Забытое королевство - Петр Гуляр

Наконец она встала и подошла к граммофону.

— У вас есть музыка для танцев? — спросила она.

Я поставил медленный фокстрот.

— Вы умеете танцевать? — был следующий вопрос. Я ответил, что умею.

Не помню, как долго мы танцевали — должно быть, больше часа. Как все тибетцы и наси из отдаленных горных областей, танцевала она прекрасно, ни разу не пропустив ни одного шага или движения. Поскольку музыка и танцы у наси, тибетцев и черных ицзу, живущих вдоль реки Янцзы, по ритму и характеру исполнения в точности похожи на западные, мне не потребовалось ничего объяснять или показывать. Особенно ей понравились мои записи буги-вуги, и мы танцевали джиттербаг, пока я не выбился из сил окончательно.

Наконец она села, и мы выпили еще несколько чашек вина.

— Приезжайте в Лодянь, — сказала она и беспечно добавила: — Возможно, мы даже могли бы пожениться.

Я сделал вид, что шокирован ее словами.

— В моем возрасте! — воскликнул я. — Вы ведь так молоды!

Она отмахнулась:

— Выйдя за иностранца, я обрету еще больший престиж в глазах общества. Вы будете окружены удобством и роскошью.

Я по наитию взглянул на ее симпатичного рыцаря, который ответил мне убийственным взглядом.

— А как же ваш рыцарь? — шепнул я, подмигнув ей.

Она рассмеялась:

— Да никак. Он мой друг, но не более того. — С этими словами она поднялась и направилась к выходу.

— Что ж, я обдумаю ваши слова, — ответил я, не желая разочаровывать августейшую особу. Я проводил ее вниз.

— Я еще зайду, — сказала она напоследок и помахала мне, когда фрейлины помогли ей забраться в седло.

Я вошел в контору. Принц Му и У Сянь, мой переводчик и секретарь, улыбались до ушей.

— Приходила ее величество королева А У-цзинь из Лодяня, — гордо объявил я.

— Я с ней хорошо знаком, — сказал принц Му. — Она состоит с нами в дальнем родстве.

— Это правда, что ей всего восемнадцать? — спросил я.

Мужчины расхохотались.

— По меньшей мере двадцать шесть! — в унисон воскликнули они.

— А муж у нее есть? — продолжал я.

— Она только что развелась не то с пятым, не то с шестым, — отвечали мне они.

— А солдат? — снова спросил я.

— Он явный кандидат в мужья, — ответил У Сянь, — иначе она бы его с собой не притащила.

На следующий день симпатичный солдат неожиданно нанес мне визит. Он прошел прямо ко мне в кабинет, сел и развернул кожаный мешочек. Затем вынул из него два небольших серебряных ямба в форме полумесяца и положил их передо мной.

— Что это? — в замешательстве спросил я.

— Подарок для вас в случае, если вы откажетесь от руки королевы, — без обиняков ответил он.

Я почувствовал, что заливаюсь краской.

— Что вы имеете в виду? — с трудом выговорил я, едва сдерживая накативший смех.

— Я люблю ее, — продолжил он, глядя мне прямо в глаза, — и надеюсь, что она изберет меня следующим мужем.

— Но я-то тут при чем? — Я изо всех сил старался прояснить ситуацию.

— Ну, она вполне серьезно задумалась, не выйти ли за вас замуж. Она считает, что брак с иностранцем будет для нее познавателен и сделает ее еще могущественнее, — убежденно произнес он.

Я так смеялся, что люди на нижнем этаже решили, будто я сошел с ума. Взяв ямбы, я положил их обратно в мешочек, передал его рыцарю и наполнил две чашки вином. Затем я торжественно сказал ему:

— Дорогой мой друг, я — не Адонис, и не воспринимайте меня, пожалуйста, как вашего соперника за королевские милости. — Мы отпили вина, и я продолжил: — Я никогда не женюсь на вашей королеве — не потому, что она недостаточно для меня хороша, а потому, что не хочу провести остаток жизни в Лодяне.

Ему явно полегчало, но он все еще настаивал на том, чтобы я взял серебро.

Я дружески проводил его вниз. Вечером он зашел еще раз и подарил мне кувшин моего любимого вина. Королева Лодяня так и не вернулась.

Глава IX

Ицзу, боа и миньцзя

Исконными обитателями Лицзянской равнины были поу — или, как называли их наси, боа. Завоеватели-наси, спустившись с Тибетской возвышенности, рассеяли боа и вытеснили в окружающие горы, отобрав у них плодородные равнинные земли. Боа были весьма примитивны — поговаривали даже, что в недалеком прошлом они практиковали церемониальный каннибализм, поедая в знак уважения умерших. В сравнении с наси цивилизация их почти не коснулась, отчего они страдали легким комплексом неполноценности. Им не нравилось, когда их в лицо называли боа, а на вопрос, к какому народу они принадлежат, они почти всегда отвечали: наси. Кроме того, при общении с наси они придирчиво следили за тем, чтобы с ними обращались не менее церемонно и вежливо, чем с другими наси, без каких-либо намеков на то, что они люди второго сорта. Как и подобает горцам, они всегда носили черные плащи из плотного, почти негнущегося шерстяного войлока, немного не доходившие до колен, и синие хлопчатобумажные штаны. Плащи имели идеальную форму колокола, и меня всегда поражал вид приближающихся боа — они походили на огромные движущиеся грибы. Для длинных походов они надевали соломенные сандалии, которые стоили совсем дешево и выбрасывались после прибытия на место.

