Почем фунт лиха - Людмила Милевская

— Как вы попали в квартиру?

Я опешила. Да что здесь происходит, в конце концов? По какому праву такой допрос? Ох, я сейчас им покажу!

Но пока я собиралась, вредная соседка опередила меня и на этот раз.

— Сонечка помогала Клавочке вести хозяйство, ну, прибраться там, постираться…

— Прислуга, что ли? — спросил гражданский, скептически рассматривая мое модное платье и туфли на высоких каблуках.

— Что-то вроде, — кивнула соседка. — Поэтому Клавочка дала ей ключи.

Я вскипела.

— Да что вы тут городите такое! — завопила я. — Никакая я не прислуга. У меня два высших образования, не считая прочих глупостей.

— А зачем пришли? — хитро щурясь, поинтересовался капитан.

— Стирать белье.

— Значит, прислуга, — констатировал гражданский. — Что ж, пойдем осмотрим квартиру, — обратился он к капитану.

— По какому праву, хотелось бы знать? — возмутилась я.

Гражданский снисходительно взглянул на меня и веско произнес:

— По праву службы. А вы, гражданочка, оставайтесь на месте и ничего не трогайте. Ваших отпечатков в квартире нет?

— Моих? Да сколько хотите. Не удивлюсь, если вы не найдете отпечатков хозяйки, — начала было я, но тут мне сделалось дурно.

Ну и позднее же у меня зажигание. Клавдии нет, зато пришли эти, из милиции, а я как дура отвечаю на их вопросы вместо того, чтобы задавать свои.

— Что с Клавдией? — спросила я.

Соседка, дико вращая глазами, взвыла:

— Дак вы не знаити?

— Нет, конечно, я только что вошла.

Капитан и гражданский посмотрели на меня совсем другими глазами.

— Несчастный случай, — сочувственным голосом сообщил гражданский.

— Волошинова Клавдия Вячеславовна примерно чaс назад упала с балкона, — с заметной грустью добавил капитан.

Я попятилась и растерянно заглянула в комнату.

— С вот этого? — спросила я, указывая на распахнутую балконную дверь. — С наволочками и простынями?

— С него, — подтвердила соседка. — Вешала белье, подсклизнулась и впала.

Мне сделалось дурно. Ноги подкосились, тошнота вцепилась в горло, на месте сердца образовался ноющий омут, а в голове глупая неуместная мысль: «Один раз в жизни женщина собралась самолично повесить сушиться белье и тут же упала с балкона. Ну как ее было не опекать?»

Когда открыла глаза, гражданский, у которого не помню как я оказалась на руках, крутился со мной по комнате, а соседка с капитаном наперебой предлагали положить меня то на диван, то в кресло, то почему-то на стол. Слава богу, он выбрал диван.

— Вам лучше? — спросил он, заботливо подавая мне стакан с водой.

Я понюхала воду, передернула плечами, вернула стакан, вскочила с дивана и убежденно заявила:

— Здесь что-то не так! Не могла Клавдия упасть с балкона!

Капитан, видимо, достаточно хорошо разглядев все мои достоинства, тоже пожелал заботиться обо мне.

— Успокойтесь, — сказал он, поглаживая меня по обнаженным рукам, — ваша сестра еще жива, она в реанимации. Как только она придет в себя, мы обязательно ее допросим.

— Вы считаете, что можно прийти в себя, свалившись с пятого этажа? — не поверила я.

— Конечно, бывали случаи и пострашней, — охотно отозвался гражданский. — Вот недавно жена сбросила пьяного мужа с шестого, и ничего. Отделался двумя переломами.

Это вселило в меня некоторую надежду.

— Дай-то бог, — ухватилась я за соломинку.

— Да, — согласился капитан, — а пока, если вы не возражаете, мы осмотрим квартиру, нет ли чего подозрительного.

Я не возражала. Они походили по комнатам, но, кроме пуговицы, лежащей на ковре прямо напротив балкона, ничего подозрительного не нашли.

— Вам знакома эта вещь? — спросил меня капитан, протягивая золотистую пуговицу.

Я задумалась. Где-то уже видела такую… Ну как же, конечно, видела. Совсем мозги из головы вон.

— Это пуговица от кофточки моей сестры, — сказала я. — Той самой, которую я привезла из Польши и подарила Клавдии недавно.

Я хотела вернуть пуговицу, но капитан опять погладил меня по руке.

— Оставьте ее у себя, — ласково сказал он, — раз она принадлежит хозяйке квартиры, то нам не нужна. Я положила пуговицу в сумочку.

— Осмотритесь еще раз, все ли на месте? — спросил гражданский.

Я осмотрелась и заверила, что на месте все.

— И мебель стоит, как обычно? И нет следов борьбы? — спросил капитан.

— Все, как всегда, и мебель тоже, — заверила я.

