Детство и общество - Эрик Эриксон

Исключая годы экономического бума, повзрослевшие мальчики и девочки склонны оставаться в резервации или возвращаться в нее. Вследствие полученного в раннем детстве воспитания, их родной дом, вероятно, остается самым безопасным местом, несмотря на то, что школьные годы сделали старшее и младшее поколение менее приемлемыми друг для друга. Узнав, что нужды можно избежать, юноши уже не желают мириться с тем, чтобы их отцы оставались безработными или просто бездельничали. Став более честолюбивыми, они порицают устойчивую тенденцию к зависимости от правительства. Привыкшие теперь в большей степени к образу жизни белых, они находят постоянное давление критических сплетен деструктивным, особенно в тех случаях, когда оно разрушает то немногое, что им самим удалось ассимилировать из этого образа жизни. То, чему молодые люди научились в школе, подготовило их к гомогенному развитию племенной реабилитации, которая удерживается от кристаллизации соблазнами армейской службы, сезонного труда или работы на заводах. Последние тенденции ставят индейских юношей перед проблемами беднейших белых селян и цветных горожан. И только служба в армии придает новый блеск древней роли, да и то, когда выпадает жребий побывать на войне.

Те, кто следует примеру своих учителей и поступает в колледж или готовится к должности государственного служащего, как правило, ищут работу в других резервациях, дабы избежать двойной морали, согласно которой их признают лучше подготовленными, но ожидают, что они будут молчать, когда говорят их более опытные и старшие соплеменники. Таким образом община теряет своих потенциальных лидеров. Молодые мужчины и женщины, отличающиеся цельной натурой и запасом жизненных сил, появляются до сих пор, однако они составляют исключение. Заслуживающие доверия новые модели для детей дакота еще не кристаллизовались.

Мы отметили в общих чертах то, что согласно исследования Мак-Грегора, осталось неизменным в воспитании индейского ребенка. Теперь посмотрим, что изменяется.

Самое большое изменение в жизни дакота, вероятно, коснулось статуса семьи в целом: вместо того чтобы служить укреплением самодостаточности, она стала прибежищем тех, кто ощущает себя изолированным и неспособным.

Братские узы, по-видимому, остаются самой прочной связью: здоровой, допускающей легкую замену и удобной для устройства и упрочивания общинных дел. А самыми слабыми, вероятно, становятся взаимоотношения детей и отцов, не способных ничему научить сыновей и, фактически, переставших быть образцами для подражания. Взамен мальчики стремятся заслужить похвалу от сверстников. В среде девочек почти от всех старинных избежаний отказались или смягчили их до такой степени, когда они оказываются лишь пустым актом уступчивости. Странная смесь уныния, гнева и, опять-таки, стыда и смущения проникла в разрыв этих старинных уважительных отношений. Получение образования и работы — это новые и сильные стремления, однако они, по-видимому, быстро истощаются, так как не могут соединиться с любыми конкретными ролями и функциями. Дети чувствуют то, что старшим хорошо известно, а именно (это мои слова): «Вашингтон», климат и рынок делают любой прогноз невозможным.

В исследовании Мак-Грегора использовалась широкая «батарея» анкет и тестов с целью прийти к формулировке конструкта «личность дакота». По утверждению Мак-Грегора это — сводный портрет, который не изображает «личность какого-то одного ребенка или личности большинства индейских детей; о ней невозможно сказать, что она во всех своих элементах существует у кого-либо из детей, не говоря уже об их большинстве». Я не буду оспаривать или обсуждать методологию данного исследования, а лишь резюмирую некоторые его результаты, проливающие свет на внутреннюю жизнь этих детей.

Следует сразу разделаться с одним вопросом, который, я уверен, многие читатели давно хотели бы задать; так вот, интеллект детей дакота немного выше интеллекта белых детей. Однако их здоровье соответствует здоровью непривилегированных белых деревенских детей. Хроническое голодание определенно служит причиной апатии и, в значительной степени, медлительности и отсутствия честолюбивых устремлений; гнетущая тяжесть жизни резервации также вызвана голодом. Хотя группа Мак-Грегора после исчерпывающего изучения проблемы полагает, что общая апатия — настолько же причина, насколько и следствие голода, ибо она обычно служила помехой инициативе и трудолюбию в ситуациях, которые предоставляют возможности улучшить положение.

