Только не трогать - Лана Вейден

Не оглядываясь, захожу в подъезд и слышу за спиной шум отъезжающей машины.

Поднимаюсь на третий этаж, долго ищу в сумочке ключи, а когда нахожу, связка выскальзывает из рук и звонко шлёпается о плитку. Пальцы опять немеют: подняв связку, с трудом открываю замок.

Забегаю в квартиру - и сразу в ванную. Шаг первый: помыть руки антибактериальным мылом. Шаг второй: аккуратно снять разорванные колготки и обработать колени: там тоже кровь смешалась с грязью.

Промываю раны, обрабатываю их антисептиком, принимаю душ и снова всё обрабатываю антисептиком, но легче почему-то не становится.

Теперь горят не только раны, но и всё тело. При этом мне холодно. Жутко болит голова, ломит поясницу и плечи.

Решаю померить температуру: 39,2.

Пытаюсь вспомнить, когда я болела в последний раз. Кажется, никогда. Я вообще не болею, разве что голова изредка беспокоит, ну а приступы паники не в счёт. Таблетки не пью, бабушка говорила, что от таблеток больше вреда, чем пользы. Конечно, когда она заболела, приходилось давать ей успокоительные и всякое такое, но потом я все лекарства выбросила.

Что сейчас происходит, я не знаю. Вдруг и правда сепсис? Тогда мне точно конец.

Я заворачиваюсь в одеяло и ложусь в постель, пытаясь уснуть, но с каждым часом становится всё хуже.

Утром поднимаюсь с большим трудом. Завариваю чай, но кружка выпрыгивает из рук и разбивается, а сил убрать осколки и вытереть лужу уже нет. Хочется выть от бессилия.

Возвращаюсь в постель и закрываю глаза.

Я не чувствую рук и ног. Не чувствую языка. Во рту всё полыхает. Трудно дышать: грудь словно придавили бетонным блоком.

Кажется, я умираю. Интересно, через сколько дней после смерти меня найдут?

Мне вдруг становится так себя жалко. Я умру, а в мире ничего не изменится. Никому и дела нет, что жила на свете вот такая София, чего-то боялась, о чём-то мечтала. И Богдан никогда не узнает о моих чувствах.

Так больно быть собой, но еще больнее - так и не узнать себя. Не узнать жизни. Не узнать любви. Взаимной любви.

Лихорадка усиливается. Через какое-то время мне начинает казаться, что в квартире появился Богдан. Он подходит к моей кровати, улыбается и говорит: «Я же обещал, что мы ещё увидимся». Я пытаюсь что-нибудь ответить, но не могу, и даже улыбнуться не могу, и сердце ноет от мысли, что он может подумать, будто он мне не нужен, и уйти.

Внезапно Богдан превращается в белого кота, и я слышу голос Сони: «Шумийка, Шумийка, ко мне!».

Потом картинки мутнеют, но в голове возникают голоса. Обрывки фраз: «отравление… вирус… компенсированный случай тревожного расстройства… психосоматическое…».

Чьи-то холодные руки, чьи-то горячие руки.

Хочется сказать - оставьте меня в покое, сами вы психи, но не получается.

- … в больницу? - спрашивает незнакомый мужской голос.

- ... думаю, ей это не понравится. Она боится врачей, - женский голос похож на голос Марины.

- Только не в больницу. Не в больницу! Уходите! - я кричу, а меня никто не слышит.

- Видите? Стала всхлипывать. Она всё понимает.

- София, ты меня слышишь? - опять незнакомый мужской голос.

- Н-не… н-не в б-боль… - произнести это вслух стоит невероятных усилий.

- Я же говорила. Она не хочет. Ей там только хуже станет, - женский голос.

- Да мало ли что она хочет или не хочет! -  недовольный голос Майера.

И этот здесь! Вот бы сказать - иди к чёрту, Майер, прочь из моей головы, но сил что-то из себя выдавить больше нет.

Однако вскоре голоса затихают сами по себе. Теперь мне кажется, что я попала в узкую стеклянную колбу. Мир за стеклом - расплывчатый и темный, только я всё равно хочу выбраться. Подпрыгиваю, и внезапно стекло трескается: осколки сыпятся на меня, впиваются  в вены, а я не могу их вытащить. Я вся в крови, я начинаю кричать, и вдруг - совершенно неожиданно - рядом возникает кто-то особенный. Я не могу его видеть, только чувствовать.

Он берет меня на руки и приносит на лужайку - туда, где солнце, и сочная трава, и яркие пахучие цветы, и разноцветные бабочки.

Он вытирает все мои раны: они исчезают на глазах, и боль стихает.

Он прижимает меня к себе, гладит по волосам и укачивает, как ребенка.

Почему-то я совсем не боюсь этого человека и его прикосновений. С ним я ничего не боюсь: так хорошо и спокойно мне давно не было. Никогда не было.

Но кто этот человек?

- Папа? Папа, это ты? Ты пришел за мной?

- Тсс… тихо. Спи, София. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо… - голос обволакивает сознание, успокаивает, дарит надежду на то, что теперь всё и правда будет хорошо.

- Ты больше не бросишь меня?

- Я тебя никогда не брошу.

Он продолжает меня укачивать, и, наконец, я проваливаюсь в сон - крепкий и целительный, без кошмаров и странных голосов.

… Просыпаюсь от жуткого грохота за окном. По мне как будто каток проехал, не оставив живого места. Тело затекло, но повернуться не получается. А ещё я дико хочу пить.

С трудом открываю глаза и холодею от ужаса: рядом с кроватью, на старом деревянном стуле моей бабушки, слегка склонив голову и прикрыв глаза, сидит Марк Майер.

Солнечные лучи лезут мне в лицо, а его освещают сзади, поэтому он словно в затемнении, но нет никаких сомнений, что это именно Майер, хотя и выглядит необычно: майка черного цвета, волосы взлохмачены.

Я закрываю глаза. Открываю. Снова закрываю-открываю, несколько раз, но ничего не меняется: Майер всё ещё на месте.

И как это понимать? Я умерла и попала в ад?