Сыны мести (СИ) - Баринова Марина Вячеславовна

Все эти вопросы я проглотил и запретил себе озвучивать. Не было в них смысла, ибо ответов мне всё равно никто не даст. Не здесь, не сейчас. Лишь боги откроют причину, но время для откровения выберут сами. Ормар был прав: я должен был достойно закончить дело, которое начал. Для этого требовалось собрать в кулак остатки воли и силы духа.

Мы с Конгермом подняли носилки с Эспеном и направились к деревне. Ормар нёс ведро и факел, освещая нам дорогу. Шли молча. Я старался не глядеть на мертвеца, всё ещё веря, что его убила какая–то моя ошибка. По Птицеглазу, как обычно, нельзя было понять его мыслей и чувств. Даже вступая в разговор, он всегда держался настолько отрешённо, что, казалось, в мыслях был где–то далеко отсюда. Сейчас он просто молчал, а я пялился на его спину и судорожно думал, как теперь объясняться с Аник. Как сказать девице, что ее брат, ее единственная отдушина и радость в отчем доме, больше никогда не вернется? Я переживу утрату. Не первая, не последняя. Но Аник придется по–настоящему туго.

Староста встретил нас у ворот. Во дворе витали ароматы жареного мяса — стыдно признать, но я ужасно хотел есть после обряда.

— Ну что? — спросил Асманд, когда мы внесли носилки.

Ормар жестом велел нам положить Эспена на землю. Конгерм тут же куда–то исчез — лишь краем глаза я заметил, что он скользнул за ворота владений старосты и исчез в тени деревенской улицы. Винить его было не в чем: мало кто захотел бы присутствовать при грядущем разговоре. Ормар остался и кивнул мне, приказывая говорить.

— Твой сын мёртв, — тихо сказал я. — Когги не приняла жертву.

Я ожидал бури. Думал, что после этого Асманд схватится за нож или топор, а может просто попытается забить меня голыми руками. Ждал, что он закричит или бросится рвать на себе космы. Но староста молчал. На его хмуром лице не отразилось ни тени боли.

— Я предупреждал, что сделаю с тобой, если Эспен умрёт. — Он двинулся на меня и помахал рукой кому–то за моей спиной. Я обернулся и увидел, что во двор вошли пятеро деревенских мужей. — Начертателя я отпущу, хотя мне охота изничтожить вас обоих. Но колдовал не Ормар Эйрикссон из Бьерскогга, а ты, Хинрик–недоучка. Из–за тебя мой сын едва не утонул, из–за тебя же он заболел. И из–за тебя он теперь мёртв.

Я бросил взгляд на Ормара. Колдун отчего–то держался слишком уж спокойно. Из дома выглянула бледная Аник, всё поняла и с рыданиями бросилась к мёртвому брату. Я посторонился, давая ей право на скорбь.

— Хочешь судить и казнить Хинрика — делай это на глазах у всей деревни, — объявил Ормар. — И вынеси на улицу то мясо, что приготовил. Угости своих людей. Не пропадать же теперь доброй трапезе.

Начертатель явно что–то задумал, но я не мог сообразить, в чём заключалась хитрость. Быть может и Конгерм улизнул неспроста. Почему учитель, чирей на его старую задницу, опять темнил и ничего мне не говорил?

— Пусть все знают, — подыграл я Ормару и с вызовом уставился на старосту. — Собирай всю деревню. Буди всех. Пусть Яггхюд бдит и знает правду.

Асманд замялся. Узкие глаза нервно забегали по сторонам. Выходка моего наставника явно нарушила его план. Понять бы ещё, в чём он заключался. Староста занервничал сильнее, когда крестьяне, которых он созвал, поддержали Ормара.

— Общий суд! — одобрительно кричали они. — Созовём общий суд. Немедля! Вздернем колдунишку, если он виновен!

Я не был в восторге от таких обещаний, но Ормар едва заметным кивком обозначил, чтобы я не дергался. Рыдания Аник стихли. Девушка поднялась и, пошатываясь, ушла в дом. Вернулась с полным блюдом мяса.

— Вот. Возьмите, — она протянула еду крестьянам, не сводя глаз с Ормара. — Пусть будет частью прощальной трапезы. Я это точно есть не смогу. Не для меня отец готовил — не мне и вкушать.

Коренастый темнобородый крестьянин тут же схватил жирный кусок.

— Ммм… Хороша свининка, — прожевав, похвалил он. — Только с травами перестарались, почти вкуса мяса не чую. Но добрая трапеза. Видно, что для пира готовили.

