Закон тридцатого. Люська - Илья Туричин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Побыстрее, девушка!
— Не на танцплощадке!
А Люська, если по совести сказать, ни разу и не была на танцплощадке. Обидно!..
Когда закрыли палатку, Галя ушла сдавать выручку, а Люська присела на ящик, опустила натруженные руки. А перед глазами лица, лица, лица… И все одинаковые, похожие на блины. Хоть бы одно вспомнить!
— Замаялась?
Люська открыла глаза. В дверях стояла незнакомая женщина, уже немолодая, в синем залатанном халате, в сбитых парусиновых туфлях на толстых ногах.
— Замаялась? — переспросила женщина простуженным басом. — Наши бабы лошадь загонять могут, не то что человека. — Она подняла с пола ящик с помидорами и поставила его на штабель пустых. Потом схватила тряпку и стала вытирать прилавок. — Давайте-ка приберу тут у вас.
— Спасибо, я сама… — Люська поднялась было, чтобы помочь, но та толкнула ее в плечо, легонько толкнула, но Люська так и села обратно на ящик.
— Сиди. Отдыхай. И чего тебя в торговлю понесло, голубка? В такую грубость! Платьишко-то у тебя белое было, на ножках — красивые туфельки, ну, словно невеста. И чего, думаю, принесло? Ан глядь, а ты уж и за прилавком… Семья, что ли, большая?
— Нет.
— Денег много на наряды надо? Конечно, дело молодое… — Женщина вздохнула. — Весной у нас тоже молоденькая одна была. Ухаживал за ней пожарный. Натуральный пожарный, из самодеятельности она его уцепила, что ли. А он пил. Придет, бывало, с утра в магазин, станет у ее прилавка и стоит грустный такой. Ну, она его и пожалеет. Даст «маленькую»… В винном работала. А потом чего-то там с вином начала баловать. Забрали.
— Зачем вы мне все это говорите? — взмолилась Люська.
— Вообще. Я, поди, доле тебя на свете живу. Всякого повидала.
— Странно, — сказала Люська. — Вас послушаешь, так в торговле и честных людей нет.
— Почему нет? Есть. Больше, конечно, люди с чистыми руками работают. Эх, ежели бы все торговали только чистыми руками! Какая жизнь была б!..
Женщина подхватила ведро и вышла.
Вернулась Галя.
— А ты уж и убраться успела?
— Это не я.
— А кто же?
— Женщина приходила. Такая, басом говорит.
— А, Оня. Почему это она вдруг решила…
— А она разве не уборщица?
— У нас она не обязана. В палатках мы сами убираем… Значит, завтра будешь работать одна. Товару дадут немного для первого разу. Остатки тоже продашь. Особенно помидоры. А то испортятся. Сдачу будешь давать — гляди, не передай. Пойдут недостачи — запутаешься.
Пришла Нина Львовна. Взвесили остатки. Составили акт. Люська подписалась в получении товара и инвентаря. Палатку закрыли на замок. Ключ вручили Люське.
Макар стоял у ворот, прислонясь к кирпичной с обвалившейся штукатуркой колонне. Нежаркое осеннее солнце ласкало каменные плиты тротуара, пожелтевшую листву деревьев.
Зайти к кому-нибудь?.. Макар мысленно перебирал товарищей. Витька — в университете. У него всегда была башка на грамм тяжелее, чем у соседей. Лёдик — на заводе. Говорят, в начальниках ходит. Ольга — учеником токаря. Надо ж!.. Люська… О Люське он старался не думать. Сходить бы к ней!.. Неловко как-то. Столько не виделись. Сама небось не зайдет…
— А-а, Макар? Ворота подпираешь?..
Макар не заметил, как из ворот вынырнул худенький подвижной человек, сосед его по лестничной площадке дядя Вася. У него было сизое, с заплывшими глазами лицо. Обросший щетиной подбородок прятался в засаленном коричневом шарфе. Мешковатые штаны свисали сзади. Истоптанные башмаки с узкими модными носами, видимо, со дня приобретения не знали сапожной щетки. Под мышкой он держал двуручную пилу.
— Ворота подпираешь? — повторил дядя Вася. — Не упадут. Это уж точно! — Голос был глуховатый, с хрипотцой.
Макар в ответ только брови сдвинул.
— Разбогател, что ли?
— С чего бы, дядя Вася?
— Время есть ворота подпирать — значит, богат.
Макар засмеялся.
— Не угадал, дядя Вася. Вызова жду.
— Откуда?
— Из военного училища. Ездил экзамены сдавать да на комиссии разные.
— Приняли?
— Жду вызова, — уклончиво ответил Макар. В душе он был уверен, что его примут, хотя всякое случается.
— Стало быть, по военной части подался? — В голосе дяди Васи прозвучало уважение. Он полез в карман, достал пачку тоненьких сигарет. Сунул одну в рот. Неверными движениями зачиркал спичкой о коробок. Затянулся едко пахнущим дымком. — Это хорошо-о — по военной части. Нужное дело. Они, слышь, опять бомбы испытывают. — Он сосредоточенно пососал сигарету и неожиданно спросил: — Пилу в руках доводилось держать?
