Синяя Птица - Елена Самойлова

К рассвету состояние одного из раненых – того самого парнишки, который принимал у нас лошадей при въезде в Древицы, – сильно ухудшилось, и он, несмотря на все наши усилия, скончался с первым лучом солнца, так и не приходя в сознание. Остальные же чувствовали себя несравненно лучше, по крайней мере, все они погрузились в исцеляющий сон, столь им необходимый.

Меня шатало от усталости, когда я после тревожного дня и не менее тревожной бессонной ночи вышла на порог дома, в котором разместили раненых. Неожиданно яркое осеннее солнце, уже показавшееся из-за горизонта, но все еще касающееся его нижним краем, резануло уставшие глаза, словно кинжалом, и я зажмурилась.

Жалко, очень жалко было того паренька, который не сумел выкарабкаться, несмотря на все усилия волхва Силантия. Хотя, если совсем честно, увидев его, судорожно зажимавшего распоротый вивернами живот, я почему-то сразу подумала, что не жилец он уже на этом свете… Когда я проходила обучение у Лексея Вестникова, наставник научил меня определять, выживет ли больной. В первый раз мне пришлось накрывать чистой холстиной лицо женщины, скончавшейся в результате неудачных родов – ребенок был неправильно расположен в утробе, и наставник честно сказал женщине и ее мужу, что спасти мы сможем либо мать, либо дитя. Женщина выбрала ребенка. Малыш родился здоровым, но роженице мы ничем помочь не сумели – что поделать, иногда даже такие сильные волхвы, как Лексей Вестников, бессильны…

Я на всю жизнь запомнила лицо с остекленевшими глазами, на котором застыла счастливая улыбка – перед смертью женщина успела услышать плач своего сына…

Налетевший ветер ледяным кнутом стеганул по ногам, прикрытым только испачканной в крови и отварах сорочке – я так и не успела переодеться, да и не до того было. Я бросила взгляд на заснеженные вершины гор, стеной вставших в тридцати верстах от Древиц, и, устало перебирая ногами, направилась к дому Силантия – сменить изгвазданную одежду и, если получится, попытаться хоть чуть-чуть поспать.

К счастью, изба волхва находилась всего-навсего через два дома от импровизированного лазарета, и за прошедшие сутки я с молодыми травниками не раз бегала туда за забытыми впопыхах снадобьями и травяными сборами. Господи, мы, наверное, не давали выспаться ни Вилье с Хэлириан, ни Данте – так часто носились туда-сюда, да еще обсуждая на ходу, где лежат чистые бинты, где – снадобья, а где развешаны пучки трав. По правде говоря, Вилька с Хэл поначалу пытались нам с травниками помочь, придерживая раненых во время первой перевязки и кипятя воду для отваров, но потом стали только мешать, путаясь в склянках со снадобьями и сухих сборах, и Силантий отправил их на отдых. Данте продержался дольше всех, помогая поить раненых снотворным, но к вечеру пришлось отослать и его, потому как отличить после напряженного дня жаропонижающий отвар от снадобья против воспаления ран мог только травник или, на худой случай, ведунья, обучавшаяся у волхва, поскольку отвары были очень похожи друг на друга и отличить один от другого можно было только по осадку, скапливающемуся на дне стеклянной бутылочки.

Я тихо приоткрыла входную дверь, которую не было смысла запирать – воры в Древицах не водились, да и возиться с замком каждый раз, когда прибегаешь за очередным снадобьем, не хотелось никому, – и проскользнула в темные сени. Половицы еле слышно скрипели, когда я пробиралась мимо закрытых дверей комнат, где располагались мои друзья. Дело в том, что изба у Силантия была просторной, но комнат было всего четыре – три внизу и один большой «зал» на втором этаже, где у волхва хранились все его травы и снадобья, поэтому хозяин временно разместил нас по принципу «мальчики – налево, девочки – направо». То есть я с Вильей и Хэлириан поселились в одной большой комнате, а ребята – в комнате поменьше, которая была напротив нашей. В задней комнате располагался Силантий, но сегодня он будет отдыхать в «лазарете», чтобы в случае чего помочь раненым, поэтому я решила, что ничего страшного не случится, если я посплю в комнате волхва – будить подруг на рассвете не хотелось, они и так умаялись. А в том, что я их разбужу, сомнений не было – Вилья с рождения наделена острым слухом, и стоит мне только войти в комнату, как она непременно проснется. А так она подумает, что Силантий вернулся…

Я осторожно приоткрыла дверь нашей общей комнаты и поманила к себе рубашку и штаны – за прошедшие сутки сорочка была безнадежно испорчена, а ложиться в кровать в заляпанной ночнушке я не собиралась. Поэтому, взяв одежду, я аккуратно прикрыла дверь и, пошатываясь от усталости, направилась к дальней комнате.

