Современный болгарский детектив - Цилия Лачева

— Он болен? — спросила она кротко.

— Как бы вам сказать…

Выражение ее глаз, окруженных коричневыми кругами, было напряженным, как у ночной птицы, ни удивления, ни протеста в них не было.

— Умер?

— Не знаю. Исчез.

— С цыганами? Влюблен в певицу? Нет, в наше время такого не бывает…

Следователь снова кивнул (увы, в наш жестокий и расчетливый двадцатый век не может быть ничего подобного). Прочитал он несколько слов инженера, адресованных Росе. Веселые, праздничные пожелания. Благодарность за ее двенадцать или четырнадцать страниц… Клименту представилось, как Христов нетерпеливо перелистывал ее послания, останавливаясь лишь на некоторых размышлениях. Инженер был деловой мужчина или по крайней мере заставлял себя быть таким. В самом длинном письме (почти две страницы) он писал о какой-то игре в карты с Беровым: оба напились до беспамятства, так что проснулись на ковре в квартире у Берова.

— А не у Беровой? — спросил следователь.

— Это мужчина. Некрасивый, старый. Он на заводе плановик. Играют в карты!.. Я удивляюсь, как…

Она бесшумно подкатила кресло к электрической плитке, где кипел кофе. Климент встал, задыхаясь от запаха крупных, пышных цветов в бесконечных горшках.

— Это будет у меня уже четвертый кофе… Пожалуйста, не надо… А как был одет ваш Стилиян, если вы помните, при последнем визите?

— Помню. Выпейте тогда этот сироп, он из ягод бузины, очень полезный… Стилиян был в новом пальто, светло-бежевом. Сказал, что купил его у приятеля — почти задаром.

— Имя приятеля знаете?

— Я не спросила. Только посоветовала носить светлые пальто, они делают его крупнее.

— Еще?

— Пожаловался, что какая-то девушка навязывается, такое слово употребил… не знает, как от нее отделаться.

— Кто этот Беров? И адрес — может, вы знаете?

— Работает на стройке, хоть уже на пенсии. Живет в ведомственной квартире.

Около девяти вечера Владислав Беров открыл дверь (он был уже в домашней теплой пижаме). Пригласив в неприбранную гостиную, усадил гостя в кресло, обтянутое растрескавшейся, старой кожей. И сразу же задал вопрос:

— Нашли его?

— И вы уже знаете?

Мужчину это задело.

— Стилиян — сын моего лучшего друга.

Он достал бутылку (на дне оставалось немножко виски) и две рюмки.

— Светлая ему память.

Голос у него был глухой, серо-зеленые глаза укоризненно глядели на следователя.

— Рано еще поминать его бессмертную душу, — сухо сказал Климент.

— Мне любо-дорого было бы выпить на его свадьбе. Или за его открытия. Даже просто так — за жизнь, пока еще она бурлит в нас…

Он достал платок, сложенный вчетверо, высморкался. Налил рюмки и быстро осушил свою.

— Я сожалею, — помолчав, сказал Климент, — но повод действительно нерадостный… Когда вы видели инженера в последний раз?

Хозяин постоял с рюмкой в руках, поднял глаза к пыльной люстре.

— Подождите. Минуточку… У меня была ревизия — я сейчас работаю по закупке мелкого товара, который нужен заводу как хлеб. Третьего ревизия благополучно закончилась. Я боялся из-за спорной тысячи левов. И с кем же отпраздновать этот мой праздник? С сыном моего лучшего друга, пропавшего без вести во время войны. И вот — сын, оказывается, тоже пропал без вести.

— Как вы со Стилияном Христовым проводили время?

— Ну, как это делают два настоящих мужчины в праздник, который не отмечен в календаре? Пьют да в карты дуются, поднимая ставки. В сущности, мы играем больше для удовольствия, деньги — так только, повод для шуток.

— Покер или бридж?

— Да нет, сами придумали… Нечто вроде лодки с веслами. Едешь вперед, потом приостановишься полюбоваться каким-нибудь закатом или рекой, давно исчезнувшей вместе с тенями наших предков…

— Я вас не понимаю.

— А вы знали покойного?

— Оставьте это слово — «покойный»… Нет, я его не знал.

Беров уверенной походкой подошел к буфету и выдвинул ящик. Достал канцелярскую папку, обтер ее белой тряпочкой. Вытащил большую фотографию, вырезанную из журнала. На ней следователь узнал Христова в юности: цветущий, красивый, стройный, точно сошедший с рекламного плаката. Около него — девушка, тоже красивая, с прямыми русыми волосами, в блузке и юбке до колен.

