Новые силы - Кнут Гамсун

Обнаружилось, что фирма Тидеман не обладала основным капиталом, хотя вела сложные и широкие обороты. Люди говорили, что никогда не видали и не слыхали такого безумия, как спекуляция с рожью, в которую пустился Тидеман. Теперь, задним числом, все были ужасно умны, жалели его или издевались над ним. А Тидеман не обращал внимания на шум, поднявшийся вокруг его имени, работал, сводил концы с концами и держался. Правда, у него было колоссальное количество ржи, купленной по слишком дорогой цене; но рожь всегда рожь, он не мог сесть с нею на мель, он продавал её потихоньку, по существующим ценам, и терял деньги с полным хладнокровием. Неудача не сломила его.

Теперь ему предстояло выдержать последнюю схватку с американской фирмой, и для этого ему нужна была помощь Оле Генриксена; потом он, пожалуй, сумеет продержаться и один. Он мечтал упростить своё дело, свести его опять до первоначального положения и потом постепенно попытаться снова расширить. Он справится с этим, в голове его было ещё много планов, недаром же он был купцом с самого детства.

Тидеман забрал с собой часть бумаг и пошёл к Оле. Был понедельник, оба отправили утром свою корреспонденцию и были свободны; но Тидеману потом нужно было в банк, необходимо было попасть туда до пяти часов.

Едва он показался в дверях, Оле отложил перо и пошёл ему навстречу. Для них по-прежнему было праздником, когда они сходились вместе, вино и сигары появлялись, как всегда, ничто не изменилось. Тидеман не хотел мешать и всегда предлагал свою помощь, но Оле отказывался, говоря, что нет ничего спешного.

Тидеман принёс с собой обычные бумаги. Он начинает терять всякий стыд и приходит теперь, чуть только что-нибудь понадобится.

Оле прервал его со смехом:

— Смотри, не забывай извиняться непременно каждый раз!

Оле подписал бумаги и спросил:

— Ну, а как вообще дела?

— По-старому. День за днём.

— Твоя жена ещё не переехала?

— Нет, она ещё не переехала. Никак не может найти комнаты. Ну, да пусть её помучится немножко, где-нибудь да найдёт, в конце концов... А я вот что хотел спросить: где фрёкен Агата?

— Не знаю, право. Гуляет.

Иргенс зашёл за ней. Они помолчали.

Оле спросил опять:

— Ты ещё не отпустил своих служащих?

— Не могу же я уволить их сразу, надо дать им время подыскать себе места. Но скоро они уйдут, и я оставлю в конторе только одного человека.

Они продолжали говорить о деле. Тидеман смолол часть ржи, чтобы облегчить сбыт, теперь она продавалась вдвое скорее, он терпел убыток, но получал наличные деньги. О ликвидации теперь не может быть и разговора. Кроме того, у него начинает бродить маленький план, но, пока он не созреет окончательно, о нём не стоит говорить. Живёшь всю жизнь, погрузившись по горло в дела, немудрено, что иной раз и зародится какая-нибудь мыслишка в голове.

Он вдруг переменил тон и сказал:

— Если бы я знал, что ты не обидишься, я поговорил бы с тобой об одном деле, касающемся тебя самого... Ты извини меня, пожалуйста, за то, что я скажу, но у меня есть некоторые основания... Гм... Иргенс... Тебе не следовало бы позволять Агате гулять с ним. Фрёкен Агата очень много бывает с ним. Другое дело, если бы и ты ходил вместе с ними. Нет ничего дурного в том, что они гуляют, но... Ну, да это просто моё мнение, и ты, пожалуйста, не сердись за то, что я его высказал.

Оле смотрел на него с раскрытым ртом, потом расхохотался:

— Дорогой Андреас, что ты выдумал? Ты начинаешь относиться подозрительно к людям?

Тидеман прервал его:

— Я скажу тебе только, что никогда не имел обыкновения заниматься сплетнями.

Наступило молчание. Оле всё смотрел на него. Что такое с Тидеманом? Глаза его вспыхнули гневом, и, говоря это, он поставил стакан. Сплетни? Нет, разумеется, Тидеман не занимается сплетнями, но тогда он сошёл с ума, совершенно сошёл с ума.

— В сущности, ты прав, что могут начаться разговоры и сплетни, если эти прогулки будут продолжаться, — сказал Оле, помолчав. — Я, правда, до сих пор сам не подумал об этом, но, раз ты говоришь... Я намекну об этом Агате при случае.

Больше об этом не было речи, разговор перешёл опять на дела Тидемана. Как он теперь устроился? Продолжает ли он по-прежнему обедать в ресторанах?

Да. Что же ему делать? Он будет обедать в ресторанах ещё некоторое время, а то сплетни целиком обрушатся на Ганку. Скажут, что он исключительно по её вине не вёл дома хозяйства в последние годы, потому что, как только она ушла, он сейчас же нанял кухарку и скромненько сидит дома. Бог знает, чего ни выдумают злые языки, у Ганки, наверное, не так то уже много друзей... Тидеман засмеялся при мысли, что так надует сплетников.

