Марк Бернес в воспоминаниях современников - Коллектив авторов Биографии и мемуары

— А что бы ты взял у Паустовского?

— Есть у него такая вещь — «Поводырь».

— Знаю, это из его старых довоенных рассказов.

— Ну и как?

Я задумался. История, рассказанная в «Поводыре», как все у Паустовского, проникнута добротой, светлой грустью, тончайшим чувством природы. Командарм спешит на юг, где начинаются важные учения. Дорога каждая минута. Но самолет совершает вынужденную посадку в глубине Полесья. Пока пилот чинит забарахливший двигатель, командарм отдыхает в домике лесника на берегу озера.

У лесника гостит слепой лирник, инвалид Гражданской войны, пробирающийся пешком к морю. Кто-то сказал ему, что в одном из южных городов живет его дочь, которую он потерял когда-то на военных дорогах. Старик идет без поводыря. Где их теперь найти, мальчишек-поводырей, — все учатся. Путь слепого старика трудный, долгий. Выясняется, что, по слухам, дочь живет недалеко от тех мест, куда летит командарм. И большой военачальник, выслушав рассказ лирника, берет старика с собой, делает крюк, доставляет отца к дочери.

— Что ж, — говорю Марку, — рассказ трогательный, поэтичный, прозрачный. Но есть в нем налет сентиментальности. В твоем ли это ключе?

— Лирика всегда была в моем ключе. И потом, что значит сентиментальность? Мы так стали бояться этого слова, что робеем перед человеческими чувствами, перед добрым движением души. А я вообще сентиментален, из меня выжать слезу ничего не стоит, и я этого не стыжусь. И еще, я знаю, о чем ты подумал. Ты считаешь, что командарм у меня получится. Военных я играл не раз. А как быть со старым слепцом? Да еще лирником, который аккомпанирует себе на древнем скрипучем инструменте. Это ведь не гармошка, не гитара, так ведь? Милый мой, я, как и ты, рос на Украине. И помню этих лирников на базарах. Кстати, их пение — скорее речитатив. Они не столько поют, сколько рассказывают. Как и я, кстати…

— Марк, дорогой! Я обожаю Паустовского. Читаю его с наслаждением. Он романтик, его влечет светлое движение души. Его чувство природы поразительно. Он проповедует доброту. Одно дело — Беня Крик, другое дело — скромный лесничий или бакенщик.

— Но ты забыл о главном свойстве артистизма — умении перевоплощаться. Разница в стиле меня и влечет. Я ведь прошел неплохую школу — в бывшем театре Корша, в Малом, в театре Революции. Меня учили Дмитрий Орлов и Максим Штраух{59}. В кино — Юткевич. А у Корша, не кто-нибудь — Николай Радин и Степан Кузнецов. Помнишь таких? Самое интересное для актера — перевоплотиться! Себя самого любой олух сыграет…

Похоже, он даже обиделся.

— Марк, никто не сомневается в твоих возможностях, в твоем искусстве преображаться. В конце концов, летчик Кожухаров и окопник Дзюбин — очень разные люди. А твои удачи в эпизодических ролях — старенький корабельный врач в фильме «Максимка», и, конечно, эпизод в «Тарасе Шевченко»!.. Как звали того офицера, спившегося в глухих песках, но сохранившего в душе нечто светлое?

— Косарев.

— Вот-вот. Косарев. Пьяный в дымину, в красной рубахе и лаковых сапогах. С гитарой. Ты был великолепен. Сочетание греха и отзывчивости…

Марк вдруг ударил кистью по воображаемым струнам и запел тоскливо-хмельным косаревским голосом:

Собака верная мояЗалает у ворот.На крыше ворон закричит,Осенний дождь прольет.Отцовский дом пропьем гуртом,Травой он зарастет…

Потом на минуту задумался и заключил:

— Попробовать надо. С Бабелем я сам разберусь. А что взять у Паустовского, буду советоваться с тобой. Не возражаешь?

— Заметано! — ответил я.

…Увы, этот замысел он так и не осуществил. То ли времени не хватало, то ли запал прошел. Он многое не успел осуществить.

И в то же время во всех своих ипостасях — состоялся.

Это правда, что певец, особенно в последние годы, заслонил в нем драматического актера. Но мы порой забывали, что он прежде всего мастер сцены. Его ли вина, что он сделал меньше, чем мог?

Глава вторая

Времена меняются. Некоторые песни, прежде популярные, уходят. Дело не в их уровне, порой весьма достойном. Устарела их суть. Есть такие песни и среди тех, которые исполнял Бернес. К счастью, это вещи в его репертуаре второстепенные. Но звучит, как и звучала, его классика — «Журавли», «Я люблю тебя, жизнь», «Москвичи», «И я улыбаюсь тебе», «Все еще впереди», «Я спешу, извините меня…». И конечно же — «Враги сожгли родную хату» — творение Исаковского и Блантера, из-за своего трагизма долго не доходившее до эфира и, лишь благодаря настойчивости Марка и его проникновенному исполнению, ставшее достоянием миллионов слушателей{60}.

Кстати, об исполнении. Казалось бы, в наши дни кардинально преобразился песенный стиль. Торжествует «рок», «попса», «рэп» и тому подобное. Все это может нравиться или не нравиться — дело вкуса, возраста, менталитета. Одни «балдеют», другие брезгливо морщатся.

Однако — и с этим ничего не поделаешь — петь сегодня так, как пели двадцать, тридцать лет назад, нельзя. Но вот парадокс: Бернеса эти обстоятельства не коснулись. Он остается современным. Мне приходилось наблюдать, как слушает его записи новая поросль. Воспринимает!

В чем тут секрет, судить категорически не берусь. Могу высказать лишь свое предположение. Должно быть, мы все подустали от сверхгромкости нынешних шоуменов, от развязности «раскрученных» певиц, от их трясучки на эстраде в облаке искусственного дыма. Оттого, что все, кому не лень, считают себя «звездами». От узаконенной халтуры под фонограмму, которую эти лихие ребята сами пренебрежительно нарекли «фанерой».

Вот и дождались, что даже юным фанатам все чаще хочется чего-нибудь задушевного, мелодичного, нешумного. А тут-то Бернес незаменим. Он не только певец, он — собеседник. Его мягкий речитатив звучит порой почти интимно, в самом высоком смысле этого слова.

…Вдруг отчетливо вспоминаю комнату Марка, щедро залитую солнцем. Начало дня. Ян Френкель, задумчиво перебирая клавиши, напевает мелодию, только что написанную. А Бернес вслушивается, запоминает и вполголоса подхватывает строки стихов:

Друг погиб под Выборгом,А в друзьях нет выбора.Грустно стариться теперьТолько в обществе потерь.

Вдвоем с Френкелем они чуть громче, понимающе переглядываясь, «обкатывают» припев:

А земля березовая,А земля сосновая,А земля вишневая,А земля рябиновая,А земля цветет!

На столе лежит книга Михаила Светлова «Охотничий домик» — автор не дождался издания последнего своего сборника{61}.