Эффект Сюзан - Питер Хёг

В тот вечер я допросила каждого из них по отдельности. Именно во время этого разговора Харальд сломался, и я впервые услышала слова «свернуть налево».

— А были ли какие-то границы? — спросила я. — Какие-то правила?

— Только одно, — ответил он, — всегда было только одно правило: ничего не рассказываем маме.

В тот вечер мы с Лабаном были очень близки к разводу. Мы пришли к соглашению только когда он поклялся, что они больше никогда не будут «сворачивать налево». И вот теперь он хочет, чтобы я отправилась с ним.

— Там служба безопасности, — говорю я. — Я видела по телевизору. У входа в Фолькетинг. И металлоискатели, как в аэропорту. Круглые сутки дежурит охрана.

Мы смотрим друг на друга. И встаем.

Мы идем в гараж, я беру ящик с инструментами. Меня немного подташнивает.

Я останавливаюсь перед дырой в живой изгороди, за которой дом под названием «Сельский покой», дом Дортеи и Ингемана.

— Дортея занималась организацией Дня достопримечательностей.

Лабан смотрит на меня отсутствующим взглядом. Он вырос в семье, где не обязательно было знать, что такое День достопримечательностей.

Это был народный праздник. Брошюра к этому дню продавалась во всех магазинчиках, деньги от продажи шли на покупку обуви для бедных детей или на летние лагеря для больных детей или на что-то подобное. Если ты покупал эту брошюрку, то получал право раз в год попасть в такое место, куда обычному человеку вход был закрыт: электростанция Сванемёле, хранилище Музея военной истории и оружия, опытная станция на острове Рисё, военно-морская база Хольмен, форт Флакфорт в проливе Эресунн, зимние вагончики цирка Бенневайс.

И то, что находится под Копенгагеном. Канализация, казематы, подвалы Биржи.

Мы пролезаем через дыру в изгороди.

Я нажимаю на звонок, Дортея открывает дверь.

— Дортея, — говорю я, — у нас возникли проблемы.

Не говоря ни слова, она делает шаг в сторону, мы заходим в прихожую, она закрывает за нами дверь.

Ни у нее, ни у Ингемана нет высшего образования.

Большую часть своей жизни он был рыбаком — до тех пор, пока не увидел ангела. Он ловил рыбу в Северной Атлантике. Однажды туманной ночью, когда они на маленьком тридцатифутовом деревянном судне с медной обшивкой проходили вдоль берега Гренландии, на носу внезапно появился ангел, указующий вперед. Они шли на полном ходу и немедленно сбросили обороты, а в следующее мгновение перед ними вырос айсберг, похожий на утес острова Мён, высотой семьдесят метров. Через пять минут они врезались в лед, носовая часть разошлась, и судно мгновенно затонуло.

Он рассказал нам об этом один раз, каким-то безразличным тоном, дети были с нами, ясно было, что он и для них все это рассказывает. Потом он больше никогда не возвращался к этой истории.

После того случая он уже не ходил в море. Он стал дорожным рабочим.

Дортея окончила семь классов школы и пошла работать в муниципалитет, где дослужилась до начальника административного отдела — тогда такое было возможно. В те времена руководство еще оценивало человека по способностям, а не по его бумагам.

Меня пугает в соседях то, что они и сами похожи на ангелов. За те годы, что мы с Лабаном не раз чуть не оторвали друг другу головы, между ними я ни разу не слышала ни одного плохого слова. Они любят Тит и Харальда, словно это их дети. Их сад похож на райский, с бессистемными посадками, где посредине поставлен на вечный прикол катер в окружении моря цветов. До того как Ингемана скрутил артрит и он перестал выходить из «каюты» — так он называет свою комнату на верхнем этаже дома, он создал в саду то, что он называет — и что на самом деле таковым является — «тропой любви», где можно идти, обнявшись с возлюбленной под розами, чувствуя себя перенесенным в другой и лучший мир.

Так что я их не понимаю. Все слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Мы тут немного наломали дров, — говорю я, — в Индии, все вчетвером, каждый по-своему. Но мы получили удивительное предложение от нашего государства, мы должны найти кое-какую информацию. За это с нас снимут обвинения и вернут все гражданские права. Мы согласились. И теперь собираем эту информацию. Но что-то пошло не так. Кое-кого убили. Кто-то пытался убить нас с Харальдом. Так что мы думаем уйти в подполье.

Дортея смотрит в сторону нашего дома.

— Это вы тут думаете уйти в подполье?

Несомненно, очень разумный вопрос.

— Они считают, что мы уехали в Италию. В рамках программы по защите свидетелей. А другие полагают, что нас убили. Надеюсь. Так что мы в свободном полете. Думаем, у нас есть два дня. Мы пытаемся понять почему все это происходит. До того как передадим им информацию. Пытаемся держаться. Нам нужен небольшой документ. Какой-то отчет. Он должен находиться где-то под Фолькетингом. В каком-то защищенном хранилище.

Она склоняет голову набок и прищуривается.

— Думаю, это филиал Государственного архива. Кроме самого архива Фолькетинга, другого нет. Он находится под подвалами. Еще глубже. Это так называемые нижние подвалы. Тянущиеся под Педагогическим информационным центром. Под типографией Фолькетинга. Это по сути туннели. Они были прорыты еще в Средние века. Можно пройти под всем Слотсхольменом. Если хватит смелости.

— Дортея! А есть ли хоть какая-то возможность туда попасть?

Она склоняет голову в другую сторону. Из прихожей, где мы стоим, узкая лестница ведет на второй этаж и дальше к «каюте» Ингемана. Над каждой третьей ступенькой на стене висит цветная гравюра в рамке с изображением девушки в национальном костюме. По пути к Ингеману можно познакомиться со всеми национальными костюмами Дании. На лестнице лежит красная ковровая дорожка, закрепленная латунными прутьями. Они начищены до блеска. Ручка входной двери блестит. Стекла дома сверкают. Все у Дортеи в доме делается как положено, да-да, именно так, как положено.

— Там все перекрыто. После взрывов в правительственном квартале в Осло. У самого здания Стортинга. И беспорядков в две тысячи пятнадцатом году. Все двери подключены к сигнализации, которая сработает одновременно в управлении городской полиции, в полицейском участке Фолькетинга и в компании «Securitas».

Она снова щурится.

— Но, конечно же, мы можем туда попасть.

29

Кривая, отражающая наши взаимоотношения с другими людьми как функцию времени, стремится к прямой линии. Это означает, что в наших отношениях друг с другом один день похож на другой. Иногда кривая опускается, но обычно все остается без изменений. Моментов, когда мы