— Вы, вероятно, не знаете чешского? — спросил Беров и бойко перевел: — «Красавица, студентка института мисс Маришка Хроматка и рыцарь науки, болгарин Стили Христов, студент-отличник». Стили был львом среди обычных котов и прекрасно это понимал. Его приглашали на приемы, в ресторане для него всегда был заказан столик и стояла его пивная кружка. Его обожали. Вот он на студенческом балу в костюме Пьеро…

Тонкие черты Пьеро были старательно прорисованы черными тенями.

— Красавец! — печально проговорил Беров. — А что скажете об этом? — И жестом игрока, вытаскивающего последнюю, самую крупную карту, достал маленькую, но отчетливую фотографию. — Зампредседателя Совета Министров жмет ему руку на выпускных торжествах. Его дочь была влюблена в Стили. С ума по нему сходила.

— Свадьбы не было?

— До этого не дошло. Молодость, сами понимаете…

Следователь внимательно изучил каждую фотографию — лицо инженера светилось внутренней страстью, интеллигентностью и, может быть, восхищением — главным образом самим собой.

— Понимаете, полковник, — начал Беров, на что следователь устало возразил, что он майор. — Понимаете, майор, драму моего молодого друга? Общество, блестящие салоны, компании красавиц — и вдруг провинциальная стройка! Грязь по колено, грубые мужики, керосиновые лампы. Вот она, жизнь! И Стилиян — инженер средней руки, а вокруг потрепанные женщины, мужчины, имеющие слабость к рюмке…

Климент Петров нахмурился.

— Христов сам пожелал работать на этой стройке… Именно там он мечтал работать.

— Да уж… большие были проекты, большие мечты. Занялся этой темой, потому что трудна и нова: «Автоматизированная система использования энергии отработанного тепла». Честолюбие свое тешил молодой человек.

— Я не вижу в этом ничего ненормального.

— А я вижу. Этот прыжок с высоты — да в самый низ, к мужичью… Что-то происходит у тебя в голове, каким бы ты ни был разумным и крепким… Это ведь то же самое, когда прыгнешь снизу вверх. Результат один — сотрясение мозга.

— Вы утверждаете, что его прошлая жизнь повлияла на его душевное состояние?

— Очень. Он хотел быть первым среди первых. А все эти женщины только мешали ему осуществить свои планы.

— Считаете, его исчезновение как-то связано с ними? Вы в этом уверены?

Тот пожал плечами. Глядя на его вязаный короткий жилет, не скрывающий торчащее брюшко, на помятое лицо с крашеными усами, на всю его огромную рыхлую фигуру, следователь строил догадки одну нелепее другой: что связывало, вернее, что было общего у молодого, блистающего «в свете» Христова и этого человека?

Словно услыхав его мысли, Беров сказал:

— Я был должен его отцу. Деньги я посылал сыну, да и сам частенько ездил в Прагу. Стили был таким парнем… Я хотел бы иметь такого сына — красивого, веселого, умного. Я человек одинокий, потому что уважаю абсолютную свободу…

— А что по этому поводу думал Христов?

— Я сумел ему внушить, что личная свобода — это наивысшее счастье… Но было и кое-что другое: вы не заметили, товарищ майор, некоторые люди закрепляются на самом лучшем моменте своей жизни и остаются там, как на одинокой вершине? Я знал одну красавицу, из-за которой мужчины друг друга убить были готовы… Но эта красавица никого из них не выбрала — осталась на своей вершине. Она моя сверстница, можно сказать — бабка, но по-прежнему не двигается с места, то есть со своей вершины. Закрепилась, так сказать.

— То есть Стилиян…

— Именно! — воскликнул Беров. — Мой Стили остался вот здесь, — он постучал по фотографии молодого человека. — Невозможно каждый день с утра до вечера загонять прошлые запросы в строительную грязь и даже в копание в этом безнадежном проекте…

— Безнадежном? Я не знаю другого проекта с бо́льшим будущим.

— Он такого не говорил. Гордый был человек. Но вспыхивал, как сухой порох, если я об этом речь заводил.

Следователь согласно кивнул: мало кто радуется трудностям…

Его собеседник долго и печально молчал.

— Ему другая жизнь была нужна, — вздохнул он.

— Но он ведь не бедно жил.

— Я не о том… Я оставил бы ему дом, кое-какие сбережения… А он все головой стенку пробить пытался. Хотел подняться выше других.

— И прежде всего — выше себя… Вы допускаете самоубийство? Без видимых причин?

— Да разве надо трубить о том, что были причины? Здесь все просто: столкновение мечты и реальности…

— Но реальность давала ему и настоящее, и перспективы. Большие перспективы.