Детство и общество - Эрик Эриксон

Другим могла присниться луна, бизон-гермафродит или женщина-двойник (the double-woman), и таким образом они узнавали, что не должны больше следовать образу жизни, соответствующему их полу. Так, девушка (во сне) может неожиданно встретиться с женщиной-двойником, которая приводит ее в одиноко стоящий типи.

«Когда девушка подходит ко входу в типи и заглядывает внутрь, она видит двух женщин-олених, сидящих в глубине у задней стенки. Они приказывают ей выбрать сторону, по какой она войдет внутрь. По одной стороне вдоль стены в ряд расположены инструменты для обработки кож, по другой — ряд мешков с праздничными головными уборами из перьев. Если выбирается первая сторона, женщины-оленихи скажут: «Ты выбрала неправильно, но ты станешь очень богатой». Если же девушка выберет другую сторону, они скажут: «Ты на правильном пути и все, что ты будешь иметь, это пустой мешок».» [39]

Такой девушке пришлось бы оставить традиционный образ жизни женщины сиу и проявить активность в погоне за мужчинами. Ее обычно называли witko (помешанной на) и считали шлюхой. Но она также могла добиться славы на пути признания ее ловкости и достичь статуса гетеры.

Юноша мог увидеть:

«… луну с двумя руками: в одной — лук и стрелы, в другой — кожаный ремень, используемый женщиной для переноски тяжестей. Луна приказывает сновидцу сделать выбор. Когда юноша тянется за луком, руки луны неожиданно перекрещиваются и пытаются силой навязать ему женский ремень. Юноша отбивается, чтобы успеть проснуться раньше, чем луна заставит его взять этот ремень; одновременно он пытается силой захватить лук. И в том, и в другом случае успех избавляет его от наказания сновидения. Если же он терпит неудачу и оказывается обладателем женского ремня, то обречен стать женоподобным существом.» [40]

Если такой юноша не предпочтет покончить жизнь самоубийством, он должен будет отказаться от карьеры воина и охотника и стать berdache — мужчиной-женщиной, одевающимся как женщина и выполняющим женскую работу. Berdache не были непременно гомосексуалистами, хотя говорят, что с некоторыми из них мужчины вступили в брак, а некоторых воины посещали перед сражением. Однако большинство berdache походили на евнухов, просто считавшихся неопасными для женщин и, следовательно, их хорошими компаньонами и даже учителями, поскольку часто выделялись в искусстве приготовления пищи и вышивания.

Итак, гомогенная культура, такая как культура сиу, борется с девиантами, отводя им вторичную роль — шута, проститутки или мастера своего дела, но не освобождая их полностью от осмеяния и смешанного с ужасом отвращения со стороны подавляющего большинства соплеменников, чтобы последние могли подавить в себе то, что девианты олицетворяют. Однако ужас и отвращение остаются направленными против могущества духов, внедряющихся в сновидения девиантной личности, и не восстанавливают остальных людей против самого пораженного индивидуума. Таким образом, «примитивные» культуры признают власть бессознательного. Если только девиант способен убедительно доказать, что видел соответствующий сон, считается, что его отклонение основывается на сверхестественной «божьей каре», а не на индивидуальной мотивации. Как психопатологи, мы должны восхищаться тем способом, который эти «примитивные» сообщества выбрали для сохранения гибкого влияния там, где более изощренные общественные устройства часто терпят неудачу.

Индеец сиу, при травматических обстоятельствах, лишился действительности, которой соответствовала последняя историческая форма его общинной целостности. До прихода белого человека он был воюющим кочевником и охотником на бизонов. Бизоны исчезли, истребленные оккупантами. Тогда сиу стал воином — защитником своих рубежей, но был разбит. Почти с радостью он научился сгонять скот вместо того, чтобы окружать бизонов; скот у него отобрали. Сиу смог стать оседлым фермером, но ценой превращения в тоскующего на оскудевшей земле человека.

Так, шаг за шагом, индейцам сиу отказывали в опорах для формирования коллективной идентичности, а с ней и источника коллективной целостности, откуда индивидуум должен наследовать свое положение в качестве социального существа.

