Закон тридцатого. Люська - Илья Туричин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина работала бойко, лихо накладывала на чашку весов розовые помидоры, стучала гирями, быстро отсчитывала сдачу.
«Вот так и я буду стоять», — подумала Люська, и ей вдруг захотелось уйти подальше и от ларьков этих, и от Епишева, и от товарища Разгуляя, который представлялся ей еще более непривлекательным, чем его начальник. Уйти!.. Пусть торгуют те, кто ничего другого не умеет… А ты умеешь? Что ты умеешь, Люська?.. Можешь не ходить. Вряд ли тебя будут искать. Люди заняты делом. Даже путевку, наверное, не вернут в райком. Так и будет лежать красненькая, тисненная золотом книжечка в столе товарища Епишева. Так и будет лежать… А внутри книжечки — твоя фамилия: «Телегина Людмила Афанасьевна, член ВЛКСМ»… Ладно! Хватит размазывать! Можешь не ходить. Помидоры без тебя не сгниют, совесть — сгниет…
Вот и Механический завод. Из-за высокой желтой ограды тянутся к нему молодые деревца. За ними — длинные корпуса цехов, откуда слышен равномерный гул. Желтое приземистое здание проходной. Ворота с решеткой наверху. На решетке надпись: «Государственный Механический завод». Будто у нас в стране есть еще и частные заводы. И вообще — скучное название. Назвать бы завод как-нибудь… ну… ну, хоть «Стальная роза» или там… ну, мало ли…
А напротив Люська увидела другую надпись: «Продовольственный магазин № 31 Райпродторга».
Еще в девятом, когда их класс ходил на экскурсию на Механический, они с Ольгой забегали в этот магазин, купили десять плавленых сырков и пять батонов. На всю компанию.
Люська постояла немного около витрины с аккуратными скучными горками консервных банок и строем винных бутылок с яркими этикетками. За толстым стеклом в таинственном полумраке мелькали бледные лица покупателей. Люська понимала, что никакого полумрака, в сущности, нет, просто на улице солнце. Но стало тоскливо. Вздохнув, Люська вошла в магазин.
Крашенные темно-синей масляной краской стены, щербатый кафельный пол, толстые стекла на прилавках. В углу поочередно, словно переругиваясь, взвывали две кассы.
В овощном — очередь за помидорами.
Люська подошла к молоденькой продавщице рыбного отдела, — он был ближе к двери.
— Скажите, пожалуйста, где мне найти директора?
— А вам зачем? — недоверчиво спросила девушка. Даже светлые кудряшки ее, вздрагивавшие при каждом движении, замерли и насторожились.
Не будет же Люська объяснять всем и каждому, что ее послали на ликвидацию прорыва в торговле.
— По делу.
— Сейчас узнаю.
Девушка ушла и вскоре вернулась в сопровождении толстухи с помятым рыхлым лицом, подведенными ресницами и сильно накрашенными малиновыми губами.
— Что случилось, гражданочка? — подчеркнуто официально обратилась она к Люське.
— Я к директору, к товарищу Загуля… Гуляеву.
— Разгуляю, — поправила толстуха.
— Да. Меня послал товарищ Епишев.
Толстуха заулыбалась.
— Голубушка, так бы сразу и говорили! А мы подумали: опять кто с жалобой… Проходите.
Она подняла квадрат прилавка и открыла дверцу вроде калитки. Люська сделала несколько шагов и оказалась в полутемном помещении, заставленном какими-то ящиками, бочками, мешками.
— Осторожней. У нас тут все чулки порвешь. Оня! — крикнула толстуха. — Опять на дороге ящиков наставила.
Из-за перегородки ответили басом:
— Скоро машина придет. Тару отправляем, Нина Львовна.
— Машина, машина… — сердито проворчала толстуха. — Пока отправите, шею сломаешь. Сюда, пожалуйста! — Она открыла невидимую в полумраке дверь. Оттуда вырвался неяркий луч света.
— Василь Василич, к вам от товарища Епишева.
Люська вошла в небольшую комнатку. За стареньким канцелярским столом сидел уже не молодой, приятной внешности мужчина. Он приветливо улыбнулся, на бритых щеках его заиграли ямочки.
— Здравствуйте! Прошу садиться. Чем могу служить? — Глаза у него были синие-синие, взгляд открытый. Говорил он негромко.
«Похоже, что подчиненный получше начальника», — подумала Люська.
— Товарищ Епишев послал меня к вам…
Люська не успела договорить. Разгуляй мягко перебил ее:
— Вы — Телегина Людмила.
— Да.
— Вот и отлично! — Он внимательно посмотрел на Люську, чуть склонив голову. — Вот и от-лич-но!.. Значит, хотите посвятить себя торговле?
— Собственно, меня послал райком комсомола…
— На прорыв, — улыбаясь, добавил Разгуляй. — Вот и отлично! Когда можете приступить?
