Черный код - Вергилия Коулл

Отворачиваюсь и закусываю согнутый указательный палец, чтобы не закричать. Что же он делает со мной? Чего просит? Зачем обрушивает так яростно весь гнет своей страсти, какой-то затаенной боли и безумного убеждения в чем-то, чего я не понимаю?

Как будто знает, что именно вся сложность его натуры и привлекает, привязывает к нему крепче любого каната, заставляет терять голову быстрее любого наркотика.

Макс отпускает меня, и я скорее догадываюсь, чем вижу, как он начинает дрожащими руками судорожно расстегивать на себе одежду. Внизу живота все мгновенно тяжелеет. Не нужно ничего говорить, все понятно без слов. Он хочет меня, я хочу его. Что может быть проще?

Зря я прикасалась к Максу до сеанса. Теперь точно знаю, какая на ощупь его кожа. И уверена, что на правом плече обнаружила бы татуировку, если б смогла что-то разглядеть. Макс нетерпеливо расправляется с пуговицами на моей одежде, скользит ладонями по груди, забираясь под чашечки лифчика и дразня соски. Я же не хотела сдаваться… кажется, не хотела…

— Стой. Стой… куда мы едем? — бормочу я, пока еще могу что-то соображать.

— Это ты скажи, куда мы едем, — одной рукой Макс стягивает с себя одежду, другой — придвигает меня ближе. — Выбор за тобой. Теперь все дороги открыты. Только я больше не могу ждать. И не хочу. Хочу узнать тебя сейчас.

На миг мне становится страшно. Не за себя, за него. За то разочарование, которое ждет его при пробуждении. Кое-что, наконец-то, становится понятным. Макс представляет, что свободен, а я каким-то образом ему на пути к этой свободе помогла. Все это время он мечтал о том, что получит оправдательный вердикт? Почему так убежден, что я должна ему поверить?

— Подожди… подожди… — оторвать его от меня непросто. — Почему же ты не рассказал мне всю правду сразу?

Макс поднимает голову, и я чувствую, как напрягаются его мышцы под моими руками.

— В этом и весь фокус. Нельзя ничего рассказывать. Разве ты не поняла?

С опозданием я догадываюсь, что сделала что-то не так. Макс хватает меня за плечи, больно сжимает их.

— Ты что, ничего не поняла, Анита? Отвечай мне!

И в этот момент под нами пробуждается землетрясение. По-другому я не могу объяснить резкий толчок, который отбрасывает Макса от меня.

— Что за… — сквозь зубы ругается он.

Я уже примерно понимаю, что это, но не успеваю ничего объяснить. Нас снова трясет. Фургон подбрасывает. Ощущение полета в воздухе. Все кувырком. Удар о землю. Скрежет железа по камням.

И я все прекращаю.

— Что вы делаете?! — перепуганный насмерть Васильев склонился надо мной и тряс за плечо с такой силой, что моя голова моталась туда-сюда.

Мне потребовалась пара секунд, чтобы переключиться в режим реальности. Вернулся специфический медицинский запах, прохлада помещения и яркий дневной свет из окон.

— Это вы что делаете?! — зашипела я, отпустила Макса и сбросила с себя руку главврача. — Никогда, ни в коем случае не трясите перцептора во время сеанса! Мой вестибулярный аппарат только что сыграл злую шутку с вашим… пациентом.

Я заставила себя повернуться и посмотреть на Макса. Он лежал в той же позе, только на висках выступили капли пота, а на скулах играли желваки. Оставалось надеяться, что ему не нанесла большого вреда резкая встряска, которую мой мозг интерпретировал как землетрясение и последующую за этим аварию.

— Вы говорили, что никакого сеанса не будет! — Васильев был очень зол.

Я поморщилась. Поругалась с адвокатом, теперь и отношения с главврачом испортила, а ведь он мог бы мне еще помочь по-дружески. И ради чего? Еще большего количества появившихся вопросов о поведении Макса?

— Вы понимаете, что я должен буду сообщить об этом кому следует? — все больше выходил из себя главврач. Его голос гремел по помещению, как иерихонская труба, отражаясь от стен.

Проклятье! Да, я понимала. Но надеялась, что до такого не дойдет. Теперь все плохо. Очень, очень плохо. Что же я натворила? И как теперь разобраться со всем, что наговорил мне Макс?

Я попятилась, рассеянно прижимая к животу сумку. Васильев упер руки в бока и сверлил меня гневным взглядом.

— Скажите лучше ему… — я указала на Макса, — как только проснется… прямо сразу, как откроет глаза…

— Анита, я был о вас лучшего мнения, — покачал головой Васильев.

— Что я приходила… — упрямо продолжила я, — и что был сеанс… обязательно скажите… ему нужен якорь. Он должен знать, что все это неправда.

Забравшись в любимую кофейню в центре города, я просидела там полдня. Просто заказывала один латте за другим, пока не начало казаться, что молочная пенка вот-вот из ушей польется. Ехать домой не хотелось, а в заведении атмосфера была подходящая: монотонное бормотание посетителей, тихий перезвон посуды, ненавязчивая музыка.

Я думала о Максе. Опять. О том, что он мне сказал. Даже во сне умудрился уйти от прямого ответа на вопрос, показав вместо сцены преступления фантазии о свободе. Но зато искренне прожил в них сам. И произнес те слова, взбудоражившие меня до глубины души…

С самого первого взгляда верил в меня? С какой стати? Я никогда не давала ему даже намека на какое-то особое расположение. Ничего нельзя рассказывать? Почему? Ему кто-то угрожает? Шантажирует молчанием? Может, и нападение в камере связано с этим? Сколько неизвестных в уравнении с убийством Соловьева? Сначала казалось, что одно. Но, похоже, следовало искать второе, а то и третье.

Что в ячейке? Где ее искать? Спросить у Дарьи, в каком банке ее брат предпочитал хранить ценные бумаги? Но даже если и узнаю, кто меня пустит в хранилище? С какой стати и на каком основании? Организовать служебную выемку? Но не сделаю ли я только хуже, обнародовав загадочное содержимое?

И самый главный вопрос — что с Максом будет теперь? Мне пришлось бросить его, не убедившись в состоянии здоровья и в том, что он не спутает «ту» жизнь с «этой», не сойдет с ума, поверив, что спит «здесь», а по-настоящему существует «там». Я бы, например, предпочла оказаться на свободе, чем продолжила сидеть в тюрьме. Как и любой человек, пожалуй.

Домой приковыляла только под вечер. Сергей встретил с горящими глазами. Даже не стал спрашивать, где меня черти носили, сразу с порога перешел к делу:

— Маська, нас на передачу «Тихий вечер» пригласили!

Я молча расстегнула куртку, открыла шкаф, потянулась за вешалкой, а он, видимо, ожидал более восторженной реакции, потому что затих, но вскоре оживился с удвоенной силой:

— Телеканал, конечно, не центральный… так, городской, местечковый, ерунда… но все равно ведь приятно, да?