Двойня на двоих - Хелен Гуда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я резко рванула вперед и схватила ребенка, прижала его к себе, заслоняя. Все это я сделала в мгновение, при этом оттолкнув отца, который преграждал мне путь. Если б он был трезвый, то я б и сдвинуть его не могла, а так он покачнулся и, отступив, не ожидая от меня такой прыти.
Развернув ребенка к входной двери, я подтолкнула ее в нужном направлении и шепнула: «Беги!».
Родители и соседка не ожидали, что я сделаю такой маневр и не успели мне помешать. Мгновение и ребенок скрылся, и я услышала звук хлопнувшей входной двери и только после этого смогла выдохнуть. На какое-то время она в безопасности.
— Ты че творишь, Сашка? — прокаркала соседка.
— Дочь, ты не имеешь право вмешиваться, она воспитывает паршивку, — заявила мне моя собственная мать.
— Бить ребенка это не воспитание! Меня вы тоже воспитывали, когда пьяные приходили и отвешивали пощечины и подзатыльники? — во мне кипит ярость, и чувство собственно сохранения притупляется.
— Да, воспитывали. Ты ж дьяволенок была, не послушная, неуважительная, все время оговаривалась, — изрекла мать.
— Я неуважительная? А кого я должна была уважать? Мать и отца, которые кроме водки не видели радости в жизни? Которые упрекали меня в том, что я появилась на свет? — я кричу и не выбираю слов. Вся ярость и обида, что кипели во мне столько лет, выплеснулись наружу.
— Да как ты разговариваешь с матерью? — возмущается отец и делает шаг в моем направлении.
— А как надо? Я высылаю вам деньги, и вы мне даже слова спасибо не сказали. Да к черту ваше «спасибо», вы относитесь к этому как к должному, будто я вас обеспечивать должна. Вам и пятидесяти еще нет, вы молодые и сами в состоянии себя обеспечить, — слова и мысли путаются, я хочу рассказать, как же сильно хочу быть ими любимой, а говорю про какие-то деньги.
— Да, должна. Ты нас обязана содержать, за то, что мы тебя родили. Все дети содержат родителей, — изрекает отец, который даже наступать на меня перестал, так он был возмущен моими словами. Я понимаю, что они действительно так думают, и я хоть на голову встану, все равно их не переубежу.
— Ничего я вам не должна. Дети родителей содержат, не потому, что те их родили, а потому, что они любят друг друга. А я вашей любви никогда не видела, а вас мне любить не за что, — чувствую, как по щекам текут слезу. Все же болезненная тема заставила меня разревется. — Вы из меня урода эмоционального сделали, я людям не верю, я отношения построить не могу, потому, что не могу поверить, что меня может кто-то любить.
— Ты выражения-то выбирай, когда с отцом разговариваешь, — накинулась на меня мать и с силой толкнула в грудь, от чего я налетела на стул, который зацепила ногой, и повалилась назад.
— А я их и выбрала. Вы нелюди, у вас на глазах ребенка избивают, а вы и ухом не ведете, — вытираю слезы и пытаюсь встать на ноги.
— Да, что ей станется, — пренебрежительно слышу я замечание соседки. — Ну, нахлестала ее по щекам и что? Даже синяков не останется, ты думаешь, я не знаю, как надо это бить, — Клавдия злорадно засмеялась, а у меня от ужаса побежали мурашки по спине.
— И как же? — вопрос сам вырывается, не успеваю я подумать даже.
— А вот узнаешь, когда я эту тварь найду, а я найду. Хотя, что ее искать, она сама явится домой, как жрать захочет, так и приползет, как миленькая. А тогда уж я ее отхожу, как следует, у меня для этого дела ремень хороший есть, она неделю потом сидеть не сможет, — Клавдия видела ужас на моем лице, и смаковала каждое слово, будто оно приносило ей удовольствие.
— Да как вы можете это же ваш ребенок, — я с ужасом смотрела на этого монстра. Да, мои родители и рядом не стояли с ней, в извращенности наказаний.
— Вот именно, мой ребенок, поняла? Мой! Что хочу, то и буду с ней делать, и никто мне не помешает! Захочу на вокзал оправлю попрошайничать, а захочу вообще прибью и в лесочке прикопаю, а всем скажу, что сбежала мерзавка, и ничегошеньки мне за это не будет, — у меня мелькнула мысль, что у женщины уже белая горячка, раз она думает, что живой человек, пусть и ребенок, это ее собственность, и ее никто не сможет остановить.
— Что здесь происходит? — слышу я за спиной голос Давида, и облегченно выдыхаю. — Саша, что с тобой? — парень подскакивает ко мне и спешно поднимает с пола, так как я так и не смогла сама подняться, а потом вообще в ужасе слушала этих страшных людей.
— Ты кто такой? Как сюда попал? — орет мой папаша, и быком прет на парня, но Давид отскакивает в сторону, и, перехватив руку моего отца, заламывает ее ему за спину. Отец воет как раненный зверь и пытается вырваться, но парень крепко зафиксировал захват и не ослабляет хватку, переходя на болевой изгиб плечевого сустава.
— Успокойся, тогда отпущу, — говорит Давид, и отец явно присмирел.
— Я спокоен, спокоен, — хрипит недовольно отец и Давид отпускает его, при этом отталкивая его от себя,
— Повторяю свой вопрос, что здесь происходит? — гремит Давид, и даже мне стало непосебе от его тона.
— Ничего не происходит, дочь воспитываю. А ты кто такой? — не унимается отец, хотя мать и соседка присмирели и отошли к окну.
Я смотрю на мать и вижу у нее в руке мой телефон, который она подняла с пола. Экран разбит, и она крутит его в руке, с довольно брезгливым видом. Я делаю шаг вперед и молча протягиваю руку, она смотрит на меня, потом на руку.
— Да, пожалуйста, — она с самым пренебрежительным видом отдает мне телефон, я не глядя сую его в карман куртки.