— Хоть сейчас.
— Сейчас… — Разгуляй посмотрел на Люськино белое платьице, на красненькие туфельки на шпильках и искренне рассмеялся: — Вы не сердитесь, Людмила… э-э-э… Афанасьевна… Такой деликатный наряд — и ящики с помидорами. Хотя помидоры — тоже деликатный товар. Конечно, можете и сейчас приступать. Спецовочку мы вам выдадим. Вам когда-нибудь приходилось иметь дело с товаром?
— Иногда покупала кое-что в магазине, — не без ехидства ответила Люська.
— Я имею в виду другую сторону прилавка, — ласково улыбнулся Разгуляй.
— С другой стороны нет, не приходилось.
— Вот видите. Придется вас подучить немного. Торговля, конечно, дело не сложное, но и не такое уж простое. Вот, — он указал на толстуху. — Прошу любить и жаловать, заведующая нашей рыбо-овощной секцией, Нина Львовна. Будете, так сказать, трудиться под ее непосредственным руководством. Она у нас, несмотря на еще молодой возраст, прямо-таки мать продавщицам.
— Уж вы скажете, Васи ль Василич! — кокетливо проговорила Нина Львовна.
— Открываемся мы в восемь, закрываемся в девятнадцать. Приходите завтра немного пораньше. Попрошу заявленьице на мое имя и вот эту анкетку заполнить. Оформимся и приступим…
Зазвонил телефон. Разгуляй снял трубку.
— Да. Яблоки?.. — Он прикрыл трубку рукой и вопросительно посмотрел на Нину Львовну, потом, отняв руку, сказал в трубку: — Давайте. Освоим… Сколько?.. Давайте. — Он положил трубку на рычаг. — Яблоки нам база подбросит. Придется покрутиться.
Разгуляй понравился Люське. Что с того, что немного грубоват? Это скорее не грубоватость, а прямолинейность. Человек называет вещи своими именами. Что ж в том плохого? Она, Люська, тоже такая же. Тоже не побоится назвать все своим именем. Как же иначе жить? Приспосабливаться к таким, как Епишев? «Раскадровочка», «Он вас приспособит!» Приспособит! Вот что не понравилось с первого раза. Только сейчас слово встало перед Люськой бесстыдно нагое, наглое слово — приспособляться! Никогда! Ах, как это хорошо, что ее директор не похож на Епишева!
Первые два дня Люська работала вдвоем с Галей. Галя — та самая молоденькая продавщица рыбного отдела, у которой Люська спрашивала, где найти директора.
Сама Люська не торговала. Товар — яблоки, помидоры и желтоватые огурцы — взвешивала Галя, а Люська помогала ей рассчитываться с покупателями и подносила ящики с помидорами.
На второй день, когда палатку закрыли на обед, Галя спросила Люську:
— Ну как, присмотрелась?
— К чему?
— А как я торгую.
— Ну?
— Василий Васильевич завтра тебя одну решил поставить за весы. Продавцов нехватка.
— Хорошо.
Они помолчали. Галя взяла из ящика большое красное яблоко, вытерла его о спецовку, надкусила крепкими ровными зубами.
— А тебе страшно первый раз было? — спросила ее Люська.
— Еще как! У меня в первый день недостача знаешь какая получилась!
— Почему недостача?
— А кто его знает! Как говорится: усушка и утруска. Поработаешь — узнаешь.
— И что же ты сделала с недостачей?
— А что! Поплакала да покрыла. Василий Васильевич помог.
— Денег дал?
Галя не ответила, неопределенно пожала плечами.
После обеда Люська под наблюдением Гали стала отпускать помидоры.
В общем, торговля — дело несложное. Только гири путаются к концу дня. И двугривенные так похожи на полтинники, что вместо сорока копеек очень даже свободно можешь выложить рубль. Впрочем, тебе их тут же вернут. Да еще и скажут: «Так будете торговать — проторгуетесь!»
Днем покупателей не очень много. Наплыв начинается с четырех часов. На заводе кончается смена. В магазине и возле уличных палаток и лотков образуются очереди. Все сердятся, торопят, даже ругают.
Ох, и досталось же Люське в первый день ее самостоятельной работы! Галя на ругань внимания не обращает, то ли привыкла, то ли вид делает, что не трогают ее обидные слова. А Люське непривычно. Укладывает яблоки на чашку весов, уж, кажется, так старается, так торопится. Но нет, не довольны, подгоняют:
— Побыстрее, девушка!
— Не на танцплощадке!
А Люська, если по совести сказать, ни разу и не была на танцплощадке. Обидно!..
Когда закрыли палатку, Галя ушла сдавать выручку, а Люська присела на ящик, опустила натруженные руки. А перед глазами лица, лица, лица… И все одинаковые, похожие на блины. Хоть бы одно вспомнить!