Мертвые незнакомцы - Итан Блэк

И юноша отвечает:

– Нас? Разве ты и я – одно и то же?

– Настоящий враг здесь, а не где-то еще, козел.

«Козел». «Толстяк». «Дубина». Эту песню юноша слышит каждый день, когда заходит в дом.

Но, несмотря на насмешки, он настоящий спортсмен. В спальне есть спортивный уголок, и он каждый день поднимает гири, накачивая бицепсы, предплечья, запястья, шею. В дверях закреплена перекладина. Джон Шеска работает над своим телом, как работает над домашними заданиями. И то и другое здесь – необходимые формы защиты.

Юноша наконец поднимает глаза на мужчину.

– О да, настоящий враг здесь.

– Заткнись, или я сам тебя заткну.

– У тебя больше не хватит на это сил.

Неделю назад школьный консультант написал о нем в характеристике: «Джон очень скрытен в школе. Я подозреваю проблемы дома, но он никогда не позволяет личным трудностям влиять на поведение».

Тренер по борьбе написал: «Джон – скрытый лидер. Другие мальчики охотно идут за ним. Но я никогда не встречал борца, у которого прорывалась бы такая контролируемая жестокость, какую я вижу у него. Я боюсь, что в этом парнишке скрывается чудовище, ждущее часа вырваться наружу. Надеюсь, Джон найдет способ обуздать его».

Его девушка призналась лучшей подруге: «Я знаю, что Джон любит меня, но он никогда не говорит о чувствах. Он старается притворяться дохлой рыбой, но в нем есть доброта. Я это вижу. И помогу ему».

Сейчас юноша обедает с отцом и бабушкой на маленькой кухне, под окровавленными Иисусами, святыми и крестоносцами, убивающими мусульман в Турции и Иерусалиме, на Мальте и в Испании. Еще на кухне масса фотографий нынешнего папы.

Мать вместе со своим возлюбленным, на которого мальчик похож, погибла в автокатастрофе, когда ребенку был всего год. В квартире очень чисто. На диване лежат журналы «Оружие и боеприпасы» для Майкла Шески и журнал Американского еврейского комитета «Комментари» для бабушки. Она выучила английский после приезда из Европы, смотрит некоммерческое общественное телевидение и состоит в Лиге женщин-избирательниц – настоящее политическое и социальное отклонение в Сисеро, белом пригороде Чикаго, где работают десятки тысяч негров, а жить не разрешается ни одному.

Мальчик сидит между отцом и бабкой, как и положено арбитру.

– Сегодня на станции, – начинает отец, отламывая кусок горячего свежего хлеба, – подрались нигер с поляком. Нигер порезал поляка.

– Ненавижу это слово, – говорит бабушка, наливая картофельную водку в стакан. Эта худая, крепкая женщина иммигрировала в Чикаго после того, как в Словакии ее мужа убили хорваты.

– Мама, – говорит отец, как будто этот спор у них впервые, как будто он объясняет десятилетнему ребенку, как работает велосипед, – единственное, что удерживает эту страну вместе, – деньги. Когда они иссякнут, все вцепятся друг другу в глотку.

– Неужели это мой сын? Неужели тебя действительно родила я?

– Передай, пожалуйста, горох, – говорит Джон.

– Будет настоящая бойня, – продолжает отец между большими глотками виноградного сока. Из-за состояния крови врач запретил ему употреблять алкоголь, и он перешел на сладкое. Шоколадки «Нестле». Кексы «Хостес». Пироги с ананасом. – Нельзя, чтобы столько рас жили вместе.

– Мне следовало бы оставить тебя в Европе. – Бабушка повышает голос. – Ты бы пришелся ко двору.

– Передай, пожалуйста, капусту, – говорит Джон.

– Я приготовила ее для тебя, Джон, – ласково говорит бабушка. – И добавила изюм, как ты любишь. – Она проводит жесткой ладонью по его затылку – ее любовь к внуку так же сильна, как презрение к сыну. – Джон, мы живем в особенной стране, где уживаются разные люди. – В ее голосе звучит пыл иммигрантки, которая сама выбрала страну, где ей жить, вместо того чтобы оставаться там, где выпало родиться. Для бабушки политика не просто тема ток-шоу. Она видела последствия плохой политики. В Восточной Европе плохая политика убивает. – «Спроси, что ты можешь сделать для своей страны», – так сказал президент Кеннеди, и, Джон, если ты любишь свою страну, если ты когда-нибудь будешь сражаться за нее, сбережешь ее от лап этих коммунистических убийц, я буду гордиться тобой. Джон Кеннеди знал, что насилие – не всегда зло. Все зависит оттого, ради чего оно совершается.

Политика вместо личных дел. Личные дела здесь слишком горючий материал.

– Я люблю ее, – отвечает Джон, и в голосе его больше чувства, чем он проявил за весь вечер.