Аник удивлённо на него уставилась.

— Конина это.

— Да какая ж то конина, девица? — усмехнулся коренастый и взял ещё один кусок. — Свинина, самая настоящая. Во славу Гродды!

Теперь мне всё стало понятно. И с пониманием пришёл гнев.

— Обманщик!

Я бросился на Асманда и замахнулся на него посохом. Откуда взялись силы, сам не понимал. Казалось, ритуал едва не убил меня. Староста отшатнулся, но я умудрился огреть его палкой по голове.

— Ты обманул её! Обмагул Когги! Как ты посмел?

Асманд увернулся от моего удара и пнул меня в живот ногой. Рана взорвалась болью, я рухнул на колени и выронил посох. За воротами послышался стук копыт.

— Вот она, истинная жертва. — Конгерм широко улыбался, ведя лошадь. — Хорошо ты её спрятал, староста. Но я всё равно нашёл.

Крестьяне изумлённо переглядывались между собой. Я заметил, что у ворот собралась добрая половина деревни.

— Ваш староста виновен в смерти сына, — объявил Ормар, помогая мне подняться на ноги. — Хинрик обозначил условие обряда — в жертву должно принести лошадь или корову. Животное, что годами кормит весь род, и оттого столь ценное. Но Асманд решил обмануть моего ученика и зарезал свинью. — Начертатель бросил пустое ведро к ногам Асманда. — Когги не терпит обмана, и ты оскорбил богиню дважды.

Возмущённый ропот пронёсся по двору. Аник выронила блюдо с мясом и попятилась прочь от отца, к дому.

— Ты… Ты сделал это нарочно? — не веря своим ушам, прошептала она.

— Я не мог отдать лошадь! Полдеревни с нее кормится! — взревел Асманд. — Эспен всегда был слабым. Я не только отец, я староста! Я должен думать о людях. И я сделал это ради деревни.

Девушка остановилась, достала из–за пояса небольшой ножик и сделала глубокий порез на ладони. Кровь пролилась на землю, и Аник выбросила руку вперёд.

— Будь ты проклят всеми муками за то, что сделал, — прошипела она. — Ты больше мне не отец. Боги свидетели, отныне я не желаю тебя знать. Пусть кобыла присматривает за тобой, когда станешь ходить под себя.

Сказав это, она медленно побрела прочь со двора. Один из юношей, что толпились у ворот, обнял её и увёл.

Ормар вернул мне оброненный посох.

— Сами судите своего старосту, это не наше дело, — сказал он, обратившись к деревенским. — Можно обмануть колдуна, но не богов. Пусть это будет для всех вас уроком. — Он кивнул Конгерму, и тот поспешил мне помочь. — Мы уходим из Яггхюда. Мы не вернемся в место, где оскорбляют богов.

Вопреки моим ожиданиям, нам дали дорогу. Я бросил последний взгляд на Эспена и мысленно обратился к Гродде, моля её принять мальчишку в своём роскошном городе. У Когги я попросил прощения за свою глупость — мог ведь проверить сам и напроситься присутствовать при забое жертвы. Не знаю, услышали ли меня тогда боги, но деревенские не препятствовали нашему уходу. Хорошо, что всё самое ценное я носил при себе — заходить в дом старосты теперь было противно.

Мы шли молча и сделали привал почти что на самом рассвете. Я едва держался на ногах, ужасно хотел есть и спать. Боль в ране унялась, но легче мне не становилось. Лучше бы болела дырка в брюхе, а не душа.

Конгерм развёл костёр, Ормар молча вырезал деревянную женскую фигурку из куска тёмного дерева. Наверняка образ одной из богинь.

— Как ты узнал, что Асманд решил меня обмануть? — спросил я, нарушив молчание.

— Когда мы возвращались в деревню, Конгерм заметил в лесу одинокую лошадь. Была привязана к дереву. Я узнал её. Видел, как Асманд на ней работал.

— Но я проводил обряд на закате. Ты мог меня предупредить об обмане.

— Зачем? — отозвался начертатель.

— Как это? — опешил я. — Это бы спасло Эспену жизнь.

Ормар взглянул на меня с нескрываемой насмешкой.

— Уверен?

— Я бы заставил Асманда принести нужную жертву.

— Асманд сделал выбор. Даже узнай ты о его обмане раньше, едва ли это что–то бы изменило. Он был готов пожертвовать мальчишкой. А ты, Хинрик, действительно достоин похвалы. Всё сделал правильно, а ведь обряд не из простых. Не ожидал, что ты справишься.