Королевский тюльпан. Дилогия (СИ) - Лебедева Ива

Хотя я не сделала ни единого движения в сторону подвешенного на тонкую ветку дерева котелка, в котором и пряталась миска с остатками каши для мелкого.

Выделив ему треть малышовой каши, я вздохнула и иронично пощупала себя за складку на животе. Складки не было. И никакого фитнеса не понадобилось.

Ну и ладно, должно же быть хоть что-то положительное в этой истории? И вообще, хватит думать, прыгать надо. В смысле — пока все заняты, пойти к проклятой земле и, во-первых, собрать самых крупных почек для Магали, а во-вторых, проверить, как там мои тюльпаны. Вообще-то, должны были проклюнуться.

Паршивец не захотел оставаться в лагере один, вот только что сидел на солнцепеке и вылизывался после внеочередной трапезы, и раз — уже бежит следом, недовольно мяукая.

Я попробовала на него шикнуть — бесполезно. Махнула рукой и решила: хочет — пусть идет. Устанет — ну, понесу немножко. Кот, не кабан же.

Хотя идти на самом деле было совсем недалеко. Все же полоса кустов вокруг проклятой земли не слишком широкая — не больше километра. Вообще, конечно, странно город устроен, если у него по центру такой здоровенный пустырь. Или я ничего не сообразила, а королевские сады на окраине? Ну, логично, вообще-то… надо будет уточнить у наших лепесточников.

За этими мыслями я добралась до собственного цветника. Раздвинула последний куст, мешавший рассмотреть кусок земли, и затаила дыхание.

ЛИРЭН

Главного редактора «Листка свободы» я видел впервые. Маленький, сгорбленный, лысый — с опасной и обманчивой внешностью. Его ремесло очень опасно. Например, напишет газета, что у капитана в сиротском приюте была кличка «Крысенок» — и что с этим делать? Даже если выйдет опровержение, первое слово всегда окажется дороже любого второго.

Поэтому главного редактора я навестил лично.

— Добрый день, уважаемый брат Лирэн, — сказал он, закрывая дверь, — у вас есть рекомендации по содержанию нашей газеты?

Сказано было максимально вежливо и беспечно, тревогу почти удалось скрыть.

— Практически нет, — улыбнулся я, — единственное, мне кажется, что вы уделяете блюстителю Созидания меньше внимания, чем эта персона заслуживает.

— Хотите еще больше? — облегченно улыбнулся редактор. — Нам это нетрудно. Мы готовим материал о том, что в квартале, где живет этот министр, за последний год трижды пропадали маленькие дети. Никаких обвинений, что вы! Только рассказ о пропавших малышах и маршрут кареты брата-вельможи Этьена. Мы не вправе помешать людям мыслить и приходить к выводам.

— Я бы предложил чуть менее обвинительный подход. В статье на первой полосе вашей газеты. У меня есть несколько мыслей о том, что могло бы в ней быть.

— Позвольте…

Редактор взял короткий карандаш, придвинул лист бумаги.

— Уважаемый брат Этьен уникален своей скромностью и трудоспособностью. Он занят так, что у него нет времени отвечать на критику. Недавно он спас женщину от злодея — здесь побольше красивых и кровавых подробностей, вы должны их знать или хорошо выдумать. Спас, но запретил об этом говорить. Но такие благородные дела — кинжал без ножен в ранце.

Карандаш носился по бумажному листу, на лице редактора была удивленная и испуганная улыбка.

— Можно заметить, что ни один из других блюстителей не решился бы на такой самоотверженный поступок. И предположить важную особенность умного, скромного и отважного брата Этьена: он вполне справился бы с обязанностями любого другого блюстителя, но никто не смог бы заменить его на его посту. И то, что брату Этьену доверено лишь производство, — предрассудок, не позволяющий в полной мере использовать деловые качества бывшего аристократа, который в свое время совершил личное восстание против короля.

Редактор непонимающе взглянул на меня, потом усмехнулся, а потом стал совсем серьезен.

