Невольники чести - Александр Кердан

Может быть, дело в ином? Камергеру вспомнилось лицо Ивана Федоровича, когда министр коммерции граф Николай Румянцев объявил Резанову в присутствии капитана волю государя императора: «Корабли «Надежда» и «Нева», в Америку отправляемые, имеют главным предметом торговлю Российско-Американской компании, от которой они на собственный счет ее куплены и снабдены приличным грузом; Его Императорское Величество, покровительствуя торговле, повелел снабдить компанию офицерами и матросами, а наконец, отправя при сем случае японскую миссию, благоволит один из кораблей, на коем помещена будет миссия, принять на счет короны, как равно и двухгодовое экипажа сего судна содержание, всемилостивейше позволяя Российско-Американской компании погрузить то число товаров, сколько за помещением провизии и вещей окажется к тому возможным…»

От внимательного Резанова не ускользнуло, как напрягся на лице Крузенштерна каждый мускул, когда министр коммерции огласил посланнику и капитан-лейтенанту положение, недвусмысленно означающее, что именно Резанов с этого момента является главенствующим в кругосветном вояже: «Сии оба судна с офицерами и служителями, в службе компании находящимися, поручаются начальству вашему… Вы, как верный и усердный сын Отечества, не упустите из виду, что только к чести и славе империи относится может, и, несомненно, употребите все силы и познания ваши к соделанию путешествия сего к пользам, от оного ожидаемым…»

В тот момент камергеру даже показалось, что, будь на то его воля, Крузенштерн отказался бы от вояжа, лишенный права первенствовать. Чуть подсластившей горечь монаршего решения пилюлей оказалась следующая статья инструкции: «Предоставляя флота господам капитан-лейтенантам Крузенштерну и Лисянскому во все время вояжа вашего командование судами и морскими служителями яко частию, от собственного их искусства и сведения зависящею, и поручая из них начальствование первому, имеете вы с вашей стороны обще с господином Крузенштерном долгом наблюдать, чтоб вход в порты был не иначе, как по совершенной необходимости, и стараться, чтоб все споспешествовало сколько к должному сохранению экипажа, столько и к скорейшему достижению цели, вам предназначенной».

Сам в прошлом гвардейский офицер, начальник личного конвоя императрицы, Резанов понимал, каково Крузенштерну оказаться под началом лица не из морского ведомства. Привыкший властвовать единолично никогда не смирится с утратой этого права. Офицер флота не уступит славы организатора кругосветного плавания какому-то царедворцу и коммерсанту.

Деликатный и образованный Резанов некоторое время тешил себя иллюзией, что его терпение и учтивость сумеют если не побороть, то свести до минимума амбиции капитан-лейтенанта. Однако надеждам не суждено было сбыться.

С момента отплытия из Кронштадта Крузенштерн искал повода к ссоре. И такой повод представился. Месяц спустя после начала вояжа капитан-лейтенант произвел ревизию припасов, хранимых в трюме «Надежды». Обнаружив, что часть сухарей покрылась плесенью, что было совсем не мудрено в сыром, непроветриваемом помещении, Иван Федорович за обедом в кают-компании не преминул упрекнуть Резанова за недобросовестность приготовления припасов.

Как можно вежливее камергер заметил:

— Милостивый государь Иван Федорович, вину компании в сем деле отрицать не намерен, однако должно принять во внимание, что служители наши, в морском деле неопытные, при производстве закупок следовали советам ваших офицеров.

Не дослушав речь посланника, Крузенштерн вскочил из-за стола и, хлопнув дверью, покинул кают-компанию. Следом за капитаном вышли все морские офицеры, кроме лейтенанта Головачева — молодого человека, испытывавшего симпатию к Резанову. Оставшиеся за столом члены посольской миссии: академик Курляндцев, надворный советник Фоссе и граф Толстой, чтобы скрыть неловкость момента, завели полемику о континентальной блокаде Англии и о вероломстве французов, но гнетущая атмосфера так и не рассеялась.

«Сенека был прав: «Quae fuerant vitia, mores sunt», — грустно подумал про себя Николай Петрович. Внешне посланник сумел сохранить спокойствие, и по его отрешенному, чуть высокомерному облику трудно было догадаться о его истинных чувствах. А они унесли камергера далеко от кают-компании и находящихся в ней людей.

…То что дурные мысли в равной, а то и в большей мере, нежели добрые, имеют свойство материализовываться в реальности, Резанов знал по личному горькому опыту.

Полтора года назад, в стылом, промозглом октябре 1802 года, проводил он в последний путь жену Анну Григорьевну, урожденную Шелехову — старшую наследницу основателя Российско-Американской компании. Анна умерла двенадцать дней спустя после рождения их дочери Ольги. Резанов тогда буквально почернел от горя. Эта двадцатидвухлетняя красавица, ставшая его супругой в пятнадцать лет, за годы их брака полностью завладела его сердцем, сделалась близким и преданным другом.

Незадолго до смерти, когда еще ничто не предвещало беду, Анна Григорьевна, раскладывая пасьянс, неожиданно разрыдалась. На расспросы мужа ответила странно:

— Тяжко в груди у меня, Николай Петрович, словно груз какой лежит. Чувствую, недолго мне осталось быть рядом с тобой и сыночком нашим Петенькой…

— Не гневи Бога, Аннушка… Тебе еще жить да жить, — рассердился тогда на жену Резанов: все женщины, ждущие потомство, чего-то боятся.

Горькое пророчество супруги вспомнил он потом, когда уже переселилась ее светлая душа в вечное блаженство, оставив его душу здесь, неприкаянной и одинокой.

Может, от этой неприкаянности, от ставших после смерти жены чужими и постылыми стен их дома в Санкт-Петербурге и бежал Николай Петрович, согласившись по настоянию совета директоров проинспектировать компанейские колонии в Америке и как перст судьбы восприняв возложенную на него посольскую миссию императора в далекую и закрытую пока для России Японию.

Поручив заботу об осиротевших детях первейшему директору Российско-Американской компании Михайле Булдакову и его жене Авдотье Григорьевне — младшей сестре незабвенной Анны, отправился Николай Петрович в кругосветный вояж, не столько в погоне за славой, наградами и компанейскими прибытками, сколько в поисках утраченного душевного покоя.

Да, видно, не дано человеку уйти от себя самого, как, впрочем, и быть независимым от внешних обстоятельств.

…Нерадостные прогнозы Резанова в отношении командира «Надежды», от которого посланник после инцидента с припасами ничего доброго не ждал, сбылись так же, как когда-то сбылись мрачные предсказания Анны.