Но не успела я взяться за искусно выточенную деревянную ручку, как почувствовала легкое движение воздуха за спиной. Я обернулась и оказалась лицом к лицу с Данте. На нем были только темно-коричневые, почти черные штаны и наспех накинутая белая рубашка с распущенной шнуровкой, а волосы растрепались и спутанными прядями обрамляли узкое лицо, на котором застыло беспокойство. Похоже, он тоже не спал этой ночью.

Я прижала палец к губам, кивая на дверь, за которой спали девушки, и почти бесшумно проскользнула в комнату Силантия, знаком попросив Данте следовать за собой. И только оказавшись в комнате волхва, я позволила себе сползти вниз по стене, прижимая к себе одежду. Данте присел на корточки рядом со мной.

– Ты как?

– Ужасно, – ответила я, откидывая гудящую голову на стену, обшитую березовыми досками, и закрывая покрасневшие, слезящиеся после бессонной ночи глаза. – Мы так и не смогли помочь одному пареньку.

– Это не твоя вина.

Я, не открывая глаз, тихо ответила:

– Знаю. Наставник когда-то дал мне понять, что даже лучший на свете целитель не всегда в силах помочь страждущему, но… Все равно тяжело смотреть на то, как умирает семнадцатилетний мальчик. Это просто несправедливо. Неправильно.

– В жизни всякое случается. Ты ведь сделала все, что могла. – Его голос прозвучал непривычно мягко, и я, с трудом открыв глаза, посмотрела на него.

– Знаю. Но этого было недостаточно.

– Не переживай так сильно, тебе надо отдохнуть. Ты очень устала.

– Устала… – эхом повторила я. – Данте, помоги мне подняться.

Он тотчас осторожно приподнял меня, и я, цепляясь за его плечи, сумела встать. Данте помог мне дойти до кровати, накрытой лоскутным одеялом, и одним рывком откинул его.

– Давай ложись. Тебе просто необходимо выспаться.

– Знаю. Но еще мне надо переодеться. Не ложиться же в чистую кровать в такой сорочке. – Я выразительно посмотрела на него. Данте фыркнул и отвернулся, демонстрируя мне свой тыл. Симпатичный, кстати. И спина и то, что ниже… Кхм… Кажется, от усталости у меня слегка крыша поехала в неизвестном направлении, раз уж я начинаю отвлекаться на такие обстоятельства…

Я быстренько скинула с себя заляпанную чужой кровью и грязью сорочку и облачилась в относительно чистые брюки и рубашку. О том, что неплохо было бы причесаться, я даже и не думала.

– Кажется, сорочку проще выкинуть, чем отстирать… – мрачно пробормотала я, разглядывая разноцветные пятна, украсившие подол.

– Забудь об этой ерунде. – Данте подошел ко мне и вырвал скомканную ночнушку из моих рук. – Тебе необходимо отдохнуть, вон, глаза уже слипаются.

– Не слипаются… – сонно пробормотала я, с наслаждением вытягиваясь на прохладных простынях и почти моментально проваливаясь в сон.

– Нет, ты уже спишь… – Данте осторожно провел ладонью по моим спутанным, чуть ли не торчком стоящим коротким волосам и накрыл меня теплым лоскутным одеялом.

Он тихо сказал что-то еще, но я не разобрала слов.

Я уже спала.

Мы пробыли в Древицах еще четыре дня, терпеливо дожидаясь, пока раны Алина затянутся настолько, чтобы он мог продолжить с нами путешествие к Рассветному пику. Всего лишь один раз Вилька заикнулась о том, что неплохо было бы оставить эльфа на попечении Силантия, а самим по утреннему холодку свалить в Серое Урочище, но Алин метнул в сестру такой красноречивый взгляд, что Вилья моментально приумолкла и больше эту тему не поднимала.

Оказалось, что у эльфов потрясающая способность к регенерации – к вечеру третьего дня от глубоких борозд, пропаханных когтями виверны, остались только ярко-розовые шрамы, белевшие всякий раз, когда Алин напрягал мышцы, но самым главным было то, что рука уже безукоризненно повиновалась. Да и меч Алин держал уверенно, не беспокоясь о том, что раненую руку может свести судорога.

На рассвете четвертого дня меня разбудили дикие вопли подозрительно знакомой тональности. Я, спросонья не разобравшись, что к чему, резко подскочила на тюфяке, из-за чего и пострадала – край кровати оказался слишком близко. Вопли, раздававшиеся над ухом, прекратились, как только я заявила о своем присутствии громким стуком падения и трехэтажной фразой. Наконец я разлепила веки и с удивлением узрела растрепанную Хэл, до пояса высунувшуюся в окно прямо в ночной рубашке, в то время как под окном звучали до боли знакомые Вилькины вопли.