Последняя буря - Пьер Шеналь

Наконец-то ровное стрекотание электродвигателя полностью вознаградило нас за наши труды. Винт теперь прокручивался, но мотор по-прежнему не подавал признаков жизни. Мы без устали старались его оживить. Час? Два? Может, три часа! И вдруг с неописуемой радостью мы услышали слабый взрыв в одном из цилиндров. Два-три оборота вхолостую, затем вновь глухой взрыв. Лопасти винта рванулись и замерли вновь. Что мог сделать один цилиндр? Дав остыть стартеру, мы начали все сначала. Прошло еще не менее сорока пяти минут. Наконец забрала два цилиндра, потом три!.. Потом сразу — все!.. Дело сделало. Машина мощно гудела, как ни в чем не бывало.

Нас обоих, Алькоба и меня, обуял дикий восторг. Это был самый удивительный миг этого дня.

Вырулить к стоянке оказалось делом нелегким. Колеса вязли в грязи, оставляли глубокие борозды. Пришлось прибавить газу. Это, в свою очередь, привело к оседанию амортизаторов, и винты теперь задевали землю, отбрасывая комья грязи и гравий на фюзеляж и нос самолета.

Когда мы повернули направо на рулежную дорожку, ветер прежней силы стал боковым, что сильно осложняло маневр. Мы протянули метров сто по настоящему болоту. Оба мотора работали, как на взлете, мы соскальзывали то вправо, то влево, винты чиркали по земле. В один, особо сложный момент машина, развернувшись поперек дорожки, двигалась боком под углом шестьдесят градусов к ее оси.

В конце концов мы добрались до площадки утрамбованной земли, рядом с контрольной вышкой. Остановив двигатели, мы с сожалением обнаружили, что несколько лопастей повреждено камнями; на фюзеляже, на передней части, на уровне двигателей, видны следы сильных ударов гравия, в нескольких местах пробита обшивка.

Позже произошел странный случай, не очень, впрочем, важный, но сильно меня удививший. Когда мы возвратились в здание, чтобы обсушиться, оператор спокойно спросил нас:

— Вы обедали?

Услышав его вопрос, мы с Алькобом чуть не подскочили от удивления. Как бы очнувшись от летаргического сна, мы возвратились к действительности и одновременно посмотрели на часы. С того момента, как перестал вращаться левый винт, для нас все остановилось в этот день там наверху — часы, минуты, секунды — все эти колесики времени. Теперь самый обыденный вопрос: обедали ли вы? привел нас в соответствие с земным временем и снова пустил в ход наш внутренний маятник.

Сан-Хулиан — маленькая деревушка на атлантическом побережье, одинокая и затерянная меж безбрежным океаном и пустынями Патагонии. Ни туристов, ни отеля. Мы провели ночь в чем-то вроде «пансионата» — самом лучшем в деревне, — где нас приняли с исключительной любезностью, компенсировавшей недостаток удобств.

Через лабиринт дверей и коридоров хозяин провел нас в огромную комнату, где стояли четыре кровати и хлопотали горничные. Весь этот мирок стремился создать нам максимум удобств. Принесли таз, кувшин питьевой воды, поставили две печурки, работавшие на нефти. Эти агрегаты дымили и воняли, но, как ни странно, давали все-таки немного тепла, что позволило нам высушить одежду.

Нам пришлось отразить настоящую атаку любезных хозяев: «Хватит вам одеял? Не нужно ли еще одно полотенце? Мыло? В ящике ночного столика свечи на случай, если выключат свет».

Мы с Алькобом отвечали односложно и вежливо; мы хотели быть любезными, но наши губы произносили слова монотонно и безразлично: «Да! Нет! Спасибо! Доброй ночи!»

В эту холодную ночь в Сан-Хулиане скрип матраса и едкий запах нефти мешала мне надолго заснуть.

Я думал о всех пилотах разных национальностей и о пассажирах, которые гибли при обстоятельствах, подобных тем, что мы сегодня пережили. Я представлял себе также пилотов, молодых и старых, опытных и новичков, которые могут оказаться в той же ситуации, что и мы. Я чувствовал, как во мне рождается потребность рассказать в мельчайших подробностях о нашей трагедии, из которой я выбрался без шума славы, не зная толком, выбрался ли в самом деле; я чувствовал, что это мой долг.

Эти строки, предназначаются, в частности, моим коллегам — пилотам, сидящим за штурвалом винтовых самолетов, одно- или двухмоторных. Не пожимайте плечами, прочтя мой рассказ, не говорите «со мной такое не случится» или «я-то вожу самолет с дви-гателями непосредственного впрыска, стало быть, мне не угрожает образование льда». Но ваша уверенность в том, что вас это не касается, так как ваш мотор — насосно-карбюраторный с непосредственным впрыском, основана лишь на инструкции или на рекламе, где категорически заявлено, что опасность образования льда в моторах такого типа исключена. Пересмотрите свою точку зрения на этот счет! Наш самолет тоже имел насосно-карбюраторные двигатели, и я тоже долгие годы верил, что обледенение им не грозит…

Утверждения ваших, инструкций точны и категоричны, но и мои инструкции были не менее точны и категоричны! Правда, надо признать, что в новой конструкции полностью устранена опасность обледенения карбюратора, но она устранена лишь по той причине, что карбюратора там нет совсем.

Возьмите ярко-красный карандаш и смело вычеркните все, что относится к образованию льда: ошибка конструкторов так потрясающе груба только потому, что исследования и испытания производились в диапазоне температур, губительных лишь для моторов с карбюратором.

Зона опасности для систем непосредственного впрыска зависит от типа мотора и системы подогрева, но она всегда расположена ниже зоны, опасной для карбюраторов. В нашем случае — около 20 градусов Цельсия ниже нуля. Еще несколько лет назад я пришел к выводу, что угроза обледенения не устранена, и, более того, на опыте убедился, что в некоторых случаях лед образуется исключительно быстро.

По этому поводу, задолго до трагедии в Сан-Хулиане, я отправил несколько писем в разные организации — в ФАА,[16] изготовителям двигателей, изготовителям двигателей с системой впрыска и фирме, выпустившей мой самолет. Мои замечания не были приы во внимание. Полученные ответы были весьма путаными; одно из писем, где говорилось о проведенных испытаниях, содержало такой детский лепет, что у меня пропало всякое желание настаивать на чем-либо.

Несомненно следующее — система подогрева воздуха левого двигателя была совершенно исправна и герметически закрывала доступ холодному воздуху. Более того, переключатель непрерывно находился в положении «максимальный подогрев», мы не меняли его положения с того момента, как начался набор высоты по приборам. Несмотря на это и несмотря на значительное увеличение мощности, а следовательно, и подогрева, обледенение распространилось молниеносно. Вывод: левый мотор заглох из-за недостаточного подогрева воздуха на входе. Если бы можно было чуть-чуть поднять температуру, аварии не произошло бы.