— Какую пилу? — не понял Макар.
— Двуручную. Напарника ищу. Халтура есть. Может, пойдешь? Парень ты здоровый… Опять же подзаработаешь.
«Пойти, что ли?» — подумал Макар.
— А много дров?
— Четыре куба всего. По два с полтиной. Гривенничек на двоих. Пойдем?
— Подумаю.
— Думай не думай, рубля не прибавится. Пойдем. Помашем пилочкой. Кабы не голова, вовек бы я эту пилочку в руки не брал. Ох-хо-хо-о!..
Макар наконец согласился.
Они свернули за угол и пошли по улице Дзержинского. Дядя Вася всю дорогу ежился, хотя было тепло и сухо.
— А чего вы на работу не поступите, дядя Вася?
— Не держусь нигде. Через справедливость. Если вижу, где что не так, сразу рублю. А как напьюсь, так и выгоняют. Беспокойный, сам знаю, а ничего поделать не могу. Такая моя планида…
Потом они сели в трамвай. На конечной остановке сошли. Дядя Вася остановился возле деревянного сарая.
— Погоди тута. — Он приставил пилу к стенке и ушел.
Вскоре вернулся в сопровождении угрюмой женщины в домашнем халате и меховых шлепанцах на босу ногу. Женщина молча оглядела Макара и, достав из кармана халата большую связку ключей и погремев ими, открыла дверь.
— Дрова полутораметровые, — сказала она. — Пилить на пять частей. У меня печка интеллигентная: больших полен не принимает.
— Добавить придется, — торопливо попросил дядя Вася. — Обычно обрабатываем в три распила, а тут получается на каждом полене по лишнему распилу.
— Бог добавит.
— При чем тут бог, мадам. — Дядя Вася глянул на небо, будто хотел проверить, что бог тут действительно ни при чем. — Не для бога пилим. Надо прибавить, мадам.
Обращение «мадам», видимо, подействовало на нее.
— По двугривенному на кубометр, — уступила она просьбе дяди Васи.
— И, пожалуйста, аванс.
— Не имею привычки.
— Снижается производительность труда.
— Уж так и быть, как старому знакомому, но только два рубля. А то налижетесь — и поминай как звали! Знаю я вас… — Женщина достала большой бумажник и, порывшись в нем, извлекла две аккуратно сложенные рублевки. — Держите. — Она сунула деньги в руку дяде Васе и ушла, неестественно покачивая бедрами.
Дядя Вася выругался ей вслед.
— У, язви ее!.. И бог не покарает. — И, повернувшись к Макару, умоляюще посмотрел на него. — Не в службу, а в дружбу — слетай. Хоть колбасы купи… Ну, и пива.
— А где тут магазин? — спросил Макар.
— За углом. Против Механического.
— Ладно. — Макар кивнул, взял два рубля и направился к воротам.
В магазине он уплатил в кассу, купил колбасы и две бутылки пива, вышел на улицу.
Возле овощной палатки стояло несколько женщин. Макар решил купить еще пару помидоров или огурчиков. Он подошел к палатке — и замер… Хотелось протереть глаза.
Да нет же! Не может быть! Люська!.. Как она сюда попала? Ведь она мечтала…
Обескураженный Макар, так и не купив ничего, отступил за палатку и ушел.
А Люська даже не заметила Макара. Может быть, и хорошо, что не заметила. Ей так не хотелось, чтобы ее увидел кто-нибудь из знакомых! А тем более Макар. Не станешь же объяснять, что не сама пошла, что райком послал, на прорыв. Да и что объяснять? Оправдываться вроде, будто сделала что-то неблаговидное.
И потом, сегодня она впервые одна в палатке.
Яблоки, помидоры, огурцы, гири, деньги… Лица, руки, сумки, бумажные пакеты… А она одна. И за все в ответе.
Полдня как в тумане.
Обеденный перерыв.
— Как с товаром?
— Хорошо.
— Вы, товарищ Телегина, выбором яблок не увлекайтесь. Все первого сорта. — Нина Львовна недовольна, но говорит спокойно, голоса не повышает.
— Так ведь просят же покупатели, мелкие и червивые не берут.
— Не берут — не надо. Другие возьмут.
— В жалобную книгу написать грозятся.
— А вы уговорите. И потом, жалоба на товар получится, а не на работников прилавка. — Заглянув во все ящики, поворошив в каждом яблоки, Нина Львовна ушла.
После обеда стоять за прилавком стало еще труднее. С непривычки затекли ноги, стали тяжелыми, в икрах появилась тупая ноющая боль. Все медленней и медленней подсчитывала Люська деньги, путалась, ошибалась. А покупатели спешили, покупатели сердились. Им все равно было: стоит Люська первый день или простояла здесь уже сто лет. Им надо было купить побыстрее и то, что нужно.