Сладкая ночка - Екатерина Черкасова

Вода из крана текла тоненькой горячей струйкой. Я с наслаждением подставила под нее лицо и намылилась. Только сейчас я поняла, что болезненно худа: я ощупала торчащие повсюду кости, выступающие ребра, от чего моя грудная клетка стала напоминать стиральную доску, оглядела тощие руки с синими венами, видневшимися прямо под кожей. Да, о прекрасной фигуре с тонкой талией, высокой грудью и полными бедрами, что так нравилась Абдул Азизу, придется забыть. Пока забыть, утешила я себя.

С меня текла черная от грязи вода, и я намыливалась и намыливалась, терла тело жесткой мочалкой, словно пыталась содрать с себя налет последнего времени, ужасной тюрьмы, предательства, отчаяния. Я не знала, куда и зачем меня привезли, но по крайней мере меня не собираются убивать, дали мне вымыться, а может, еще и накормят. Впервые за последнее время я почувствовала страшный голод.

Вода закончилась, и я растерлась полотенцем, а затем надела простое солдатское белье и форму. Она была велика. Рубашка болталась на мне, как на вешалке, брюки, лишенные ремня, съезжали на бедра. Женщина ждала меня на улице.

— Мне нужен ремень, — попросила я ее, — брюки не держатся.

Я стояла перед ней, зажав в кулаке пояс брюк. Она махнула мне рукой и пошла впереди. В палатке она указала на мою шею:

— Никакого ремня!

Я поняла, что следы моей неудачной попытки свести счеты с жизнью все еще видны. Вместо ремня женщина дала иголку с ниткой и предложила ушить брюки.

Надо сказать, что иголку с ниткой я держу в руках не чаще раза в год, если вдруг понадобится пришить пуговицу. Но я послушно разделась и принялась соображать, как сделать брюки размера на два меньше. Крупными неуклюжими стежками я соорудила защипы и примерила одежду. Выглядели брюки, наверное, ужасно, но с меня не сваливались.

Женщина подошла ко мне и пощупала мои длинные волосы.

— Их не расчесать. Придется состричь. — Она взяла ножницы и несколькими резкими движениями отрезала их, оставив неровные короткие пряди. — А теперь расчешись! — Женщина бросила мне гребенку.

Когда, с ее точки зрения, я была в порядке, мне дали поесть. Я жадно набросилась на то, что мне принесли, и, когда металлическая миска опустела, жалобно посмотрела на женщину.

Стражница поставила передо мной кружку воды и сказала:

— Хватит, тебе может стать плохо.

— Спасибо, — тихо поблагодарила я. Все же здесь со мной обращались гораздо лучше, чем в тюрьме.

— Идем, — женщина пошла вперед, не дожидаясь меня.

Мы подошли к одной из палаток, поменьше других.

— Заходи, — коротко бросила она.

В палатке никого не было. Впрочем, можно сказать, и ничего. В углу валялось старое одеяло солдатского образца.

— Будешь здесь. Тебя охраняют. Бежать не пытайся, бесполезно, — словоохотливостью эта дама не отличалась.

Я посидела на одеяле, размышляя о том, куда попала. Понятно, что новая тюрьма мало чем отличается от старой. Но здесь меня хотя бы помыли и накормили. Я не представляла, где мы находимся. По моим расчетам, здесь не было ничего, кроме пустыни.

Я отодвинула полог и выглянула. Площадь, если можно так ее назвать, была пуста, откуда-то доносились женские голоса, слаженно произносившие что-то речитативом. Слова сливались, их было не разобрать. Я попыталась осторожно выбраться из палатки, чтобы оглядеться. Но путь преградил автомат…

— Назад! Нельзя выходить! — резко сказал бородатый араб, почему-то похожий на молодого Фиделя Кастро.

Я попятилась и села на одеяло. Это тоже была тюрьма.

Два дня прошли в одиночестве. Мною никто не интересовался, никто не приходил. Трижды в день приносили простую, но сытную пищу и воду. Я видела только бородатого араба, который охранял палатку. Ночи были очень холодные, я куталась в старенькое одеяло и мечтала о восходе солнца, которое согреет меня. Но наступал день, и я изнывала от зноя. От него не было спасения, за день палатка раскалялась так, что я мечтала о приходе холодной ночи.

На исходе третьей ночи, когда я сжалась в плотный клубок, чтобы не потерять ни калории драгоценного тепла, появилась девушка. Вернее сказать, она не появилась, ее грубо втолкнули в палатку, и она, не устояв на ногах, повалилась прямо на меня. Тут же вскочив на ноги, она отбежала в угол и уставилась на мое напоминающее кокон тело.

— Эй, — тихо позвала девушка, — ты кто?

— Это ты кто? — возмутилась я. — Я здесь живу!

— Живет! — грустно рассмеялась девушка, скорее всего молодая арабка с роскошными волосами и огромными черными глазами. Она была в такой же одежде, как и я. — Это же местная тюрьма! Разве можно жить в тюрьме!

— Я уже привыкла, — вздохнула я.

— К этому нельзя привыкнуть! — вздернула подбородок гостья-пленница.

— А ты попробуй! — обиделась я.

— Ну, ладно, — примирительно сказала девушка. — Тебя как зовут?

Я поколебалась. Мои хозяева наверняка уже знают, что я не Мишель Амир. Но знают ли они, что я Лейла Давыдова? Мой бывший муженек так ловко от меня открестился, что в полиции не приняли всерьез мое заявление, что я русская. Ну, почти русская.

— Мишель, — на всякий случай сказала я.

— Ясмина, — представилась девушка.

Я хихикнула.

— Что смешного? — напряглась она.

— Да, в общем, ничего. Просто так зовут принцессу в мультфильме про Аладдина. Смотрела?

— Мультфильмы? Нет, нам не показывали.

— Родители, — изумилась я, — не давали смотреть мультфильмы? А что же вы смотрели?

— Ну, разные учебные фильмы о выживании, о тактике ведения партизанской войны, а также основы медицины, взрывотехника, рукопашный бой, иностранные языки. Ну и, конечно, фильмы о Великом Лидере.

Я ошеломленно замолчала.

— Так тебя воспитывали родители? — продолжала изумляться я.

— Я не знаю своих родителей. В три года меня забрали из сиротского дома. Потом я находилась в разных лагерях. Я умею почти все! Еще немного, и, возможно, счастье улыбнулось бы мне, меня бы взяли в охрану важных персон. Я уже готова, я была одной из лучших. Но… — Ясмина погрустнела, глаза ее потухли.

— А что случилось? — осторожно спросила я.

Ясмина схватила меня за руки и горячо прошептала:

— Скажи, ты любила когда-нибудь?

Я вспомнила Абдул Азиза, на глаза навернулись слезы, и я только молча кивнула.

— Я была так счастлива! Он замечательный, самый замечательный! — Ясмина закрыла лицо руками.

— И что же, что в этом плохого? — не поняла я.

— Что ты! Неужели не понимаешь?

Я покачала головой.

— Мы же Пантеры! Девственницы! Теряя девственность, мы теряем силу, способную защитить Самого!

Видя мою растерянность, Ясмина уселась поудобнее, мы накрылись единственным одеялом, и девушка стала рассказывать, перемежая свое повествование экспрессивными выкриками, взмахами рук и горестными стонами.