Диалоги - Диас Назихович Валеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Высвечивается т р е т и й ч е л о в е к.
Б а т т а л. Надо думать, что на этот раз дело серьезно. Унтер предложил папироску. Маленький штришок — папироса смертника. Он роздал папиросы и другим одиннадцати приговоренным. Обычно он относится к нам совсем иначе. Поэтому можно полагать, что список, который он держал в руке, говорит о многом. Что ж, пусть так. Самое время выкурить последнюю папиросу. И вспомнить все, что было.
С. Последняя папироса… Как особо важных преступников, их судил имперский военный суд. В ту последнюю перед казнью ночь поэт читал «Фауста» Гёте. История потом донесет слова одного священника, бывшего свидетелем их последней минуты: «Они умерли с улыбкой». С улыбкой, говорю я с недоумением самому себе.
Хохот и смех заглушают слова С. Смех ребенка и хохот взрослого. Маленький человечек — то сын Палача, П а л а ч о н о к — пухлый, розовый, забавляется с игрушечной гильотиной. В руках у него мышь.
П а л а ч. Вот так. Молодец. Еще.
П а л а ч о н о к. А марку?
П а л а ч. Марки я дам тебе потом. Сразу за всех.
П а л а ч о н о к. Тебе платят по тридцать марок, а ты мне даешь только по одной.
П а л а ч. Я отрезаю головы людям, а ты еще пока мышам.
П а л а ч о н о к. Я тоже хочу отрезать людские головы!
П а л а ч. Все придет, сынок. Наше дело божье. Все будет.
П а л а ч о н о к. А завтра мы кого будем казнить? Сегодня двенадцать человек казнили, а завтра?
П а л а ч. Не все ли равно. Шеи, сынок, у всех одинаковы. У всех.
П а л а ч о н о к. Почему ты морщишься? Проглотил что-нибудь?
П а л а ч (подергиваясь в нервном тике, безумно). Они мне все улыбались! Улыбались! (Безумный хохот.)
В стороне, на отшибе — л ю д и, п р о д а в ш и е с о в е с т ь.
Я м а л у т д и н о в. Жить. Я хочу жить! Я никому не делал ничего… Я делал только то, что меня заставляли делать.
С. Ты не будешь жить. Тебя найдут все равно, хотя ты и перекрасишься десятки раз.
Х и с а м о в. Да, это он предал всех! Он! На мою долю выпало горькое счастье работать в подполье с такими людьми, как Джалиль, Баттал, и он, именно он выдал всех нас. Он!
С. Он был не один, к сожалению. Были и такие, кто, предав, потом десятилетия примазывался к чужой посмертной славе, выдавал себя за подпольщика, ходил в героях, писал воспоминания-фальшивки!
Х и с а м о в. Это ложь! Я прошел проверку.
С. У меня свое следствие… (Увидев бредущую женщину.) Свое следствие в этом мире.
В е ч н а я ж е н щ и н а, мать всего человечества, бредет по земле. Кого она ищет уже целую вечность? Кого зовет?
В е ч н а я Д и л ь б а р.
Дильбар поет — она рубашку шьет, Серебряной иглой рубашку шьет. Куда там песня? — ветер не дойдет Туда, где милый ту рубашку ждет. Атласом оторочен воротник, И позумент на рукавах, как жар…(Оборвав себя.) Столько дорог… Тысячи километров, тысячи тысяч… Где же ты? Куда ты ушел?
С. Спроси у этих!
Но людей, продавших совесть, уже нет.
С л е п е ц (с шапкой на коленях).
Пусть я лежу в крови, в пыли, Пусть я дышу едва. Но сила матери-земли В душе моей жива. Прошел сквозь гром, сквозь едкий дым, Сквозь чуждые края. Из этой тьмы вернет живым Меня любовь твоя!В е ч н а я Д и л ь б а р. Кто это? Ты? Это твоя песня! Ты жив?!
С л е п е ц. Ты меня путаешь с кем-то, мать.
В е ч н а я Д и л ь б а р. А где тот, кто написал слова твоей песни?
С л е п е ц. Ее поют все. Лучше подай хлеба, и я спою тебе еще.
В е ч н а я Д и л ь б а р. У меня нет хлеба. Вот возьми рубашку. В ней ты будешь бессмертным.
С л е п е ц. Спасибо, мать. Видать, и тебя тронула война. (Поет.)
Прошел сквозь гром, сквозь едкий дым, Сквозь чуждые края…В е ч н а я Д и л ь б а р. Ты жив, я знаю. Знаю, милый… Но как мне найти тебя? (Оглядывается.) Поля, в которых ничего не растет… (Поднимает чей-то череп.) Может, это ты? Дильбар тебя ищет. Дильбар сшила тебе волшебную рубашку.
Р а н е н ы й (рука на перевязи, костыли).