Страх голода заставил сиу уступить общинные функции кормящему завоевателю. Оставаясь отнюдь не переходным предметом договорного обязательства, федеральная помощь продолжала быть необходимой, причем все больше в форме пособия по безработице. В то же время правительство не преуспело ни в примирении старых и новых имиджей, ни в закладывании ядра совести, действительно новой и по форме, и по содержанию. Поэтому мы считаем, что воспитание ребенка остается чувствительным инструментом единого культурного синтеза, пока новый инструмент не окажется убедительным и неизбежным.

Проблема воспитания индейцев — это, фактически, проблема культурных контактов между группой служащих — представителей ценностей среднего класса общества свободного предпринимательства с одной стороны и, с другой стороны, остатками племени, которые, стоит им покинуть сень правительственной поддержки, всегда оказываются среди неимущих того же общества.

В действительности, древние принципы воспитания ребенка, еще действующие в остатках племени, подрывают совокупность основ и устоев белой совести. Принцип развития в системе индейского воспитания утверждает, что ребенку следует позволять быть индивидуалистом, пока он мал. Родители не выказывают никакой неприязни к телу как таковому и практически не порицают, особенно у мальчиков, своеволия. Никто не осуждает инфантильных привычек, пока ребенок развивает ту систему коммуникации между собой и телом, а также между собой и родственниками, на которую опирается детское эго. И лишь тогда, когда появляется сила в теле и уверенность в себе, от него требуют подчинения традиции безжалостным пристыживанием через общественное мнение, сосредоточенное на его актуальном социальном поведении, а не на телесных функциях или фантазиях. Он инкорпорируется в гибкую традицию, которая строго институционализированным образом заботится о его социальных нуждах, отводя опасные инстинктуальные побуждения на внешних врагов и всегда позволяя ему проецировать источник возможной вины на сверхъестественные силы. Мы видели, сколь неподатливой эта совесть осталась даже перед лицом грубой действительности исторических перемен.

В противоположность этому, господствующие в западной цивилизации классы, представленные здесь их бюрократией, руководствовались убеждением, что систематическое регулирование функций и импульсов в самом раннем детстве есть твердая гарантия более позднего эффективного функционирования в обществе. Они имплантируют никогда не смолкающий метроном режима восприимчивому младенцу и маленькому ребенку, который и регулирует его первые опыты познания собственного тела и непосредственного физического окружения. Только после такой механической социализации ребенка поощряют продолжать развивать в себе сильного индивидуалиста. Он неотступно следует честолюбивым устремлениям, однако вынужденно остается внутри стандартизованного набора профессий, которые по мере усложнения хозяйственной жизни имеют тенденцию замещать более общие обязанности. Развившаяся до такой степени специализация привела западную цивилизацию к овладению техникой, но также и к сокрытому в глубинах души безграничному недовольству и дезориентации индивидуума.

Как и следовало ожидать, вознаграждения одной системы мало что значат для членов другой системы, хотя ее издержки даже слишком очевидны для них. Несломленный индеец сиу не в силах понять, к чему еще кроме как к реставрации стоит стремиться, когда этническая и индивидуальная история уже снабдила его памятью изобилия. С другой стороны, совесть белого человека требует его непрерывного усовершенствования в погоне за профессиональными занятиями, ведущими ко все более высоким стандартам. Это усовершенствование, в свою очередь, требует все более и более интериоризованной совести, способной бороться с искушением автоматически и бессознательно, в отсутствие критически настроенных наблюдателей. Индейская совесть, в большей степени озабоченная тем, как избежать соблазнов внутри системы четко определенных ситуаций славы и позора, обходится без ориентации в противоречивых ситуациях, разрешение которых зависит от «внутреннего голоса».

Система, лежащая в основе педагогики сиу, — это примитивная система; иначе говоря, она базируется на адаптации чрезвычайно эгоцентрической и относительно небольшой группы людей, считающих только себя релевантными роду человеческому, к одному сегменту природы. Примитивные культурные системы ограничиваются тем, что: а) специализируют каждого отдельного ребенка в одном главном профессиональном занятии, в данном случае — в охоте на бизонов; б) совершенствуют ту область мира орудий, которая расширяет пределы досягаемости человеческим телом добычи; в) используют магию в качестве единственного средства принуждения природы.