Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930–1940-е годы - Георгий Андреевский

Появились новые поговорки: «На Сталина злоба до самого гроба», «При Сталине жить – жидам служить», «Если б не Сталинская власть – нам в тюрьму бы не попасть» и, конечно, частушки:

Все жиды, да все жиды,Не податься никуды.Жид заведует в колхозе,Мужик роется в навозе.

Клим коровушку пасет.Жид подойником трясет.Для евойной РивочкиНужны к чаю сливочки.Ленин Сталина спросил:– Где богатство ты добыл?– Я ограбил всю Россию,А ее сынов убил.

Долго жили мы в бедеИ не ждали помочи,Слава Богу Гитлер спасОт жидовской сволочи.

Евреи отвечали фашистам взаимностью. На митинге еврейского народа 28 августа 1941 года они приняли такое обращение: «Братья евреи во всем мире! Подрывайте всеми мерами ресурсы фашистов в любой части света! Проникайте в самые жизненные отрасли смертоносной индустрии гитлеровских палачей и парализуйте их любой ценой! Бойкотируйте их производство везде и всюду. Разглашайте везде и на любом языке нескончаемые зверства, чинимые гитлеровскими каннибальскими полчищами на своем кровавом пути! Действуйте со священной самоотверженностью неукротимых партизан! Ни один еврей не должен умереть, не воздавши фашистским палачам за невинно пролитую кровь! Разверните повсеместно широкую агитацию за солидарность и действенную помощь Советскому Союзу, оказывающему героическое сопротивление носителям смерти и разрушений!»

Выступивший на митинге знаменитый еврейский артист Соломон Михоэлс добавил: «Еврейская мать, если у тебя единственный сын, – благослови его и отправь в бой против коричневой чумы!»

У Михоэлса сыновей не было, и это не ушло от внимания ни евреев, ни антисемитов. Евреи вообще всегда находились под пристальным взором общества, а после войны – тем более. Тогда основным был вопрос: «Кто сколько сделал для победы?»

В Германии, где антисемитизм являлся государственной политикой, он, естественно, имел свою оппозицию, а в СССР антисемитизм был «запретным плодом» и поэтому таил в себе особую притягательную силу. Шутка того времени: «Для того чтобы покончить со всеми несчастьями, надо уничтожить евреев и почтальонов» оставляла у наших граждан недоуменный вопрос: «А почему почтальонов?»

Глава седьмая

ДНИ ВОЙНЫ

«Семьи-заложники». – «Бей, чем хочешь, но убей!» – Продолжение рассказа Б. В. Курлина. – Рассказ Барабанова о войне. – Бродячие собаки и бездомные кошки. – Жизнь в зоопарке. – Люди и лошади. – Побег павиана Васьки. – Хищники. – Кое-что о лошадях. – Мелочи быта. – Замнаркома зашел в ресторан. – Проблемы трамвайного поезда. – Голова на рельсах. – Метро. – Поэты и цензура. – Вертинский вернулся! – Случай во МХАТе. – Мусор, крысы и нечистоты. – Опять в тесноте и обиде. – В бане. – В парикмахерской. – В магазине. – На рынке. – В очереди за хлебом. – Газировщицы. – Убийство директора кондитерской фабрики. – Кто трепал нервы продавцам

Почтальоны приносили «похоронки» – сообщения о гибели на войне родных и близких, поэтому их боялись. Приносили и письма. Некоторые писали их на специальных бланках. На наружной стороне такого бланка лозунг «Смерть немецким оккупантам!», картинка: наши бьют немцев, а под картинкой слова Сталина: «Мы можем и должны очистить советскую землю от гитлеровской нечисти» и стихи:

За страну СоветскуюБей зверье немецкое.Банда влезла к нам во двор,С ней один лишь разговор.Бей штыком, гранатой бей.Бей, чем хочешь, но убей!

Бывали случаи, когда плохие вести с фронта приносили не почтальоны, а работники НКВД. Получали их «члены семей изменников Родины». Установив, что военнослужащий перешел на сторону врага, или просто придя к такому мнению путем умозаключений, «Особое совещание», лишенное возможности наказать самого перебежчика, наказывало его семью. Это делалось с целью профилактики. Жены и дети фронтовиков становились заложниками. Выселяли их, как правило, согласно предписанию, на пять лет на Север, куда-нибудь в Коми АССР. Родителей изменников, как правило, не трогали. Семье, получившей такое предписание, давалось сорок восемь часов на сборы. Брать с собой можно было груз весом до пятисот килограммов. Но что могла взять женщина, да еще с ребенком на руках?! К тому же имущество изменника Родины подлежало конфискации. Ссылаемых в дороге не кормили. Им разрешалось иметь с собой продовольствие «из расчета месячного запаса еды на семью». А что можно было взять на месяц в голодное время, когда и на день-то еды не всегда хватало? Да, хлебнули горюшка эти «российские мадонны» за грехи своих мужей. А ведь те, давая присягу, клялись не щадить ни своей крови, ни самой жизни для достижения полной победы над врагом. «Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, – говорили они, – то пусть меня (меня!) постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся». Ни словом, ни намеком не говорилось в присяге о том, что за вину солдата будут отвечать его жена и дети. Такое никому и в голову не могло прийти. Это был маленький сюрприз советским воинам от любимого вождя.