Результаты тестов тематического воображения и спонтанные истории, придумываемые детьми племени дакота, отражают их образ мира. Нужно иметь в виду, что подобные тесты не содержат вопросов типа «Каким ты видишь мир?» или «Как ты смотришь на происходящее?», поскольку найдется немного взрослых, а еще меньше — детей, тем более индейских, знающих, что ответить. Поэтому те, кто проводит тестирование, рассказывают историю, показывают сюжетную картинку или листы с чернильными пятнами неопределенных очертаний и спрашивают: «Что ты здесь видишь?» Такая процедура заставляет ребенка забывать о действительности, но тем не менее, бессознательно выдавать свои действительные разочарования, желания и, прежде всего, базисную позицию (или аттитюд) в отношении человеческого существования.

Дети индейцев дакота, как утверждают исследователи после тщательного количественного анализа продуцированных тем и обнаруженных апперцепций, характеризуют мир как опасный и враждебный. Нежные отношения в ранней семейной жизни вспоминаются с тоской по прошлому. В остальном мир для них, по-видимому, почти не имеет определенности и значения. В рассказах детей дакота персонажи не имеют имен, нет ясно очерченного действия и определенного исхода. Соответственно, осторожность и негативизм оказываются главными характеристиками высказываний этой группы детей в целом. Их комплекс вины и гнева выражается в историях, сводящихся к мелочной и тривиальной критике, бесцельному битью или импульсивному воровству, просто из мести. Подобно всем детям, они любят истории, в которых можно уйти от настоящего, однако творческое воображение ребенка дакота возвращается к временам до прихода белого человека. Фантазии о прежней жизни «подаются детьми не как истории о былых подвигах и славе дакота, а как рассказы о том приятном, что может возвратиться, дабы компенсировать лишения и страхи настоящего». В рассказах детей действие большей частью инициируется другими, и обычно — это необдуманное, ненадежное и враждебное поведение, ведущее к дракам и уничтожению игрушек и имущества и вызывающее у рассказчика печаль, страх и гнев. Действие, принадлежащее рассказчику, почти всегда приводит к драке, порче имущества, нарушению правил и воровству. Животные также изображаются дерущимися, и не только в традиционных случаях гремучих змей, бродячих собак и злобных быков, но и в случае лошадей, с которыми эти дети в действительности учатся обращаться довольно рано и с удовольствием. По частоте тем тревога по поводу смерти других людей, их болезни или отъезда занимает второе место, уступая только описаниям враждебности, исходящей от людей или животных. На положительном полюсе имеет место универсальное желание пойти в кино, на ярмарку и родео, где (по интерпретации проводивших обследование специалистов) дети могут быть вместе со многими вообще без того, чтобы быть с кем-то в частности.

В данном исследовании делается вывод, что дети самой ранней возрастной группы в обследуемой совокупности (от 6 до 8 лет) обещают в перспективе обрести более организованную личность, чем они будут впоследствии иметь на самом деле; что возрастная группа от 9 до 12 лет кажется (относительно остальных) наиболее свободной и непринужденной, хотя уже отстает от белых детей в неудержимости и живости; и что с наступлением половой зрелости дети начинают глубже уходить в себя и утрачивать интерес к окружающему миру. Они смиряются и становятся безразличными и пассивными. Мальчики, однако, демонстрируют больше экспрессии и честолюбия, хотя и в несколько неуравновешенной манере. Девочки же, вступив в пору полового созревания, склонны проявлять ажитацию, за которой следует своего рода паралич действия. В подростничестве количество совершаемых краж утраивается, а страх перед недоброжелательностью общества включает, по-видимому, боязнь взрослых и институтов — белых и индейских.

Принимая во внимание все эти наблюдения, трудно понять, как группа Мак-Грегора могла прийти к своему главному выводу, именно, что «деформированное и пессимистическое» состояние личности ребенка племени дакота и неприятие такой личностью динамизма жизни, волнения души и спонтанности обусловлено «репрессивными силами, приводимыми в действие на ранних этапах жизни ребенка». Мой вывод, как и прежде, состоял бы в том, что раннее детство индейцев дакота, в границах нищеты и общего безразличия, остается относительно богатым и непринужденным существованием, позволяющим ребенку школьного возраста выйти из семьи с относительной интеграцией, то есть с выраженным доверием к миру, некоторой автономией и определенной инициативой. В возрасте от 9 до 12 лет эта инициатива оказывается еще наивной и не слишком успешно прилагается к игре и работе; хотя именно в период полового созревания, и не раньше, подросткам становится совершенно ясно: спасенная инициатива не обеспечит им обретения идентичности. Эмоциональная отрешенность и общий абсентеизм есть результат такого осознания.