Марк Бернес в воспоминаниях современников - Коллектив авторов Биографии и мемуары

Марк творил вдохновенно и порывисто, творил силою любви к своей Родине. <…>

В каждой завершенной работе Бернеса чувствовалось глубокое знание красоты и специфической прелести современного народного характера, который он воссоздавал со свойственной ему простотой, задушевностью, чувством юмора и мягкостью. <…>

Песни Марк Бернес никогда не брал из готового репертуара. Они возникали, творились в глубинах его дарования и мировосприятия. Лирические, безыскусно простые и трогательные, песни его никогда не кланялись моде, никогда не преследовали душевных эффектов. Они были глубокой правдой взволнованной души, сокровенным ее переживанием. Они как бы возникали в недрах естественных побуждений народа…{51}

ИОСИФ ПРУТ

Розыгрыш{52}

После войны Юрий Олеша, Леонид Утесов, Николай Смирнов-Сокольский, Марк Бернес и я очень часто бывали вместе — нас связывали и творческие, и деловые отношения, и живой интерес к веселым, забавным, порой анекдотическим историям, которые случались в жизни{53}. Мы очень любили розыгрыши, но самым большим специалистом по этой части считался Марк Бернес. Нашим общим любимцем был популярный в те годы автор юмористических рассказов Вениамин Рискинд, человек небольшого роста, необычайно подвижный и очень остроумный.

Поскольку Веня постоянно нуждался и даже бедствовал, мы снимали ему самый дешевый номер в гостинице «Националь».

В те годы наша развеселая компания почти ежедневно собиралась в «Национале» за чашкой кофе. У нас всегда было о чем поговорить. Однажды Марк Бернес в час ночи решил подшутить над нашим общим другом.

Веня уже надел свою старенькую полосатую пижаму — подарок Олеши — и приготовился нырнуть под одеяло, как вдруг зазвенел телефон.

— Что ты делаешь, Венчин? — спросил Бернес.

— Что можно делать в такое время? Готовлюсь увидеть красивый сон.

— А мы все в двести первом номере. Приехали ленинградцы. Заходи!

Рискинд нехотя встал с кровати, набросил на плечи свой старый клетчатый пиджак и прямо в домашних туфлях пошел к 201-му номеру, который находился на его этаже. Без стука распахнув дверь, он увидел хмурого человека с взъерошенными волосами и трубкой в зубах. Он что-то печатал на машинке и, как сказал бы подозрительный обыватель, «явно не в нашу пользу». Увидев полуодетого и возбужденного Рискинда, человек оторвал руки от машинки и устремил на вошедшего вопросительный взгляд.

— Довольно трепаться! Где ребята? — спросил Рискинд.

Хозяин 201-го номера что-то пробормотал по-английски, и в его глазах появился неподдельный испуг. Рискинд смотрел на рассыпанные стопки бумаг и журналов с английским текстом и ничего не понимал.

— Ну, выходите, жлобы, — сказал ночной гость, обращаясь к плотным портьерам, закрывавшим широкое окно.

И вдруг человек отчаянно закричал.

Услышав крик, в номер ворвалась дежурная по этажу и, схватив Веню за руку, вытащила его в коридор.

— Вы сошли с ума, товарищ Рискинд, — тихо, но грозно сказала она, — ночью врываетесь к иностранным гостям. Завтра утром обо всем доложу директору.

Веня понял, что стал жертвой розыгрыша. Вернувшись в свой номер, он погасил настольную лампу, лег в постель, но сон не приходил. Ему казалось, что он видит в темноте комнаты лукаво прищуренные глаза Марка… Часа в три ночи он позвонил Бернесу домой.

— Кто? — сонно позевывая, спросил артист.

Изменив голос, Рискинд сказал:

— Попросите Рябцева, только побыстрее.

— Какого Рябцева?

— А того, кто делает у вас обыск.

— У нас нет никакого обыска, — в голосе Бернеса прозвучала явная тревога.

— Ах, так они еще не приехали, — сказал Рискинд и положил трубку.

Теперь бессонница одолела Бернеса.

ЯКОВ ХЕЛЕМСКИЙ

Когда поет хороший друг{54}

Глава первая

В наше скоростное время фильмы стремительно стареют. Заново смотреть давние ленты — занятие рискованное. Недолго и разочароваться.

Дело не только в том, что все энергичнее совершенствуются искусство и техника съемки, что непрестанно накатываются волны новых течений и возникают очередные «звезды». Столь же безостановочно меняется и наше восприятие, наше представление о возможностях кино.

Поэтому трудно сказать, как отнесся бы я сейчас к лентам тридцатых и сороковых годов с участием Бернеса. Но живым и неизменным остается воспоминание о первых зрительских встречах с этим актером, о впечатлениях тех лет. И неизменна любовь к облику и мастерству Марка, к его обаянию, независимо от нынешнего отношения к лентам, в которых он снимался.

Стоит прозвучать песне «В далекий край товарищ улетает…», и перед глазами возникает светловолосый летчик из фильма «Истребители», улыбчивый, с твердо вылепленным лицом, сидящий за фортепиано и сам себе аккомпанирующий.

Не часто, но случаются такие лицедеи, сама внешность которых притягивает с первого взгляда, и голос мгновенно запоминается, и невольно ощущаешь искреннее желание встретиться с ним еще не раз.

Мы уже видели этого парня в другом, более раннем фильме. Там он был в лохматой шапчонке, короткой кожанке, перекрещенной пулеметными лентами. Растягивая мехи гармошки, он пел: «Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой…» Роль крохотная, но исполненная впечатляюще.

Летчик с кубарями в петлицах перебирает клавиши в канун воздушных поединков, ибо родному городу, увы, не придется спать спокойно.

Пилота сменяет лихой одессит с той же наружностью, но с южным акцентом и соответствующими повадками. Герой фильма «Два бойца» поет «Темную ночь…» и «Шаланды, полные кефали…». Он в пехотной одежке и небрежно касается струн гитары под накатом блиндажа.

С последней ролью связано одно мое, уже фронтовое воспоминание.

Раннее лето сорок четвертого года. Сыроватый лес где-то за Новоржевом. Поздние сумерки. Мерцает экран, натянутый между двумя соснами. Солдаты сидят на влажной траве, подстелив плащ-палатки и шинели. Стоят, прислонясь к стволам деревьев. Киномеханик из дивизионного клуба крутит кино для поредевшего батальона, отведенного на краткий отдых. Над лесом стрекочет «У-2», слышна артиллерийская дуэль, но все это как бы входит в фонограмму фильма. На экране блистательный дуэт — Борис Андреев и Марк Бернес. Но чувство такое, что два солдата, один — медлительный, басовитый, широколицый, другой — быстрый на язык, острый, неунывающий, — вовсе не актеры, знакомые по другим лентам, а просто ребята с соседнего Ленинградского фронта, абсолютно свои.