— Она была у меня несколько дней тому назад, пришла в контору, — сказал он. — Я подумал, что это какой-нибудь новый счёт, новый злополучный вексель стучится в мою дверь, а вошла она. Это было на днях. Знаешь, зачем она приходила? Она принесла мне сто крон. Да. Должно быть, она скопила их. Разумеется, можно сказать, что, в сущности, это были мои же собственные деньги, это, конечно, можно сказать. Но, всё равно, она могла бы оставить их и у себя. Но она поняла, что мне сейчас приходится туго... В последние дни она, впрочем, совсем не выходила, это меня удивляет, я не понимаю, чем она питается. Она сидит дома. Я её не вижу, но прислуга говорила мне, что изредка она ест что-нибудь дома. И работает, всё время что-то делает.

— Я не удивлюсь, если ваши отношения скоро совсем наладятся. Может случиться, что она и совсем не переедет.

Тидеман смерил своего друга взглядом.

— Ты так думаешь? Не ты ли сам сказал раз, что я не перчатка, чтобы можно было, по желанию, бросать меня или не бросать. Ну, так она, наверное, не больше думает о том, чтобы вернуться ко мне, чем я о том, чтобы принять её обратно...

Тидеман быстро встал и простился, ему нужно было в банк, он торопился.

Оле вернулся к своей конторке. Судьба Тидемана беспокоила его. И куда девалась Агата? Она обещала вернуться через час, а теперь уже прошло больше двух часов с тех пор, как она ушла. Нет, конечно, нет ничего дурного в том, что она гуляет. Тидеман прав. Он сказал, что у него есть свои основания, что он хотел этим сказать?.. Оле вдруг осенила мысль: может быть, это Иргенс разрушил счастье Тидемана! Красный галстук? Помнится, одно время он носил красный галстук.

Теперь Оле понимал, о чём думал Тидеман, говоря с ним как-то раз об опасности майских катаний на лодке. Вот оно что! У Агаты совсем пропала охота сидеть с ним в конторе, она начала часто уходить из дому, у неё был интересный спутник, и она осматривала с ним разные достопримечательности... Она ведь, кажется, высказывала даже сожаление, что он, Оле, не поэт? «Жаль, что и ты не поэт, Оле», — сказала она. Да, но потом она так мило и нежно объяснила, что это была просто шутка. Нет, нет, она невинна, она совершенный ребёнок. Но, конечно, она с удовольствием откажется от этих постоянных прогулок, ради него...

Прошёл ещё добрый час, прежде чем Агата вернулась. Лицо её было свежо и румяно, глаза блестели. Она сейчас же бросилась на шею Оле: она всегда это делала, когда возвращалась с прогулки с Иргенсом. Оле опять просиял. Неужели у него хватит духу огорчить её? Он просто спросит её, не согласится ли она, ради него, побольше быть дома. Он не мог вынести, что её так подолгу нет, он совершенно не в силах совладать с собою. Ему приходят в голову разные мысли, когда он долго не видит её.

Агата слушала молча и обещала исполнить его желание. Да, он, конечно, прав.

— И, если можно, я попросил бы тебя ещё об одном: не можешь ли ты бывать поменьше с Иргенсом, немножечко поменьше. Я не думаю ничего дурного, Агата, но только чуть-чуть поменьше, чтобы люди не могли ничего говорить. Иргенс мой хороший приятель, и я очень люблю его, но... Ну, ну, только не придавай, пожалуйста, значения тому, что я сказал.

Она повернулась к нему лицом, взяла его голову обеими руками, повернула лицом к себе и, смотря ему прямо в глаза, сказала:

— Ты, может быть, думаешь, что я не люблю тебя, Оле?

Но он пришёл в полное смущение, он стоял слишком близко к ней, это его волновало, он отступил на шаг и забормотал:

— Не любишь? Ха-ха-ха, нет, Агата! Неужели ты думаешь, что я хочу упрекнуть тебя в чём-нибудь? Ты не поняла, что я говорил это ради других, исключительно ради других. Но это было ужасно глупо, я не должен был говорить, теперь ты, пожалуй, не захочешь встречаться с Иргенсом. Я прошу тебя, пусть всё останется по-старому, ты не должна порывать с ним, это возбудит ещё больше внимания. Нет, он такой умный и благородный, такой выдающийся, талантливый человек.

Но она чувствовала потребность объясниться: она гуляет так же охотно с Иргенсом, как с другими, сегодня просто так вышло, совершенно случайно. Она восхищается им, этого она не станет отрицать, так и не одна она восхищается его талантом. К тому же она жалеет его, ведь ему так хотелось получить премию, и он не получил её. Ей просто жаль его, и ничего больше, ровно ничего...