Я подружился с несколькими боа из деревни Мбуши («Плоть свиньи») в Наншаньских горах неподалеку от места, где я по дороге в Лицзян повстречался с грабителями. Одним из этих боа был юноша по имени У Чжан, низкорослый, коренастый и толстый, с лицом, круглым, как полная луна. Он всегда был невероятно вежлив, держался с большим достоинством и каждый раз, приезжая в Лицзян, привозил мне по паре крупных реп или брюкв и небольшой горшочек меда, вручая эти дары с торжественностью великого герцога, преподносящего своей герцогине бриллиантовую диадему. Затем он церемонно откланивался, шел на рынок, чтобы распродать оставшуюся репу, и возвращался вечером на ужин, обычно оставаясь ночевать. Однажды он пришел к ужину, на котором присутствовала компания моих друзей-наси. Должно быть, кто-то из них сказал что-нибудь нелицеприятное по поводу его принадлежности к народу боа, поскольку после этого он весь вечер горько плакал, и мне стоило большого труда убедить его, что никто не хотел его обидеть. Он сказал, что ему то и дело приходится сносить оскорбления от заносчивых горожан. Больше всего он мечтал пригласить меня на свою свадьбу, но увы — обстоятельства вынудили меня покинуть Лицзян раньше, чем она состоялась. Но однажды, по пути в Шику, что на берегу Янцзы, мне довелось проезжать мимо его деревни, где не было ни источников, ни ручьев — местным жителям приходилось довольствоваться водой, заполнявшей впадины и ямы за время сезона дождей. У Чжан принял меня в своем бедном жилище так, будто я был графом, а он — феодальным королем в изгнании, которому пришлось временно приютиться в дрянной лачуге. Иногда вместе с У Чжаном ко мне в гости приходили его соседи. Некоторых из них У Чжан недолюбливал и постоянно шептал мне на ухо, что с ними лучше не иметь никакого дела. Я не слишком-то прислушивался к его словам, однако впоследствии мне представился случай об этом пожалеть. Через некоторое время один из этих сомнительных боа явился ко мне вечером, после закрытия рынка, с двумя друзьями. Они производили впечатление людей воистину примитивных, косились на меня, словно затравленные звери. Все трое просились переночевать в моем доме, обещая уйти рано утром. Я накормил их и напоил, а затем проводил в гостевую комнату в соседнем крыле. Постели я им не выдал, поскольку боа и некоторые другие племена обычно предпочитают спать на полу, укрываясь плащами вместо одеял. Рано утром мой повар прибежал ко мне весь белый от ярости.

— Идите, посмотрите! Идите! — задыхался от гнева он.

Я вошел в гостевую комнату. Гости уже ушли. Все стены были залиты мочой, а на полу там и сям красовались «визитные карточки». Больше я не пускал к себе ночевать ни одного боа из той деревни, за исключением У Чжана.

Помимо наси, боа и тибетцев в Лицзянской долине и прилегающих к ней горных областях проживало еще множество разнообразных народов, включая черных и белых ицзу, черных и белых лису, миньцзя, аттолаев, мяо, чжунцзя, сифаней и цян, наиболее интересными из которых были черные ицзу и миньцзя, игравшие важную роль в жизни и экономике Лицзяна.

За время долгих путешествий и пребывания среди племен Китая и приграничья Тибета, Туркестана и Сибири, Индокитая и Таиланда, а также других областей Юго-Восточной Азии я пришел к выводу, что все нынешние племенные народы четко делятся на две категории — отмирающие и нарождающиеся. Под первой категорией я подразумеваю те из них, которые как будто утратили волю к жизни, словно срок их земного существования подошел к концу. Они исчерпали в себе стремление развиваться дальше, у них нет желания куда-либо в жизни продвигаться. Их не интересует ни возможность улучшить свою судьбу при помощи учебы, ни вообще что-либо, что происходит за пределами тех горных уголков, где они ютятся. Их не взволновало даже наступление эпохи аэропланов и автомобилей, усовершенствованных методов обработки земли и чудес современной медицины. У них нет желания исследовать эти чудеса, да они и не воспринимают их как нечто имеющее отношение к ним лично. Они хотят только одного — чтобы их оставили в покое и они могли бы и дальше влачить свое примитивное существование. Когда их со всех сторон сжимают более агрессивные соседи, они пассивно уступают тем свои земли и тихо, стыдливо уходят в еще более глухие места неприступных гор. Они вяло, безрезультатно сопротивляются попыткам правительств и миссионеров втянуть их в водоворот цивилизованной жизни. Они соглашаются даже надевать иностранную одежду и покорно ходят в миссию на церковные службы, однако только в ответ на подарки, убеждения и давление. В глубине души им это неинтересно. Они статичны — их невозможно каким бы то ни было образом подтолкнуть или развить, а когда цивилизационный процесс становится слишком стремительным или жестким, они просто погибают, не в силах этого вынести. Их миссия на земле завершилась, и они обречены на исчезновение — и наверняка исчезнут, возможно, через несколько десятилетий, под непрекращающимся напором более агрессивных и цивилизованных народов, которые в поиске нового жизненного пространства стремятся заполнить все свободные уголки планеты. Они либо тихо вымрут, либо растворятся в межнациональных браках с другими, более жизнеспособными расами. К этой категории отживающих свой век племен я отнес бы мяо, белых лису, чжунцзя, боа и многие другие народы, рассеянные по всей Азии от Камчатки до Новой Гвинеи. Их борьба с миром — если таковая вообще имела место — окончена, и конец их уже близок, несмотря на то, что мировые правительства и добросердечные миссионеры продолжают их опекать.