Русский капитан - Владислав Шурыгин

— Анатолич, я ни о чем тебя никогда не просил, но сейчас прошу как друга. Отмени свое решение. — В голосе Калинина почудилась мольба. — До замены осталось три недели. Разреши мне остаться. Слово даю — в небо без твоего разрешения не поднимусь. Но это мои ребята. Случись чего без меня — я себе не прощу. Ты же был командиром — должен меня понять…

— Михалыч, тебе уже два звонка прозвенело. — Сырцов по-прежнему говорил жестко, но в голосе уже не было металла. Он словно убеждал, уговаривал Калинина, как упрямого ребенка. — Третьего не будет. Ты говоришь — себе не простишь, если что случиться с твоими мужиками. А как мне смотреть в глаза твоей Ирине, если с тобой что-то случится? Мне одного Чаплыгина до гроба хватит…

…Герой Советского Союза подполковник Чаплыгин погиб в самом начале войны. Его вертолет был сбит под Ботлихом. Боевики устроили засаду. Кто-то им скинул информацию, что на борту должен был лететь энгэша…

— …Слово даю — в небо без твоего разрешения ни ногой…

— Михалыч, я должен тебя отправить… — упрямо повторил Сырцов, но я понял, что он уступит…

И я, вдруг, почувствовал неприязнь к Сырцову. Он должен был отстранить Калинина, должен был отправить его на отдых. А он размяк как баба.

Да, Калинин его друг, ну и что с того? Уж он отлично знал, что удержать его в стойле не сможет. Не получится. И оставляя его в полку, он фактически решал его судьбу.

…Уже на следующий день, прилетевший ночью, ком округа Пермяков дал команду, что бы по точкам его провез Калинин, которого он всегда примечал и которому открыто благоволил. Никто не посмел отказать командующему…

Потом началась подготовка к десанту на Итум Кале. И вновь Калинин летал больше других, лично отрабатывая и оттачивая все детали операции.

А потом настал тот день…

«…Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть недостойно. Но те, кто хотя бы раз смотрели смерти в лицо, знают — сделать правильный выбор в ситуации «или — или» практически невозможно.

…Погибнуть можно и от руки врага, который думает только о себе, и от руки друга, который проявил к тебе милость. И та, и другая смерть ничем не отличается от решения стать монахом…»

…Взлетели в полдень.

Это, скажу вам, было зрелище!

Багровое октябрьское солнце. Кавказский хребет в сине-розовой дымке. Бирюзовое горное небо. И почти два десятка вертушек в боевом строю.

Мощь!

Скорость! Азарт!

Френсис Коппола с его «Апокалипсисом…» просто отдыхает…

На подходе к горам группа разделилась. Основная часть взяла курс на Итум Кале, где выброшенный утром десант оседлал перевал и, отбивал атаки, ошалевших от нашей дерзости, боевиков. Через полчаса еще сто пятьдесят спецназовцев ударят боевикам в тыл и окончательно заткнут «горловину» между Чечней и Грузией.

А наша четверка повернула на восток и пошла вдоль, заросшего лесом ущелья, на дне которого в прогалах леса искрилась серебром речка. Мы должны были высадить разведку, которая к утру сядет над дорогой, соединяющей Аргун с Итум-Кале. По ней боевики всю прошлую войну вели снабжение своих отрядов оружием и снаряжением. По ней перебрасывали пополнения, вывозили на лечение раненых. Все три года, после той войны русские пленные и рабы расширяли эту дорогу, делали ее доступной для колесного транспорта. Чечи готовились к новой войне.

И теперь по этой дороге они, по данным аэроразведки, начали переброску своих «бригад» и «полков» для штурма Итум-Кале. Их командиры очень хорошо поняли опасность русского десанта. Если эту «русскую пробку» не выбить, то сопротивление начнет задыхаться от отсутствия полноценного снабжения.

И эта дорога, по замыслу нашего командования, должна стать могилой для боевиков. Разведка наведет на их колонны артиллерию и авиацию. В узкой горной теснине такие удары особенно страшны.

Наша четверка — это две «восьмерки» с десантом и мы — пара «полосатых» прикрытия. Группу ведет Калинин.

…Вообще-то ведущим планировался «комэска» — два Васькин. Он готовился к полету, отрабатывал маршрут, изучал его. Но в последний момент Михалыч сказал, что поведет группу сам. Васькин только плечами пожал. К неожиданным «взбрыкам» командира мы уже начали привыкать…

…Ущелье внизу начало ветвиться. В разные стороны разбежались отроги.

«Держаться русла! Оно главный ориентир!» — машинально вспомнил я предполетный инструктаж. В верховье реки — гора Кара-Али, одна из вершин которой нависает над серпантином аргунской дороги. На подлете к ней мы и должны высадить разведку.

