Все радости жизни - Павел Кодочигов

Лет двадцать назад за городом встретились две компании. В одной — отправившиеся на охоту братья Андрей и Борис Крупчановы с приятелем Сидоровым, в другой — мужья с женами. Тоже из-за какого-то пустяка вспыхнула ссора. Сидоров выстрелил и ранил женщину. Следом был ранен мужчина. К уголовной ответственности за покушение на убийство привлекли Сидорова и Андрея Крупчанова. Вину свою они не признавали. Сидоров пояснял, что первый выстрел произошел в тот момент, когда у него отобрали ружье и, ломая, стукнули прикладом о землю, Андрей Крупчанов утверждал, что в свалке не участвовал и стоял в стороне. Стычка была скоропалительной, и ни один из враждебно настроенных к Андрею свидетелей прямо не сказал о том, что второй раз курок спустил он. Их показания были довольно противоречивыми и сходились лишь в одном: когда они пришли в себя после второго выстрела, Андрей стоял с двумя ружьями. Третье к этому времени было сломано. Значит, виноват он. На самом деле мужчину ранил Борис. Об этом ему, защитнику, Андрей сказал после вынесения приговора. «Почему молчал в суде?» — вскинулся он на него. «Тут такое дело… Мы договорились, что я отсижу за брата. У него жена, ребенок, а я холостой, мне проще. Так что жалобу писать не надо». — «Как это не надо, если ты невиновен?» — «Я рассказал вам об этом как адвокату, и вы обязаны сохранить тайну», — напомнил Крупчанов. «Не всегда. Бывают случаи…» — «Я отопрусь от своих слов, а свидетели вам не помогут — они не видели, кто стрелял второй раз».

Признание Андрея не было полной неожиданностью. Процесс проходил вяло, не все в нем клеилось, и даже обычно грозный обвинитель Наталья Александровна Петухова выступала довольно сдержанно. Камаев давно чувствовал какой-то подвох, но Андрею доверился не сразу: «Как же так? Оба ружья были у тебя?» — «Да. После выстрела Сидорова упала женщина. Все сгрудились около нее. Борис выстрелил, люди бросились врассыпную, а когда опомнились, я успел выхватить ружье у брата и отбежать в сторону».

У милиции Камаева поджидала мать осужденного и подтвердила его признание. После долгих колебаний Камаев не стал обжаловать приговор и до сих пор не уверен, правильно ли поступил. Советовался со многими юристами, серьезных возражений не слышал, но и успокоения не приходило.

То дело было все-таки попроще. Там выстрелить могли двое. Здесь виновного придется отыскивать среди четверых. При этом каждая из женщин выгораживает своего и более или менее прозрачно намекает на чужого мужа. Всего лишь намекает. Случайные очевидцы происшествия или на самом деле не видели, кто орудовал ножом, или боятся сказать правду. Могли, конечно, и не видеть — не стремились особенно приближаться к дерущимся. И пожалуй, больше всех запутала следствие Макарова. Клялась, что ранения нанес Панов, потом стала обвинять Вагина. Как избежать судебной ошибки и найти истину?

Мысли были возбуждены, метались, рождали ассоциации, путались и сбивались, отыскивая правильное решение, и не находили его. Усталости же Камаев не чувствовал и проработал бы до позднего вечера, но в половине шестого взмолилась Ольга:

— Александр Максимович, может, хватит? В следующий раз дочитаем.

— Утомились? А что же вы раньше не сказали?

— Так вижу, что вы увлеклись.

— А что я? Как говорит моя Рая, я кого угодно умотаю. Не позвонил сегодня. Будет мне на орехи. Ладно, идемте, Оля, только на работу заглянем на минутку.

В консультации их не ждали.

— Успели изучить? — удивилась Агалакова.

— Не все, Алла Константиновна, но записали многое, — Камаев похлопал по портативному магнитофону, которым обзавелся недавно и к которому, как к каждой новой вещи, относился с большим уважением. — Великолепная штучка! Половина дела в ней хранится! Прижмет, так я магнитофон в Москву захвачу и в поезде поработаю. А вам, Алла Константиновна, придется защищать жену Макарова. Вы женщина, вы ее лучше поймете.

— Согласна. А дело и правда сложное?

— Для меня пока сплошная загадка. Вам будет легче: Макарова обвиняется в хулиганстве и даче ложных показаний…

— По сто восемьдесят первой?!

— Как ни странно, да.

— Что-то новое в судебной практике, — удивился и Головко. — Свидетелей редко привлекают по этой статье, а тут обвиняемую?..

— Приятно, что дал вам пищу для размышлений.

На другой день Камаев пошел в камеру предварительного заключения. Он уже встречался с Макаровым, но появились новые вопросы. «Высокий, лицо мужественное, глаза синие, черноволосый», — описала подзащитного Ольга. Это как-то не вязалось с тихим неуверенным голосом Макарова, с его полным, как казалось, безразличием к своей судьбе.

— Я познакомился с материалами по вашему обвинению, и мне нужно уточнить ряд моментов, — начал Александр Максимович, когда привели Макарова. — Скажите, пожалуйста, вы заходили у Вагиных на кухню, чтобы выпить воды?

— Нет. Мы были у них недолго, всего несколько минут.

— Из-за чего вы подрались с братом?

— Он ударил жену.

— Ранее вы с ним ссорились?

— Всякое бывало, особенно в детстве, а вообще жили дружно, — голос Макарова чуть дрогнул. — Да мы с ним последнюю корку пополам делили!

— Кто его убил?

— Не знаю.

— Где были вы, когда упал брат?

— Дома.

— Вагин принимал участие в драке?

— Не знаю. Может быть, в то время, когда я уходил?

— Свидетели показывают, что вы бегали с напильником и угрожали расправиться с убийцей. Кого вы имели в виду?

— Панова. Люди кричали, что это он… И я не знаю, что сделал бы с ним, если бы он не убежал.

— Где вы взяли напильник?

— Не помню. Дома такого не было.

Макаров отвечал спокойно и как-то вяло, без сбоев я пауз, без желания оправдаться. «Сейчас я тебя подбодрю, а то заснешь еще, чего доброго», — решил Камаев и задал следующий вопрос:

— Вы сказали: «Я не знаю, что сделал бы с ним…» С Пановым. Как вас понимать? Могли и убить?

— Мог. За брата мог. В горячке, конечно.

— Но с братом вы тоже дрались «в горячке». Выходит, могли и его?

— Нет! Нет! Нет! — живо откликнулся Макаров.

— Тогда кто: Панов, Вагин, ваша жена?

— Не знаю… Можно закурить?

— Пожалуйста. Так кто же все-таки?

— Сейчас всех можно подозревать.

«Вот-вот, — насторожился Камаев, — нам уже и курить захотелось и от прямых ответов мы уходим».

— Так, может быть, Нина? — продолжал он настаивать.

— Что вам сказать? Она южанка, характер у нее вспыльчивый, но убить брата… Нет, она не могла!

— В деле есть записка вашей жены: «Валя, я же не брала нож. Значит, ты взял. Зачем — вспомни. Нож старый». Как вы ее расцениваете?