На войне тоже было тяжело. Как вы помните, Борис Васильевич Курлин остановился на том, что его часть вышла из окружения под Осташковом Тверской губернии. А что же было дальше? А дальше вот что: «… Вышли мы, как я уже говорил, из окружения в районе Осташкова, – продолжал Борис Васильевич. – В селе, в котором мы оказались, тогда базар был. Литр водки на нем стоил восемьсот рублей. Купил я поросенка, водку, а тут немцы стали обстреливать. Все, конечно, разбежались. Потом снова собрались. Вообще-то, даже после сильной артиллерийской подготовки остаются люди, техника, не все гибнет, а тут обстрел был небольшой, так что торговля на рынке продолжалась.

А вообще постепенно, с опытом, узнаешь по звуку свою бомбу, мину, снаряд, пулю. Снаряд, если свистит, значит, летит мимо, а если шипит – твой. Бомба воет. Если над тобой, то улетит дальше, а если немного в стороне – ложись. Пуля «у-у-у» – мимо, если «фить – фьюить» клокочет, – значит, рядом. Хотя от всего не спрячешься. Это уж судьба.

Вот был у нас один сержант, Бондаренко, он очень боялся бомбежки, так при бомбежке и погиб. Спрятался в траншее, а в нее как раз бомба попала. Он каждый день говорил: «Что день грядущий мне готовит?» Радовался, когда день был пасмурный, – нелетная погода, значит, бомбить не будут.

В другой раз один офицер пришел поговорить с солдатами. Сели четверо в кружок. Посередине упала мина и всех убила. Могли ли они знать, что так случится?

Командующим 3-й армией, в которой я служил, был Горбатов. В Орле как-то начался обстрел, и командир дивизии Гурьев успел оттолкнуть Горбатова. Тот упал в окоп, живой остался, а Гурьева убило.

Когда мы выходили из окружения, некоторые переоделись в штатское, оружие бросили. Вышло нас к Осташкову около полутора тысяч. Подошли к озеру Селигер, погрузились на корабль, который назывался «Орел». А тут налетели двадцать семь «юнкерсов». Хорошо, что капитан нашего «Орла» был старый, опытный. Он маневрировал, и бомбы в корабль не попали. Стали тогда нас немцы обстреливать из пулеметов. Было это в конце августа 1941 года. У населенного пункта Молвотицы, если не ошибаюсь, мы заняли оборону. В нашей дивизии тогда из восемнадцати тысяч человек осталось две, многие были без оружия. Безоружным я велел сделать трещотки из дерева и расположиться в лесу, вдоль дороги, по которой немцы шли к городу Калинину. Боевое охранение шло, как обычно, километра на полтора впереди основных частей. Мы его не тронули, пропустили. Когда подошла колонна, начали бой. Те, кто были с трещотками, выскочили из-за кустов на немцев, да еще в штатском. Не знаю, что подумали немцы, но они побежали. Мы гнали их километров восемь. Они побросали оружие, артиллерию, машины. Потом, правда, опомнились и поддали нам. Мы отступили. Немцы в Калинин (Тверь) выбросили десант. Мы отступили к деревне Горохово. Сильные бои были у элеватора. Там почти все наши погибли. Потом у этого элеватора оборонялись немцы. Их тогда тоже всех уничтожили.

В декабре 1941-го мы переходили Волгу по льду. Лед колыхался. Немцы в громкоговоритель кричали командиру дивизии: «Озеров! Пора сдаваться, все равно вам конец, только людей погубите!» Немцы пошли на нас по льду Волги, а мы окопались на берегу. Они не ожидали, что мы их встретим. Мы их уничтожили, человек восемьсот. Вода была красной от крови. Ну и наших было убито немало. Но так много наших трупов, как под Сычевкой, это недалеко от Калинина в сторону Москвы, я никогда не видел.

В обороне на Волге мы стояли месяца полтора. Там, когда началось наше наступление, я впервые увидел «катюши». «Катюши» сразу после залпов уходили, чтобы их не обстреляли немцы. Сначала они стояли на наших грузовиках, а потом их установили на «студебекеры» и «шевроле». Я как-то под Сталинградом попал под огонь «катюш». Страшное дело. Немецкие летчики иногда бомбили наш передний край. Наши тоже бомбили немцев. Наши штурмовики «Ил-2» немцы называли «Черная смерть», потому что их не красили и корпуса у них были черные.