– Знаешь, что такое настоящая любовь? Когда любишь даже после того, как разочаровался. Кто там колотит в дверь?

В дом буквально врывается Ратко Миловичек, лучший друг отца, местный житель в четвертом поколении – толстый, с двойным подбородком мужчина в шрамах от драк в барах, который работает на железнодорожной станции. Он чуть не трясется от возбуждения, сжимая в руках автоматическую винтовку Браунинга.

– Мартина Лютера Кинга застрелили в Мемфисе! Кто-то наконец его шлепнул!

Майкл Шеска грохает обоими кулаками по столу, давая волю праведному гневу.

– Кто это сделал?

– В трущобах Саут-Сайда начнется тарарам, – предсказывает гость. – Бери пистолет. Будем патрулировать окрестности. Идут все ребята.

– Я говорил вам, что этим кончится. – Майкл Шеска отталкивает стул так, что тот переворачивается. – Мама, меня не будет всю ночь. А ты, – он с отвращением смотрит на сына, – если они придут, бросай в них учебник истории.

К полуночи небо на востоке озарилось, а улицы заполонили машины, набитые людьми с оружием, направляющиеся к границе с Чикаго, и в новостях, доносящихся из открытого окна, Джон Шеска слышит о пожарах в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке.

– Пообещай мне, что ты никогда не будешь таким, как мой сын, – говорит бабушка.

Они сидят на крыльце, слушая далекие звуки стрельбы и сирен и глядя на вертолеты, летящие на восток, как, по словам бабушки, бывает в коммунистических странах.

– Обещаю, – отвечает мальчик.

– Очень неприятно это говорить, но иногда мне хочется, чтобы он попал в аварию или уехал.

– Мне тоже.

– И все это из-за одного человека. – Она качает головой, имея в виду беспорядки и пожары. – Джон, то, что я говорю, ужасно, но я рада, что у тебя другой отец. Пообещай мне, поклянись мне, что никогда не забудешь, сколько вреда может принести один испорченный человек.

Подобно большинству копов, Воорт воспринимает город в показателях угроз, которые тот представляет. Он всегда замечает разбитые фонари, человека в куртке с капюшоном, болтающегося в тени у подъезда, подростка, украдкой заглядывающего в окна припаркованных машин, высматривая новое радио, оставленный на виду чемодан или даже просто лежащие на полу монетки.

Прежде ему казалось, что все эти угрозы затрагивают только отдельных людей. После разговора с полковником Джаксом в Вест-Пойнте картина внезапно расширилась. Как будто весь город затаил дыхание, ожидая нападения.

Полковник Джакс сказал: «Опасность теперь – это не война. Опасность – это один-единственный человек с бомбой, начиненной вирусами сибирской язвы».

Семь вечера. Час пик подходит к концу, и Воорт, едущий через мост Куинсборо, неожиданно оказывается во власти страха, какой мог бы владеть полицейским в Бейруте или Тель-Авиве. Он обостренно осознает уязвимость машин, скопившихся на мосту. Они словно зависли в воздухе, во власти стратегически расположенной перекладины, тонкой полоски гудрона.

И вечерние покупатели в Куинсе, когда Воорт наконец добирается туда, словно нарываются на нападение. Даже вылетевший из аэропорта Кеннеди «Боинг-747» похож на висящий в небе игрушечный самолетик. Падая, он вспыхнет, превратившись из восходящей звезды в падающий метеор.

«Я узнала, где живет Джон Шеска. Здесь же, в Куинсе», – двадцать минут назад сказала по телефону Хейзел.

Воорт ведет «ягуар» по вновь ожившим улицам, заполненным старыми греками и новыми иммигрантами, ютящимися возле Ист-Ривер в виду освещенных башен Манхэттена, безлюдных, но все равно жгущих электричество. Узкие торговые улочки заполнены смешением языков и культур: ямайцы, индийцы, эквадорцы, афганцы. Новый век породил новую версию старого иммигрантского Нью-Йорка – города, населенного людьми, столь недавно прибывшими, что они объединяются скорее по этническим, чем по экономическим признакам. Каждое утро из района Астория медлительный поезд линии «Ф», связывающей Куинс с Манхэттеном, везет манхэттенских таксистов, уличных шлюх, продавцов газет, иммигрантов-медиков. Каждый вечер манхэттенцы перетекают в обратном направлении – в греческие ночные клубы Астории, индийские рестораны и галереи, выставляющие работы художников, сбежавших от высоких цен Сохо туда, где легче прожить.

Хейзел сказала: «Я выследила Шеску по номеру социального страхования. Он не регистрировал машину в Отделе транспортных средств, но водительские права у него есть. Он не числится в списках владельцев недвижимости – значит, снимает жилье, и я не могу найти его в общих ведомостях больших компаний, занимающихся недвижимостью, так что, вероятно, он в каком-нибудь мелком отделении».