «Я не лгу! Я просто.., сам ничего не знаю».

– Признание благостно для души, – проговорил король так тихо, что бард едва расслышал его.

И тут Корс Кант услышал другой голос. На этот раз голос уж точно звучал у него в голове. Внутренний голос или…

«Сорок дней Он провел в пустыне в поисках ответа. Сорок дней и ночей Он постился, ожидая, что ему откроется правый путь. Скипетр или меч?»

Корс Кант тряхнул головой. Совсем не друидские мысли!

– Я не могу признаться тебе, государь. Я знаю слишком мало.

– Ты понял вопрос. Расскажи мне то малое, что тебе ведомо.

«Он избрал меч и проклял всех нас, но что толку в разуме без пророчества? Царство небесное должно быть основано до того, как его покорят. Одному разуму никогда не под силу создать бога!»

В страхе Корс Кант закрыл уши ладонями.

«Уйди, уйди, уйди прочь из моей головы! – беззвучно приказывал он своему внутреннему голосу. Ночной воздух вдруг показался ему затхлым: полным алчности, похоти, тщетного стремления к славе. – Камланн, очнись! Что мы все теперь, если не свора африканских шакалов, живущих, подбирая падаль уже сто лет, и еще больше! Уйдите, оставьте меня, шептуньи!»

Он больше не мог молчать, он вдруг проговорился о том, что воистину страшило его:

– Что-то.., что-то не то.., с Ланселотом! Он стал другим. Я чувствую.., нет, это глупо. Я не друид и не сивилла, чтобы предсказывать будущее!

«И меч, и крест – это и начало и конец. Скипетр, от которого Он уже отказался. Сердце, или Грааль, который он вынул из своего тела и показал нам. Тридцать сребреников, которые он заставил взять избранного им предателя. Меч, скипетр, чаша и монета. Это все было у него, но никогда их не было вместе.

И его тоже пугали видения. Но они не отпускали его, пылали перед ним, дразнили словно сны того, кто не в силах уснуть».

Корс Кант обхватил руками голову и изо всех сил сжал ее.

– Он умирает! Артус умирает… Меровий, помоги ему!

Пендрагон лежал на смертном одре и смотрел на предателя Брута, своего убийцу, и на Мессалину, свою безликую жену. На миг все вокруг перестало существовать для барда. Он видел только смерть короля в трепещущем под ветром шатре. Верблюд сунул в шатер нос, вошел, прислонился к полотну… Египетский верблюд…

А над Dux Bellorum стояла она, багряноволосая стерва, сжимавшая в руке клинок… Корс Кант моргнул – она исчезла, а все остальное сохранилось, но начало таять, как оставшийся перед глазами образ солнечного диска, когда зажмуришься.

Меровий молча курил. Наконец он задумчиво проговорил:

– По какому праву ты наделяешь меня обязанностью спасти Артуса? А вдруг его колесница ждет его. Корс Кант Эвин? А вдруг Камланн должен потерять своего дракона, дабы обрести и его сердце? Не сделать ничего означает сделать… – Меровий шумно прокашлялся. – О нет, не обращай внимания на только что сказанное мною. Не плачь, быть может, еще достанет времени избежать этого.

Сам не понимая, откуда ему это ведомо. Корс Кант понял: король сказал ему не всю правду.

Глава 21

Два великана бились на не жизнь, а на смерть посреди холмов и долин. Бородатый разбойник схватил омара, сжал его мертвой хваткой. Членистоногий отрывал и закрывал пасть, исполняя замысловатую омарскую кадриль.