Калинин закладывает крутой вираж, и вся группа втягивается в один из отрогов. Путеводной нитью внизу петляет тонкая серебряная нить реки.

…На мгновение мне показалось, что она слишком узка для речки, но времени размышлять, и анализировать не было. Моя задача прикрывать, а вести группу — дело командира…

Минут через семь прямо по курсу начал вспухать склон горы. Кара-Али?

— Приготовиться к высадке! — услышал я голос Калинина. — Ищем площадку. Полсотни второй, внимание на склоны!

— Вас понял! Работаем.

Ручку вправо, педаль вправо, шаг-газ вниз — вертушка «змейкой» скользит над пологим склоном горы. На карте Кара — Али две семьсот. Но пологость скрывает высоту. На высотомере сейчас две тысячи метров, а до вершины — всего ничего…

— Садимся! — слышу команду Калинина. «Восьмерки» стремительно оседают вниз. Приближаются к земле.

Куда они хотят сесть?

Вижу! Прямо на склоне небольшая — в пару сотен метров поляна. На нее и нацелился командир. И вот уже пневматики впечатались в склон. От вертушек в разные стороны муравьями разбегаются десантники. Все! Дело сделано. Первые из них уже скрываются в лесу. «Восьмерки» взлетают.

— «Прибой», я «сорок первый», задание выполнили. Возвращаемся на точку! — слышу я доклад Калинина «земле».

И здесь прямо перед моей кабиной проносится золотисто черный сноп зенитной трассы. Бля!

— По мне работает «зэу»! — слышу я доклад ведомого. — Вторую «зэушку» наблюдаю по склону над площадкой приземления выше двести у сухого дерева!

Неужели нас здесь ждали? Неужели засада?

Неожиданно в наушниках раздается незнакомый голос.

— «Зенит», я «Комар»! Отвечай!

Это авианаводчик разведки.

— Я «Зенит», слышу тебя! — окликается Калинин.

— Здесь духовский лагерь. Мы почти в его центре. Ведем бой. Их здесь как вшей! Нужна срочная эвакуация.

— Вас понял! Оттягивайтесь к площадке. Будем вас забирать. Полсотни второй!

— Отвечаю! — откликаюсь я.

— Задави «зэушки»! Идем на посадку. — Голос Калинина неожиданно охрип.

— «Сорок первый», я «Прибой»! Что у вас происходит? — в голосе оператора ЦБУ тревога. — Доложите обстановку!

— В районе высадки десант натолкнулся на крупное скопление боевиков. Пытаюсь эвакуировать людей. — Голос Калинина искажен и буквально пробивается сквозь треск каких-то помех. — По нам ведется огонь из «зеушек» и стрелкового оружия. Прошу помощи!

— Вас понял! Поднимаю усиление!

…Рядом вновь проходит огненная плеть очереди. По спине пробегает холодок. Возьми «дух» чуть вправо и все… Две «зэушки» это уже очень опасно.

— Игорь, бери вторую выше по склону. По первой я уже работаю! — слышу голос ведомого Сереги Шевцова. Боковым зрением вижу как его «полосатый» резко «набычившись», ощетинивается дымными копьями «нурсов», которые тянутся к земле. Я лихорадочно ищу вторую зенитку. Но глаза лишь скользят по густой кроне лесистого склона. Где же ты, сука!?

«Восьмерки» Калинина уже прилаживаются к земле. Вот из леса появились бегущие фигурки людей. Скорее!

Я проскакиваю над вершиной и круто разворачиваюсь.

«Внизу же должна быть дорога!» — вдруг вспоминаю я. Но за вершиной ничего нет. Только крутые отроги уходящие к горизонту. — «Мы сбились с курса!» — обжигает догадка — «Мы высадили десантуру не туда!»

И здесь я вижу вторую «зэушку». Среди валунов у высокого сухого дерева. Она то и дело щерится огнем, посылая очередь за очередью в Шевцова. Я лихорадочно доворачиваю вертолет, что бы как можно точнее накрыть ее.

И в это время слышу срывающийся голос Шевцова:

— Меня зацепило! Падает давление в гидросистеме!

И здесь мой «полосатый» наконец вздыбился от залпа «нурсов». Через пару мгновений зенитка утонула в грязно-дымной копне разрывов.

«Получи, уебок!»

Выше проходит «полосатый» Шевцова. За ним тянется тонкая нить белесого, завивающегося дыма.

— Серега, дымишь!

— Вижу! Падают обороты правого, управление «загружается»…

— Приказываю — уходи! До точки дотянешь?

— Не знаю…

— Уходи Серега! Я прикрою «толстых».