Последнее пророчество Эллады (СИ) - Мария Самтенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ещё чего, — взревел вдруг Неистовый. — Еще чего-о-о-о-о-о-о…
Никто ещё не успел ничего понять, только царица вдруг закричала, дёрнулась вырваться из цепких рук матери; поднялся ветер, застонали кусты, заскрипели камни; Минта в ужасе вцепилась в Деметру — Плодоносная стояла с незыблемостью вековой скалы.
А Арес по-прежнему не закрывал рта, со свистом и чавканьем втягивая в себя воздух.
Одежды Аида затрепетали — но ведь не за Деметру же ему было хвататься. Он, кажется, дёрнулся куда-то за баобаб, но поздно. Его уже захватило вихрем — сдавило со всех сторон, потянуло в огромную, алую, многозубую пасть.
Танат видел, как вихрь из пасти войны сдирает с его кожи загар, и слетают песчинки пополам с пеплом, и уходит, втягиваясь в гигантский зев, сама жизнь — бесконечная смертная жизнь — и ему уже не помочь, не спасти, и даже самые быстрые крылья и самый острый меч не смогут остановить этот вихрь, потому, что момент упущен, дрогнули пальцы, и остается только…
«Только не вмешивайся».
Да он и хотел бы вмешаться, но поздно, поздно, ему уже не помочь, он чувствует, хотя и ни разу не видел — процесс уже не повернуть вспять, и чудовищный зев Ареса всё равно не отпустит свою добычу, а если отпустит, для смертного — уже слишком.
И можно только смотреть, как исчезает в гигантской пасти последняя песчинка жизни, и Аид опрокидывается навзничь, выпуская из рук двузубец, и его волочет внутрь, и Арес жрет его, начиная с ног, и Танат снова до боли стискивает пальцы на рукояти меча (клинок сам рвется в бой, но нужно держать), и…
— Невидимка, — само срывается с губ, не остановить. Пускай он — не он, и не бог, пусть сгорел, да пусть хоть останется смертным, пусть едет в свою проклятую степь, найдет ещё одну нимфу, пусть, пусть, только не так, пожалуйста, только не так.
Убийце впервые за много веков хочется зажмуриться, но он не в силах оторвать взгляд.
И вдруг… перед тем, как исчезнуть в чудовищной пасти, Невидимка открывает глаза, и Танат успевает заметить на его побелевшем лице тошнотворно-многообещающую усмешку Кронида.
Ветер стихает, возвращаются звуки: довольный смех Ареса, тихий плач Минты, успокаивающее кудахтанье Деметры — и только со стороны Персефоны ледяное молчание.
А Танат неожиданно понимает, что улыбается, как дебил.
13
Аид
Аид знал, что должен сделать, но всё же это было безумно тяжело — перестать цепляться за воздух, за землю, за Подземный мир, за реальность, позволить вихрю из пасти Ареса захлестнуть себя и затянуть в распахнутый тёмно-красный зев.
Пожалуй, ещё это было ужасно больно. Казалось, что ветер сдирает мясо с костей, выжигает саму его сущность. Хотелось ответить, хотелось заехать ногой по самовлюблённой роже бестолкового племянника (во что ж он себя превратил?!), а потом схватить за шкирку и макнуть в Стикс, чтобы вязкие ледяные воды промыли ему мозги. Нашёлся титан — пожиратель богов! Не того, видать, сына Гера сбросила с Олимпа.
Вот только нельзя. Нельзя демонстрировать силу, макать идиота в Стикс и собственноручно устранять пробелы в его воспитании. Неистовый Арес может стать живой чёрной дырой, но всю интригу с захватом Олимпа и террором Морского царства ему точно не потянуть. Поэтому — ждать. Раздать указания Минте с Гермесом, коварно ухмыльнуться в лицо Танату (Убийца до сих пор смотрит на него с таким выражением лица, что любая тень в обморок хлопнется). Пообещать Персефоне вернуться (ничего не объясняя, иначе план полетит в Тартар; но и совсем промолчать нельзя, для неё и так уже перебор).
И позволить себя проглотить.
Он хотел думать, что будет легче. Пытался убедить самого себя, что тяжелее всего — решиться. Что оказаться в чреве племянника это совсем не так плохо, как быть проглоченным собственным отцом.
Но это было не так.
Чудовищный вихрь забросил его в бесконечный бордовый тоннель.
Тоннель пульсировал алым, наваливался невыносимой тяжестью, и не было больше Аида, не было Невидимки, не было скифского шамана Элрика, воина Олега, да никого, в общем-то, не было. По тоннелю волокло безымянного первенца Крона и Реи, и он кричал от ужаса и горькой обиды, пока его окутало тяжелое покрывало сна.
***
Арес сыто рыгнул и почесал пузо.
— Хорошо пошёл, — хмыкнул он. — Владыка, как же. Единственный Владыка здесь — это я, ясно?
Пафосная тирада осталась без ответа. Персефона, для которой она, видимо, предназначалась, стояла, уткнувшись лицом в гиматий Деметры, и на речи супруга не реагировала. Минта робко поглаживала её по волосам и тоже даже ухом не повела. Деметре тем более было плевать на своего драгоценного зятя, так что «единственному Владыке» пришлось довольствоваться кривой усмешкой Таната, не сходившей с его лица с того момента, как Аид исчез в алчной пасти Войны.
Впрочем, улыбка Убийцы сама по себе могла впечатлить любого неподготовленного зрителя. Да и подготовленного тоже. Арес, по крайней мере, явно проникся и одобрительно похлопал того по плечу:
— Похоже, ты единственный, кто радуется победе истинного Владыки.
Читать по лицу он явно не умел.
Аналогично шокированная Танатовой физиономией Минта отпустила Персефону, решительно развернулась к Аресу… и разрыдалась.
Персефона молчала.
— Скажи что-нибудь, жёнушка, — заявил Арес, игнорируя ревущую нимфу. — Скажи, как ты меня ненавидишь. Неужели тебя совсем не расстроила смерть любовника?
— Ты просто ублюдок! — завопила Минта сквозь слезы.
Персефона молчала.
— Похоже, он не был тебе так дорог, как твоя милая маленькая…
— Достаточно, Арес, — оборвала его Деметра. — Выполни свою часть уговора, и я выполню свою.
Ареса явственно перекосило — не нравилось, когда его так непочтительно прерывали — но он через силу кивнул.
— Хорошо. В присутствии трёх свидетелей, — он развёл руками, показывая на Деметру, Минту и Таната, — я даю развод этой женщине и возвращаю ей свадебные обеты. Уходи прочь, ты мне больше не жена. Как там дальше, я же учил… а! Я тебе не муж, а ты мне не жена. Всё.
Персефона подняла голову, выпрямилась, потерла сухие глаза и прерывающимся голосом повторила:
— Ты мне не муж, а я тебе не жена. Но если ты думаешь, что я оставлю это, как есть…
Её голос сорвался — это Деметра плавно придвинулась