— Вы понимаете, что ваша просьба ставит нас в очень непростую ситуацию. До этого дня мы неоднократно писали о брате Этьене, но…

Я аккуратно поставил на столик перед редактором два столбика, упакованных в ткань, одинаковой высоты.

— Сто? — почти прошептал редактор, а я кивнул, оценив профессиональное умение видеть конечную сумму не пересчитывая.

— Мы можем опубликовать письмо читателя с его частным мнением по поводу личности брата Этьена, — неторопливо заговорил он.

— На первой полосе газеты и заставив мальчишек-разносчиков выкрикивать содержание, — уточнил я, поставив еще один столбик.

— Это возможно, — улыбнулся редактор, не трогая столбики, — но газета ради своего реноме будет вынуждена опубликовать письмо другого читателя, с немного другим мнением о брате Этьене. Иначе невозможно.

— Да, — согласился я, — но только в следующем выпуске газеты. Письма, хулящие и хвалящие брата Этьена, не должны быть рядом.

Редактор молчал. Я поставил на стол четвертый столбик золотых монет.

— Договорились, — сказал он после короткой паузы и подталкивая столбики к себе. — И все же, — добавил он чуть тише, — вы понимаете, какие последствия вызовет эта публикация для уважаемого брата Этьена?

Я широко улыбнулся и встал. Редактор понимающе кивнул.

* * * * *

Полчаса спустя меня ждал разговор в заброшенной башне, куда менее приятный. В обязанности маршала входит суд, и сегодня для него был очень серьезный повод.

Подсудимого втолкнули в полутемную комнату. Он неуверенно вошел на середину, оглянулся, увидел меня, поклонился.

— Подойди к стене, к факелу, — велел я, — и представься.

— Простите, маршал, меня зовут Габош, — неуверенно произнес парень лет на пять младше меня.

— Габош, расскажи, что ты сделал, и помни, что прощение начинается с искренности.

Парень сделал глубокий вдох и начал сбивчивый рассказ о том, как недавно он зацепился языком с соседом, капралом стражи, и спросил: сколько начальство заплатит за очень серьезную и важную тайну? Дуралей ничего не пообещал капралу за посредничество — просто «скажи, сколько твои платят», и все. Но служака без награды не остался — он прекрасно знал, кто его собеседник, и получил пять монет за то, что сообщил нашему квартальному капитану: ваш паренек торгует тайнами.

Я печально вздохнул. Расплатиться с дуралеем полагалось мне, причем собственноручно.

— Габош, ты даже не пытался поделиться этой тайной со своим лейтенантом, не говоря уже о капитане? — спросил я с нескрываемой надеждой.

Бедняга замотал головой. Потом сообразил, что молчание — себе дороже, и быстро сказал:

— Маршал, я готов поделиться тайной с вами, прямо сейчас!

— Так не пойдет, Габош. Ты выставил свою тайну на торг, а мы никогда не берем то, что имеет цену, за просто так. Даже у самой последней крысы, — добавил я, почти не изменив тон. — За сколько ты был готов продать свою тайну страже?

— За… за двадцать или тридцать монет.

— А за сколько ты продашь ее мне?

— За одну монету, — прошептал побледневший парень.

Я кинул золотой кругляшок. Габош немного поползал за ней по полу, нашел, поднял и начал рассказ.

— Я приютский, из того приюта, что был в королевском дворце. Попал туда за неделю до того, как умер Маленький тюльпан. Вы понимаете?

Я кивнул. У наследника короля были разные прозвища.

— Я с ним не общался почти, видел в столовой. А неделю назад, когда мы носили раненого капитана к лекарке, увидел мальчишку. И вот не знаю, может, ошибаюсь… Но он похож.

Габош продолжал бормотать.

Я молчал, стараясь успокоиться. Во-первых, дураку — жить, тайна, которую он хотел продать, не касалась Ночного Братства. Только вот стоила она не двадцать монет, а раз в десять больше.

Во-вторых, что делать мне? До этой минуты мальчишка казался прикрытием, отводом глаз у странной дамочки. Хотя мальчишка породистый, я мог бы сам заметить. Пожалуй, сначала стоит на него поглядеть самому. И чем меньше будет попутчиков в этой истории, тем лучше.