Боярышня Дуняша - Юлия Викторовна Меллер

Она сразу сжала зубы и опустила голову, чтобы не усугубить своё положение, а то к

непослушанию приплюсуют непочитание старших, гордыню и одержимость. Княжьего

наставника удовлетворило увиденное и он увёл её в молельню.

Стоя на коленках, Дуня читала псалмы, а он объяснял ей смысл произнесённого ею. В

отличие от отца Варфоломея отец Феодосий рассказывал интересно и чувствовалось, что он

понимает, о чем говорит, а не выдаёт заученные тексты, но страдания сделали её глуховатой.

Когда отец Феодосий отпустил её, сочтя достаточно вразумленной и усмиренной, то Дуня еле

поднялась и думала только о том, как бы поскорее добраться до дому и лечь в мягкую тёплую

постельку.

Маленькая боярышня плелась по коридору жилого княжьего дворца и вздыхала, жалея себя

и всех детей этого времени. Возвращаться к рукодельницам ей не хотелось, но без Маши она не

могла уйти. Дуняша нашла тихий уголок в многочисленных переходах и присела там на

скамеечку. Она уже хорошо ориентировалась в тереме, и знала, что почти из любого местечка

будет слышно, когда боярышни начнут разъезжаться по домам.

Спустя некоторое время послышались чьи-то быстрые шаги, и Дуня приняла

благопристойный вид. Если кто-то спросит, что она тут делает, то скажет, что обессилила и не

может дойти до…

— Ты чего тут? — пробегавший мимо княжич резко остановился и, сделав шаг назад, задавая свой вопрос.

— Э… — растерялась Дуня.

— А я за тобой. В кузню идём? — радостно воскликнул Иван Иваныч.

— Э… — воодушевление приятеля диссонировало с расслабленным состоянием Дуни.

На лице княжича расплылся синяк. Видно, после вчерашнего падения.

— Ты чего такая квёлая? — не отставал он.

— У отца Феодосия была, — вздохнула боярышня.

— А-а, — понимающе протянул Иван Иваныч и оглянувшись, сделал шаг вперед и

прошептал: — Душный он, хоть и умный!

Дуня согласно кивнула.

— Когда я вырасту, то всё сделаю, чтобы услать его подальше! Пусть монахам несет свет

учения!

— Только не забудь! — горячо поддержала подружка.

— Ну, идём? — нетерпеливо повторил княжич и они побежали одеваться.

В кузнице им пришлось хмуриться и требовать, чтобы мастер сделал именно так, как ему

говорят, а не задавал вопросы «зачем», «для чего», «почему»! Княжич и сам не знал, зачем ему

нужна проволока, накрученная на трубу, а Дуня не была уверена, что получится игрушка

слинки. Ну, та самая пружинка, что ходит по лестнице! В России её все видели в пластмассовом

виде, но придумана она была тогда, когда пластмассы ещё не было, и Дуня надеялась, что

металлическая слинки будет «шагать» не хуже пластмассовой.

Кузнец начать выяснять детали. Его интересовали размеры. Дуня пыталась показать на

пальцах, но кузнец достал образцы.

— Вот струна для кольчуги, — показал он, — а это бабам для шитья.

— Э, — вцепившись в образцы, Дуня уверенно заявила: — Эта толстовата, а эта тонковата!

— Хм, — кузнец обхватил руками бороду и, отойдя в сторону, начал что-то искать. — А эта?

Дуня увидела в его руках моток медной проволоки.

— Да! — радостно закричала она и от избытка эмоций захлопала в ладоши.

— Дальше объясняйте, что вам нужно, — удовлетворенно кивнув, продолжил кузнец.

— Всё просто!

Дуняша кинулась к сваленным в кучу разным болванкам и выудила оттуда подходящего

размера обожженную деревяшку.

— Намотать на неё.

— Сколько?

— Да весь этот моток, — пожала плечами боярышня.

— Дорого станет…

Княжич с царственным видом положил серебряный рубль. Кузнец покачал на руке моток

меди, посмотрел на монетку и приступил к работе. Дуня думала, что он просто намотает

проволоку и всё, но кузнец разогрел её, потом прокатал, ещё раз подержал над огнём…

Иван Иваныч нетерпеливо следил за изготовлением большой пружины и гадал, понравится

ли ему итог. Дунька обещала удивить его, но пока княжич не видел ничего, что могло бы

вызвать интерес. А холопы наверняка уже доложили дядьке Никифору, что он убежал с ней к

кузне.

— Готово, — объявил мастер, — почистил, как мог, но вижу уже, что вам обоим невтерпеж.

Кузнец осторожно снял с болванки медные слинки и поставил на край стола. Он уже

отворачивался, чтобы кинуть болванку на место, как девчонка по-другому расположила

намотку и подставила ладошку чуть ниже столешницы. Изготовленное его руками изделие

колыхалось, словно студень, а потом часть витков вздрогнула и сдвинулось в детскую ладошку.

— Подставляй руку! — радостно воскликнула Дуня и показала подбородком, куда княжичу

поставить ладонь.

Не успел он это сделать, как намотка сделала следующий шаг. А там уже Дунька вновь

подставила руку.

— Да как же это?

Кузнец попятился, осеняя себя крестом. А изготовленная им вещь перебиралась по детским

ладоням на пол и там ещё сделала пару шагов. Помощники кузнеца с воплями бросились вон из

избы, а у него отнялись ноги.

— Свят, свят, свят, помилуй меня грешного… — в изнеможении повторял он, не в силах

сойти с места.

В кузню ворвался боярин Никифор Палка и только тогда кузнеца отпустило и он, бухнувшись на колени, пополз к боярину, прося прощения и милости.

— Не виноват… не знаю, как струна ожила… клянусь, ничего такого не делал, а она

зашевелилась и пошла…

— Чего мелешь, дурень? — разъярился боярин, внимательно разглядывая своего

подопечного с подружкой. Оба смиренно стояли и с искренним удивлением смотрели на

ополоумевшего кузнеца.

А тот рукой тыкал в сторону детей и нёс околесицу. Никифор хотел было сделать внушение

подопечному, чтобы не убегал и отпустить, но тут приметил, что тот прячет руки за спину.

— Что у тебя там?

— ТАМ! — возопил кузнец, — ЧЕРТ!

Дуняша раскрыла глаза и копируя отца Феодосия, осуждающе покачала головой. Княжич

тоже был поражен реакцией, казалось бы, спокойного и рассудительного мастера.

Боярин не выдержал и пнул ногой безумца, а тот лишь яростнее стал креститься.

— За мной! — велел боярин детям и они, обходя по дуге кузнеца, поспешили за ним.

Никифор Палка хотел повелеть воспитаннику, чтобы тот сразу же показал, что прячет, но во

дворе начал собираться народ и он быстрым шагом повёл мелких непосед в терем. Дуня краем

глаза увидела, как встрепенулся её Гришка, дожидавшийся выхода сестер Дорониных у самых

ворот и успокаивающе помахала ему рукой.

Но даже издалека видно было, что это нисколечко не успокоило его и он помчался в дедов

приказ сообщать о непонятной активности возле