— Почему же вы решили, что здесь что-то не так. — осторожно поинтересовался гражданский.

Ну как ему объяснить, что самое большее, на что способна Клавдия ради меня и Нелли, так это лишь на замачивание белья. Никогда она не начала бы без нас стирку. И уж тем более не стала бы сама вешать белье на балкон.

Хотя откуда я знаю? Мы просто не давали ей такой возможности, постоянно забегали вперед, как говорила бабушка, брали все на себя. А Клавдия не бессердечный человек, она понимает, что нам с Нелли нелегко. Она же слышала вчера, как переживала Нелли из-за Саньки. И я волновалась, что стирка большая. Всем хотелось управиться до ночи, вот Клавдия, не дождавшись нас, и начала.

Я опоздала на целых сорок минут, а Нелли (со своей депрессивной больной) и вовсе непонятно, когда приедет. Клавдия — сама пунктуальность — наверняка начала стирку ровно в назначенное время, а я опоздала на сорок минут. Во всем виновата я, поэтому и ищу другое объяснение. Мое подсознание не желает признавать страшной вины и хочет найти другого виновного. Во всяком случае Нелли, я уверена, так трактовала бы мои подозрения.

— Вы правы, — махнула я рукой. — Видимо, вы правы, Клава вешала белье и упала.

— Ну, а раз это несчастный случай, нам здесь делать нечего, — сказал капитан.

Я осталась в квартире одна. Вышла на балкон, посмотрела вниз. Сердце оборвалось от страха. Лететь с такой высоты, беспомощно расставив руки…

Она вешала белье. Какой ужас!

Звонок из прихожей словно прошил меня насквозь. Я так испугалась, что даже колени затряслись. Господи, какая я стала нервная. Это же Нелли. Посмотрим, как отреагирует она, эта врачевательница душ.

Запыхавшаяся Нелли явилась в белом халате.

— Прямо из больницы, даже халат не стала снимать, — сообщила она, торопливо сбрасывая туфли и швыряя сумку на пол. — Так спешила, так спешила… Вытащи там, порошок принесла…

— Порошок сегодня не пригодится, — сдерживая рыдания, произнесла я.

Нелли удивленно посмотрела на меня. В этом дурацком халате она и в самом деле похожа на доктора.

— А что пригодится? — растерянно спросила она.

— Твердость духа. Ты не заметила толпу народа под балконом Клавдии? — решила я зайти издалека.

— Заметила, но ты же знаешь, я так спешила. А почему ты спрашиваешь?

— Мы опоздали, а Клавдия начала стирку…

— И молодец, — обрадовалась Нелли, — значит, раньше закончим.

— Если бы ты дала мне договорить, то узнала бы, во что вылился такой подвиг.

— Во что?

— Клавдия вешала белье и упала с балкона. Нелли — в это время она искала свои тапочки — остолбенела.

— Как с балкона? Здесь же пятый этаж!

— Именно, — подтвердила я и, не в силах больше сдерживаться, залилась слезами.

— Что с ней? — подскочила ко мне Нелли. — Говори сейчас же, что с ней.

— Клава в реанимации, — ревя белугой, с трудом выговорила я.

— Быстро туда.

Нелли бросила тапочки и снова влезла в туфли. Когда eй удалось натянуть их на свои отекшие ноги, понеслись вниз, к «Жигулям».

По дороге заскочили в магазин за продуктами — брали все подряд — и тридцать минут спустя были уже в больнице. Я, вооруженная знаниями, полученными от Маруси, с помощью продуктов без труда получила все интересующие меня сведения. Клавдия еще жива, но в очень тяжелом состоянии. Ее пытаются спасти.

Мы помчались в реанимационное отделение.

Когда я в коридоре, с криком «упала с балкона», схватила за грудки первого попавшегося мне доктора, дверь палаты интенсивной терапии открылась, и вышедшая медсестра сообщила, что больная экзетировала.

— Что сделала больная? — нервно спросила я доктора.

— Экзетировала, — ответил он, старательно отдирая мои руки от воротника своего халата. — Умерла.

— Умерла?

Я отшатнулась, словно меня ударили. Я уже слишком плохо соображала, чтобы понимать происходящее.

— Какая больная? — сквозь странный гул спросила Нелли. — Та, что упала с балкона?

— Аааааа… — (Что за жуткий вопль? Мой крик?) Да, это Клавдия. Погибла моя Клавдия. Чудачка Клавдия. Инопланетянка Клавдия. Она умерла, а всем хоть бы что. Ходят, живут…

Такого потрясения я не испытывала со времени смерти моей бабушки. Я куда-то рвалась и что-то кричала. Меня хватали за руки и тащили. Падали на меня и кружились белые двери, колпаки-халаты, казенные стены. Мир лихорадочно двигался и молчал. Или я оглохла? Я вопила и не слышала своего голоса.

Слезы лились потоком и жгли лицо.